Мудрый Юрист

Некоторые проблемы применения ст. 431.2 ГК РФ в связи с принципом добросовестности

<*> Данная статья подготовлена на основе доклада на VI Международной научно-практической конференции "Гражданское право России. Итоги года", посвященной 25-летнему юбилею Исследовательского центра частного права им. С.С. Алексеева при Президенте РФ.

В статье отчасти развиваются идеи, ранее изложенные автором в работе: Рудоквас А.Д. Нарушение обязанностей информирования: преддоговорная ответственность, заверения и гарантии возмещения потерь // Вестник экономического правосудия. 2016. N 11(33). С. 57 - 79.

Рудоквас А.Д., доктор юридических наук, профессор кафедры гражданского права юридического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.

Автор утверждает, что кумулятивная трансплантация в ГК РФ английского института заверений и гарантий, с одной стороны, и заимствованного из континентального права института преддоговорной ответственности - с другой, неизбежно приводит к тому, что ответственность за недостоверность заверений в российском праве оказывается разновидностью преддоговорной ответственности. Такая интерпретация ст. 431.2 ГК РФ не может быть опровергнута указанием на то, что положениями данной статьи в предпринимательских и корпоративных отношениях установлена ответственность без вины за недостоверность заверений, поскольку преддоговорная ответственность без вины давно известна как российскому правопорядку (абз. 2 п. 6 ст. 178 ГК РФ), так и гражданскому праву Германии (§ 122 ГГУ). Также оба этих правопорядка уже признали возможность элективной конкуренции договорных санкций за преддоговорные нарушения с оспариванием договора и взысканием убытков в объеме "негативного интереса". Помимо этого, в статье обсуждаются вытекающие из принципа добросовестности ограничения права на отказ от договора ввиду недостоверности заверений, невозможность применения эстоппеля против требований, основанных на недостоверности заверений, а также целесообразность заверений относительно наличия и чистоты титула, гарантия которых подразумевается специальным предписанием закона.

Ключевые слова: заверения об обстоятельствах, преддоговорная ответственность, вина в преддоговорных отношениях, добросовестность, эстоппель, проверка титула, эвикция.

Some problems of application of the article 431.2 of the Civil code of the Russian Federation due to the principle of good faith

A.D. Rudokvas

Rudokvas A.D., Doctor of Laws, Professor of the Department of Civil Law at the Faculty of Law of the Saint Petersburg State University (SPbSU).

The author states that a cumulative transplantation into the Civil Code of the Russian Federation of the common law institute of representations and warranties on the one hand, and, on the other hand - of the civil law institute of pre-contractual liability inevitably results in categorization of the liability for misrepresentation as a sort of pre-contractual liability under the Russian law. Such interpretation of the article 431.2 CC RF couldn't be refuted by reference to the strict liability for misrepresentation provided by this article for business and corporate relations, because a strict pre-contractual liability is already old-established as in the Russian legal order (paragraph 2 item 6 art. 178 CC RF), as in that of Germany (§ 122 BGB). Besides, both these legal orders have already allowed elective competition of contractual sanctions for culpa in contrahendo with avoidance of contract accompanied by claim for damages calculated as "negative interest". Inter alia there are discussed in the article those restrictions of the right to recession from a contract because of misrepresentation, which are implied by the principle of good faith; inadmissibility of estoppel opposition to the claims raised from misrepresentation, and, after all, advisability of representations and warranties regarding purity of title and its existence, already implied by law.

Key words: representations, warranties, pre-contractual liability, culpa in contrahendo, good faith, estoppel, due diligence, eviction.

1. Правовая природа ответственности за недостоверность заверений об обстоятельствах

По признанию А.Г. Карапетова, разработчики проекта ст. 431.2 ГК РФ исходили из того, что ответственность за недостоверность заверений об обстоятельствах, данных одной стороной договора другой стороне на стадии ведения переговоров, в момент заключения договора или после заключения последнего не является преддоговорной ответственностью, предусмотренной новеллами ст. 434.1 ГК РФ. По его мнению, "надо видеть разграничение между ответственностью за убытки при предоставлении ложной информации, упомянутой в ст. 434.1 ГК, и ответственностью за ложные заверения по ст. 431.2 ГК. В первом случае речь идет о сообщении ложной информации, возникновении убытков у другой стороны и взыскании их в ситуации, когда из-за раскрытия этой лжи договор так и не был заключен. Иная ситуация возникает тогда, когда договор был в итоге заключен. Здесь применение правил о преддоговорной ответственности представляется не вполне логичным" <1>. В результате автор приходит к выводу о том, что "логично предположить следующее разграничение ст. ст. 434.1 и 431.2 ГК. Если ложная информация предоставляется в ходе переговоров и договор в итоге так и не был заключен, применяется режим преддоговорной ответственности за недобросовестное ведение переговоров по ст. 434.1. Если же договор был заключен, то независимо от того, предоставлялись ли ложные заверения до, в момент или после его заключения, применяется специальная норма ст. 431.2 ГК о заверениях об обстоятельствах" <2>.

<1> Карапетов А.Г. Заверения об обстоятельствах и условия о возмещении потерь в новой редакции ГК РФ // Закон. 2015. N 6. С. 49.
<2> Там же. С. 50.

Вышеприведенное допущение авторов законопроекта представляется странным по двум причинам.

Во-первых, преддоговорная ответственность в иностранных правопорядках не локализуется исключительно в сфере урегулирования последствий конфликтов, вызванных спровоцированным стороной переговоров срывом переговорного процесса, не увенчавшегося по этой причине заключением договора.

Более того, именно эта частная сфера применения преддоговорной ответственности обнаружилась в правопорядках континентальной Европы лишь после того, как сама идея ответственности за вину в преддоговорных отношениях (culpa in contrahendo) была воспринята доктриной <1>. А вот впервые она была сформулирована в знаменитой статье Р. Иеринга, посвященной ответственности за нарушение доверия контрагента в ситуации, когда по видимости заключенный и действительный договор оказывается незаключенным либо недействительным <2>.

<1> Подробнее см.: Жужжалов М.Б. Учение Р. фон Иеринга о преддоговорной ответственности: влияние на современность и возможности по применению в будущем (комментарий к русскому переводу работы "Culpa in contrahendo, или Возмещение убытков при недействительности или незаключенности договоров") // Вестник гражданского права. 2013. N 3. С. 268 и след.
<2> См. русский перевод: Иеринг Р. Culpa in contrahendo, или Возмещение убытков при недействительности или незаключенности договоров // Вестник гражданского права. 2013. N 3. С. 190 - 266.

Иными словами, в европейской цивилистической традиции преддоговорная ответственность применяется в первую очередь в ситуации, когда договор в итоге был заключен, но впоследствии обнаружились его пороки, ранее контрагенту неизвестные по вине недобросовестного инициатора заключения договора, либо о данных пороках умолчавшего, либо заверявшего партнера в отсутствии таковых. А ведь именно для этого последнего случая авторы рассматриваемых новелл ст. 431.2 ГК РФ предполагают применять особую ответственность за недостоверные заверения <1>, отличную, по их мнению, от ответственности за culpa in contrahendo.

<1> Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 47.

Во-вторых, не секрет, что заверения об обстоятельствах - "правовой трансплантат" из англо-американского права <1>. По справедливому замечанию Д.В. Новака, это последнее "никогда не признавало существование положительной обязанности сообщать контрагенту неизвестную ему информацию, которая может оказать влияние на его намерение вступить в договор. Именно поэтому столь бурное развитие в английском праве получили институты заверений и гарантий как инструменты "выведения из тени фактов, о которых та или иная сторона предпочла бы умолчать", т.е. переложения рисков, связанных с возможной неполнотой информации, имеющей важное значение для контрагента" <2>. Иными словами, английский институт заверений и гарантий является функциональным суррогатом преддоговорной ответственности в континентальных правопорядках, имеющей, впрочем, более широкую сферу применения, охватывающую не только ситуации введения контрагента в заблуждение обманными или данными по неосторожности недостоверными заверениями, но и случаи недобросовестного умолчания о значимых для контрагента обстоятельствах, приводящего к тому же результату.

<1> Будылин С.Л. Деликт или нарушение договора? Заверения и гарантии в России и за рубежом // Вестник экономического правосудия РФ. 2016. N 3. С. 96 - 133; N 4. С. 52 - 111; Томсинов А.В. Заверения об обстоятельствах и возмещение потерь в российском праве в сравнении с representations, warranties и indemnity в праве Англии и США // Вестник экономического правосудия РФ. 2015. N 11. С. 91 - 111.
<2> Новак Д.В. Институт заверений об обстоятельствах в ст. 431.2 ГК РФ // О договорах: Сборник статей к юбилею В.В. Витрянского / Сост. С.В. Сарбаш. М.: Статут, 2017. С. 122.

По этой причине при ознакомлении с фабулами прецедентов применения ответственности за недостоверность заверений и гарантий в английском праве и основными случаями применения преддоговорной ответственности в континентальных правовых системах становится очевидно, что в большинстве случаев судебные решения были бы идентичны, даже если бы упомянутые прецеденты английских судов рассматривались в континентальной юрисдикции и, наоборот, хрестоматийные кейсы континентального права оказались бы предметом рассмотрения в английском суде <1>. По крайней мере этот тезис касается случаев недостоверности заверений, данных одной стороной другой стороне, что вполне логично. Ведь признанная в цивилистической традиции континентальной Европы и вытекающая из принципа добросовестности обязанность информирования контрагента, за нарушение которой в континентальных правопорядках установлена преддоговорная ответственность, нарушается как уклонением от информирования (умолчанием), так и дезинформацией (недостоверными заверениями).

<1> Ср., например, лапидарный анализ основных прецедентов английского права, касающихся заверений и гарантий, в работе: Оробинский В.В. Английское договорное право. 2-е изд., перераб. и доп. Ростов-на-Дону, 2016. С. 198 и след. и практику применения преддоговорной ответственности ориентирующегося на германскую доктрину Верховного суда Эстонии в статье: Кяэрди М. Развитие концепции преддоговорных обязанностей в эстонском праве // Вестник ВАС РФ. 2009. N 10. С. 400 - 417.

Таким образом, ответственность за недостоверность заверений, предусмотренная ст. 431.2 ГК РФ, является частным случаем более общего понятия преддоговорной ответственности, обнимающего собой как ответственность за недостоверные заверения, так и ответственность за умолчание об обстоятельствах, о которых сторона переговоров должна была проинформировать контрагента исходя из принципа добросовестности, даже если он ее об этом не спрашивал <1>.

<1> Абзац 2 п. 2 ст. 179 ГК РФ предписывает считать обманом "намеренное умолчание об обстоятельствах, о которых лицо должно было сообщить при той добросовестности, какая от него требовалась по условиям оборота".

Содержание обязанности информирования контрагента определяется п. 3 ст. 307 ГК РФ: при установлении, исполнении обязательства и после его прекращения стороны обязаны действовать добросовестно, учитывая права и законные интересы друг друга, взаимно оказывая необходимое содействие для достижения цели обязательства, а также предоставляя друг другу необходимую информацию.

Серьезное различие будет только в последствиях умолчания об обстоятельствах, значимых для другой стороны. Проникнутое либеральным духом индивидуализма, а потому не признающее общей обязанности добросовестного ведения переговоров английское право, как правило, исходит из принципа caveat emptor (пусть покупатель будет осторожен!), согласно которому заинтересованная сторона должна сама предусмотреть все значимые для нее обстоятельства и расспросить о них контрагента, получив от него необходимые заверения и гарантии. Если она этого не сделала, то в случае возникновения негативных последствий должна пенять на собственную неосмотрительность, из которой, таким образом, извлекает пользу более осторожный и предусмотрительный контрагент. Преимущество такого подхода состоит в определенности и предсказуемости правового регулирования, не предполагающего последующей корректировки договорных отношений сторон исходя из принципа добросовестности. В этом и состоит одна из причин привлекательности структурирования сделок по английскому праву для бизнеса.

С другой стороны, базирующееся на ценностях "социального государства" континентальное право выводит из принципа добросовестности обязанность лояльного поведения участников оборота в отношении друг друга, проявления ими взаимной солидарности в достижении цели переговоров, которые ни в коем случае не должны стать "игрой с нулевой суммой". Из этой посылки выводятся обязанности выявления значимых для контрагента обстоятельств и превентивного информирования последнего об их наличии, т.е. недопустимость умолчания. Впрочем, определение содержания этой обязанности применительно к конкретной ситуации предполагает высокую степень дискреции суда, что делает правовое регулирование в целом менее предсказуемым по сравнению с английским правом <1>. Таким образом, в континентальном праве ответственность за недобросовестное умолчание будет преддоговорной ответственностью наряду с ответственностью за недостоверность заверений о значимых для контрагента обстоятельствах.

<1> Подробнее см., например: Кордеро Мосс Дж. Влияние национальной юридической традиции на гармонизацию договорного права. Пример добросовестности при исполнении договоров // Человек и его время. Жизнь и работа Августа Рубанова / Сост. и отв. ред. О.А. Хазова. М.: Волтерс Клувер, 2006. С. 298 - 329.

Именно по пути ассимиляции ответственности за недостоверность заверений об обстоятельствах с преддоговорной ответственностью в итоге пошел законодатель, включив в ст. 434.1 "Переговоры о заключении договора" ГК РФ п. 7, согласно которому правила данной статьи применяются независимо от того, был ли заключен сторонами договор по результатам переговоров. В результате не нашла практического воплощения обнародованная А.Г. Карапетовым идея разработчиков ст. 431.2 ГК РФ о том, что преддоговорная ответственность будет установлена исключительно за срыв переговоров, а при наличии заключенного договора будут применяться исключительно автономные от преддоговорной ответственности нормы о последствиях недостоверности заверений.

В пользу данного вывода говорит и тот факт, что, хотя именно в п. 3 ст. 431.2 ГК РФ специально указывается на то, что сторона, заключившая договор под влиянием обмана или существенного заблуждения, вызванного недостоверными заверениями, данными другой стороной, вправе требовать признания договора недействительным на основании ст. ст. 178 и 179 ГК РФ, Верховный Суд РФ в п. 21 Постановления Пленума от 24 марта 2016 г. N 7 "О применении судами некоторых положений Гражданского кодекса Российской Федерации об ответственности за нарушение обязательств" (далее - Постановление N 7), давая собственное истолкование положениям ст. 431.1 ГК РФ о преддоговорной ответственности, указал, что последствия недобросовестного ведения переговоров, увенчавшихся заключением договора, опять же предусмотрены ст. ст. 178 и 179 ГК РФ.

Тем не менее, как видно из материалов проведенного Юридическим институтом М-Логос круглого стола по проблемам новелл ГК РФ, касающихся заверений об обстоятельствах и гарантий возмещения потерь <1>, восприятие ответственности за недостоверность заверений как ответственности преддоговорной все еще встречает в отечественной доктрине два основных возражения догматического характера.

<1> См. видеозапись: Научный круглый стол "Заверения об обстоятельствах и условия о возмещении потерь в новой редакции ГК РФ" (Юридический институт М-ЛОГОС, 2 июля 2015 г.) // http://m-logos.ru/publications/nauchnyi_kruglyi_stol_zavereniya_ob_obstoyatelstvah_i_usloviya_o_vozmeshenii_poter_v_novoi_redakcii_gk_rf/.

Смысл первого возражения состоит в том, что согласно п. 4 ст. 431.2 ГК РФ ответственность за недостоверность заверений в предпринимательских и корпоративных отношениях по общему правилу является безвиновной. Иными словами, она строится на началах риска (подобно договорной ответственности предпринимателей). Между тем преддоговорная ответственность - это всегда ответственность за culpa in contrahendo, т.е. вину в форме умысла или неосторожности.

Суть второго возражения состоит в том, что заверения могут быть даны не только на преддоговорной стадии, но и непосредственно при заключении договора или даже после его заключения (на стадии исполнения). Более того, заверения могут быть включены непосредственно в договор, что якобы исключает квалификацию ответственности за недостоверность заверений в качестве преддоговорной ответственности, поскольку она будет вытекать из договора <1>.

<1> Ср.: Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 49.

Однако представляется, что оба этих тезиса могут быть опровергнуты.

Во-первых, уже Р. Иеринг фактически отождествлял culpa in contrahendo с ответственностью на началах риска. Он настаивал на том, что в случае обнаружившейся впоследствии незаключенности или ничтожности по видимости заключенного или действительного договора выступившая инициатором вступления в договорные отношения сторона всегда несет перед контрагентом за это ответственность, поскольку от нее зависело, вступать в договор или нет. Иными словами, инициировав заключение договора, но не обеспечив со своей стороны его действительность, данная сторона поступила неосторожно, нарушив доверие контрагента к действительности двусторонней сделки <1>.

<1> Подробнее см.: Гницевич К.В. Преддоговорная ответственность в гражданском праве (culpa in contrahendo): Дис. ... канд. юрид. наук. СПб., 2009. С. 46; Жужжалов М.Б. Указ. соч. С. 273 и след.

В таком случае речь идет, по сути, об ответственности за принятие на себя риска, даже если проявление легкой неосторожности инициатора переговоров в данном случае недоказуемо (т.е. добросовестно заблуждались обе стороны). Таким образом, при изменении стандартов оценки вины в преддоговорных отношениях вполне возможна ассимиляция концепцией culpa in contrahendo и ответственности за недостоверные заверения в предпринимательских и корпоративных отношениях на началах риска, закрепленной de lege lata.

Во-вторых, и в немецком праве, и в российском Гражданском кодексе еще до появления в ГК РФ специальной статьи, посвященной заверениям об обстоятельствах, существовал пример преддоговорной ответственности без вины.

Речь идет об обязанности лица, заключившего договор под влиянием извинительного заблуждения, в случае оспаривания им этого договора по данному основанию возместить добросовестному контрагенту (т.е. в ситуации их обоюдного неведения относительно заблуждения на момент заключения договора) ущерб, который причиняет этому последнему признание договора недействительным. Данное правило закреплено в предписаниях § 122 ГГУ <1> и абз. 2 п. 6 ст. 178 ГК РФ <2> соответственно.

<1> § 122 ГГУ: (1) Если волеизъявление считается недействительным согласно § 118 либо оспорено на основании § 119, 120, то лицо, изъявившее волю, должно при условии, что волеизъявление следовало сделать определенному лицу, возместить этому лицу - а в противном случае любому третьему лицу - убытки, понесенные другой стороной или третьим лицом вследствие их уверенности в действительности волеизъявления, однако не свыше размера выгоды, которую другая сторона или третье лицо извлекли бы в случае действительности волеизъявления. (2) Обязанность возместить убытки исключается, если потерпевший знал об основаниях недействительности или возможности оспаривания волеизъявления или не знал об этом вследствие неосторожности (должен был знать). Цит. по изд.: Гражданское уложение Германии. 4-е изд. М., 2015. С. 35.
<2> Абзац 2 п. 6 ст. 178 ГК РФ: сторона, по иску которой сделка признана недействительной, обязана возместить другой стороне причиненный ей вследствие этого реальный ущерб, за исключением случаев, когда другая сторона знала или должна была знать о наличии заблуждения, в том числе если заблуждение возникло вследствие зависящих от нее обстоятельств.

Для обоснования ответственности в данном случае немецкое право признает неопровержимую презумпцию (т.е. фикцию) вины заблуждавшейся стороны перед добросовестным контрагентом. В результате, несмотря на ряд еретических отклонений от этой позиции, господствующая доктрина Германии признает в рассматриваемом случае наличие преддоговорной ответственности <1>. Видимо, именно с этих позиций надо приступать и к интерпретации упомянутого положения п. 6 ст. 178 ГК РФ.

<1> Подробнее см.: Гницевич К.В. Указ. соч. С. 46, прим. 152; с. 122.

Однако согласно рассматриваемому предписанию абз. 2 п. 6 ст. 178 ГК РФ при добросовестности контрагента соответствующие убытки взыскиваются с заблуждавшегося лица, оспаривающего договор, только в размере реального ущерба, а не в полном объеме "негативного интереса", как в прочих случаях. Видимо, эта особенность (унаследованная от прежней редакции данной статьи, где во всех остальных случаях речь тоже шла лишь о возмещении реального ущерба) обусловлена теми же соображениями законодателя, которые ранее подвигли создателей § 122 ГГУ ограничить размер возмещения "негативного интереса" потерпевшего верхним пределом его же "позитивного интереса" в случае действительности волеизъявления. Это свидетельствует о том, что в данном случае речь идет о преддоговорной ответственности sui generis, что важно помнить, потому что безвиновная ответственность за недостоверность заверений тоже будет преддоговорной ответственностью sui generis, хотя бы потому, что в силу прямого указания закона допускает ограничение ее размера исключительной неустойкой. Между тем ограничение соглашением сторон размера преддоговорной ответственности не допускается (абз. 2 п. 5 ст. 434.1 ГК РФ).

Наконец, и российский законодатель (в п. 8 ст. 434.1 ГК РФ), и Верховный Суд РФ <1> склоняются к признанию преддоговорной ответственности разновидностью деликтной ответственности. Между тем в ст. 1064 ГК РФ допускается возможность возложения обязанности возмещения вреда в силу прямого указания закона и при отсутствии вины причинителя вреда. Таким образом, можно сделать вывод, что непреодолимые препятствия догматического характера к признанию безвиновной ответственности за недостоверность заверений об обстоятельствах преддоговорной ответственностью за culpa in contrahendo отсутствуют.

<1> Пункт 19 Постановления N 7.

Что касается второго возражения относительно возможности заверений не на преддоговорной стадии, а в момент заключения договора, с их включением в текст договора и даже после заключения договора, то его надо воспринимать cum grano salis. Дело в том, что допущение договорной ответственности за преддоговорные нарушения информационных обязанностей при наличии заключенного и действительного договора имело место в европейской цивилистической традиции еще задолго до того, как Р. Иеринг сформулировал свою доктрину culpa in contrahendo применительно к преддоговорной ответственности при незаключенности или недействительности договора. Такая практика существует в Германии и по сей день, подводя преддоговорные нарушения под зонтик договорной ответственности <1>.

<1> Zimmermann R. Roman Law, Contemporary Law, European Law. The Civilian Tradition Today. Oxford, 2001. P. 89 - 92. Подробнее см.: Рудоквас А.Д. Указ. соч. С. 73.

В связи с этим при наличии одного и того же фактического состава введения контрагента в заблуждение для этого последнего возможна альтернатива: оспаривание договора и взыскание преддоговорных убытков по модели "негативного интереса" либо отказ от оспаривания с возложением на виновную сторону договорной ответственности за то же нарушение по модели "позитивного интереса".

Следует отметить, что отправной точкой для развития отечественной судебно-арбитражной практики в аналогичном направлении может стать п. 6 информационного письма Президиума Высшего Арбитражного Суда РФ от 10 декабря 2013 г. N 162 "Обзор практики применения арбитражными судами статей 178 и 179 Гражданского кодекса Российской Федерации" (далее - информационное письмо N 162), в котором сформулирована правовая позиция, согласно которой один и тот же фактический состав может породить: а) право оспаривания договора на основании ст. 178 ГК РФ; б) право на договорный иск ввиду предоставления товара ненадлежащего качества. Таким образом, допускается элективная конкуренция притязаний, что вполне органично применительно к оспоримой сделке, которая становится недействительной лишь в силу признания ее таковой судом по инициативе субъекта права оспаривания.

Тот же подход демонстрирует и отечественный законодатель применительно к заверениям об обстоятельствах, поскольку исходя из содержания п. п. 2 и 3 ст. 431.2 ГК РФ сторона, полагавшаяся на недостоверные заверения контрагента, имеющие для нее существенное значение, вправе:

<1> По этой причине нельзя согласиться с мнением Д.В. Новака, полагающего, что исходя из содержания ст. 178 ГК РФ российское право, подобно английскому праву, исключает ответственность в форме возмещения убытков за невиновное введение контрагента в заблуждение недостоверными заверениями об обстоятельствах в случае оспаривания договора на этом основании как заключенного под влиянием заблуждения (см.: Новак Д.В. Указ. соч. С. 125).

При известных обстоятельствах упомянутой стороной будет давшее заверение лицо, которое отвечает за недостоверность заверения даже без вины в силу прямого указания закона. Этот тезис не может быть дезавуирован ссылкой на то, что согласно грамматическому толкованию п. 4 ст. 431.2 ГК РФ в ситуации недостоверности заверений, не связанной с виной лица, давшего такие заверения в предпринимательских или корпоративных отношениях, применяются лишь последствия, предусмотренные п. п. 1 и 2 этой статьи (договорная ответственность), но не ее п. 3, предусматривающим право оспаривания договора на основании ст. ст. 178 и 179 ГК РФ.

Дело в том, что согласно ст. 178 ГК РФ вина контрагента в возникновении заблуждения не является conditio sine qua non для возникновения права оспаривания договора как совершенного под влиянием заблуждения, что и объясняет наличие специального предписания на этот случай абз. 2 п. 6 ст. 178 ГК РФ. Таким образом, и без специальной нормы п. 3 ст. 431.2 ГК РФ сторона, заключившая договор, полагаясь на недостоверное заверение, имеющее для нее существенное значение, вправе его оспорить независимо от наличия или отсутствия вины другой стороны в его недостоверности. С другой стороны, согласно положению абз. 2 п. 1 ст. 431.2 ГК РФ признание договора недействительным само по себе не препятствует наступлению последствий, предусмотренных абз. 1 данного пункта (взыскание убытков или неустойки), а согласно п. 3 той же статьи ГК РФ при указанных в этом пункте условиях последствия, предусмотренные п. 1, наступают независимо от вины лица, давшего заверения, в их недостоверности. В итоге оказывается, что такое лицо в результате оспаривания договора на основании ст. 178 ГК РФ несет ответственность без вины за последствия заблуждения контрагента, возникшего вследствие данного ему недостоверного заверения. Иными словами, в конечном счете заблуждение возникает "вследствие обстоятельств, за которые отвечает другая сторона", в смысле абз. 3 п. 6 ст. 178 ГК РФ.

Помимо вышеуказанных последствий, потерпевшая сторона также вправе по своему выбору:

При оспаривании договора и взыскании убытков речь идет о применении преддоговорной ответственности, а при взыскании убытков с оставлением договора в силе либо таком взыскании, сопровождающем отказ от договора, - о договорной ответственности (но лишь потому, что в данном случае ответственность за преддоговорное нарушение выступает в облачении договорной ответственности).

Из вышеизложенного напрашивается вывод: тот факт, что недостоверная информация стала частью договора в виде отдельного заверения (гарантии), не отменяет возможности его оспаривания, если речь идет о существенном заблуждении, при отсутствии которого договор не был бы заключен на данных условиях. В ситуации конкуренции притязаний выбор способа защиты остается за субъектом права оспаривания. Это особенно очевидно с учетом того, что в актуальной редакции ст. 178 ГК РФ законодатель expressis verbis отказался от закрытого перечня существенных заблуждений, так что теперь при известных условиях любое заблуждение в мотиве может возвыситься до уровня "каузальной ошибки", т.е. заблуждения существенного <1>.

<1> О доктринальных основаниях такого подхода см.: Егоров А.В. Вводные соображения о работах выпускников РШЧП 2009 г. // Актуальные проблемы гражданского права: Сборник работ выпускников Российской школы частного права 2009 г. М.: Статут, 2012. Вып. 14. С. 9 - 10; Федько А.Г. Недействительность сделок, совершенных под влиянием заблуждения // Там же. С. 106.

Если заверения даны после заключения договора, это очевидно приводит к тому, что исключается оспаривание данного договора как заключенного под влиянием обмана или заблуждения ввиду недостоверности данного заверения. В результате в распоряжении потерпевшего имеются лишь договорные санкции.

2. Проблемы осуществления права на отказ от договора при недостоверности заверения об обстоятельствах

В связи с диспозитивно постулируемой законодателем в п. 2 ст. 431.2 ГК РФ возможностью отказа стороны от договора при недостоверности заверения, "имеющего для нее существенное значение", обращает на себя внимание субъективизм подобного подхода, приводящий к теоретической возможности безмерного расширения случаев одностороннего отказа от договора. Напрашивается следующая логика рассуждений: если сторона потребовала заверения об обстоятельствах, значит, указанное обстоятельство для нее существенно. Следовательно, нарушение любого заверения дает право на отказ от договора. Между тем при анализе текста ГК РФ в целом очевидно, что законодатель стремился ограничить случаи допустимости одностороннего отказа от договора лишь рядом особых случаев.

Скорректировать недостатки такого подхода к последствиям недостоверности заверений можно со ссылкой на п. 4 ст. 450.1 ГК РФ "Отказ от договора (исполнения договора) или от осуществления прав по договору", предписывающий при осуществлении права на отказ от договора действовать добросовестно и разумно. На этом основании оценка существенности значения для стороны обстоятельства, заверение относительно которого оказалось недостоверно, должна быть объективирована судом. Это значит, что при объективной несущественности недостоверного заверения отказ от договора ввиду недостоверности заверения как односторонняя сделка должен быть признан ничтожным на основании ст. 10 ГК РФ.

Исходя из такой предпосылки, можно сделать вывод, что, по сути, отказ от договора ввиду недостоверности заверения возможен только тогда, когда возможно и его оспаривание на основании ст. 178 ГК РФ (т.е. при наличии существенного заблуждения). При этом в силу предписания подп. 2 п. 2 ст. 178 ГК РФ предполагается существенным "обстоятельство, которое сторона упоминает в волеизъявлении или из наличия которого она с очевидностью для другой стороны исходит, совершая сделку". Следовательно, бремя доказывания несущественности обстоятельства, относительно которого было дано недостоверное заверение, в любом случае возлагается на лицо, давшее такое заверение, поскольку презюмируется обратное.

Элективная конкуренция права на отказ от договора и права его оспаривания имеет смысл в том отношении, что, исходя из конкретных обстоятельств дела, потерпевший может быть заинтересован в прекращении действия договора с обратной силой (ex tunc), т.е. с момента заключения (и тогда он прибегнет к оспариванию), либо только ex nunc - на будущее время (и тогда он предпочтет отказ от договора).

3. Применимы ли к заверениям об обстоятельствах положения об эстоппеле, ограничивающие возможность оспаривания договора (абз. 4 п. 2 ст. 166 ГК РФ)?

Этот пункт ст. 166 ГК РФ был истолкован Президиумом Высшего Арбитражного Суда РФ в информационном письме N 162 таким образом, что неизвинительность заблуждения исключает право оспаривания <1>. Наличие упомянутой правовой позиции закономерно делает актуальным вопрос о том, будет ли извинительным заблуждение лица, доверившегося данным ему заверениям без проверки (т.е. если оно могло убедиться в их недостоверности, но не сделало этого).

<1> См.: п. п. 3 - 5 информационного письма N 162.

В таком случае следует согласиться с мнением Д.В. Новака, настаивающего на том, что лишь положительное знание лица, получившего заверения, об их недостоверности исключает ответственность лица, давшего эти заверения. "Однако ни в коем случае нельзя вменять стороне, которой были предоставлены заверения, обязанность проявлять осмотрительность в вопросе о том, полагаться ли на предоставленные заверения, самостоятельно предпринимая меры по проверке их достоверности с учетом масштаба сделки и т.п. Иначе будет дезавуирован сам смысл института заверений об обстоятельствах, состоящий как раз в том, что при получении таких заверений сторона освобождается от необходимости принятия мер по исследованию обстоятельств, которые имеют для нее важное значение при вступлении в договорные отношения и при выполнении вытекающих из них обязательств" <1>.

<1> Новак Д.В. Указ. соч. С. 123.

С точки зрения экономического анализа права (необходимости снижения транзакционных издержек) <1>, с одной стороны, и закрепленной в ст. 10 ГК РФ презумпции добросовестности участников гражданских правоотношений - с другой, надо признать безупречными действия лица, которое доверилось заверениям контрагента без их проверки. Заверения и гарантии как раз для того и нужны, чтобы побудить участников оборота вступать в сделки при недостаточности необходимой информации, распределяя между собой соответствующие риски (с возложением их на сторону, в большей степени заинтересованную в заключении договора). Таким образом, эстоппель здесь неприменим, если не доказано именно позитивное знание потерпевшего о недостоверности данных ему заверений об обстоятельствах.

<1> Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 50.

4. Проблема допустимости заверений относительно закрепленных в законе применительно к отдельным видам договоров "вмененных гарантий" (наличие титула, отсутствие обременений товара правами третьих лиц и т.п.)

Разработчики положений ст. 431.2 ГК РФ исходили из того, что гарантировать то, к чему сторона договора обязана и без всяких специальных заверений, бессмысленно <1>. Однако проблема состоит в том, что вмененные (подразумеваемые) гарантии действуют лишь в том случае, если потерпевший контрагент не знал и не должен был знать о недостоверности вмененных гарантий (см., например, ст. 460, п. 1 ст. 461 ГК РФ). Между тем часто сторона не имеет времени на проверку "чистоты титула" продавца и самого наличия такового (due diligence) и, доверяясь лишь заверениям контрагента, заключает договор.

<1> Так, А.Г. Карапетов указывал: "Когда продавец заверяет покупателя в отношении характеристик отчуждаемого объекта или предмета иных подобных договоров, впору говорить о классической договорной ответственности за качество и чистоту титула. Например, если продавец заверяет покупателя, что отчуждаемая вещь не находится под арестом, не заложена, не обременена правами третьих лиц, приобретена на законном основании, обладает определенными качественными характеристиками, и впоследствии выясняется, что это ложь, покупатель вправе предъявить продавцу требования, вытекающие из нарушения договора. Ведь в обязанности продавца входила передача покупателю не просто вещи, но вещи, чистой от прав третьих лиц и обладающей определенными в договоре характеристиками. Если это требование не соблюдается, мы имеем классическое нарушение договорного обязательства и ответственность за чистоту титула (ст. 461 ГК), качество (ст. 475 ГК) и т.п. Иначе говоря, применительно к таким случаям нет никакой нужды во введении какой-то особой ответственности за предоставление ложных заверений; вполне достаточно норм об ответственности за нарушение обязательства" (Карапетов А.Г. Указ. соч. С. 45).

В таком случае вмененных гарантий не будет, но могут быть договорные гарантии в виде заверений об обстоятельствах, данных контрагентом. Логически рассуждая, наличие, например, договорной гарантии от эвикции в виде заверения о принадлежности права собственности на товар продавцу исключает действие вмененной гарантии п. 1 ст. 461 ГК РФ, поскольку наличие таковой означает, что покупатель должен был знать о наличии оснований для эвикции. Иначе говоря, усомнившись в титуле продавца, он, однако, не провел due diligence, но удовлетворился его заверениями.

Комбинирование такого подхода с предусмотренной п. 1 ст. 431.2 ГК РФ исключительной неустойкой за недостоверность заверений делает бессмысленным положение п. 2 ст. 461 ГК РФ, запрещающее ограничение размера ответственности за эвикцию.

Более того, при таком подходе по воле сторон становятся возможными частичные гарантии. Например, в английском праве, если продавец заявляет о том, что имущество продается с полной гарантией права собственности, подразумевается гарантия того, что продавец имеет право на распоряжение имуществом и что это имущество свободно от любых известных обременений. Если продавец продает имущество с ограниченной гарантией права собственности, это подразумевает, что согласно гарантии оно свободно лишь от любых известных продавцу обременений с момента последнего отчуждения в обмен на встречное предоставление. Перечень и значения всех видов договорных условий довольно подробно описаны в английском Законе о праве собственности 1994 г., при этом они могут меняться по усмотрению сторон <1>.

<1> Айвори Й., Уэст Б., Стюарт Э. Применение английского права при заключении сделок в России: развенчание основных мифов // Закон. 2013. N 10; СПС "КонсультантПлюс".

По всей видимости, после появления ст. 431.2 ГК РФ выработанные английским правом для этого случая формулы договорных условий могут быть с пользой для дела использованы и при составлении договоров по российскому праву.

Это было бы гораздо разумнее, чем возложение в силу предписаний ст. 461 ГК РФ на продавца неограниченной ответственности без вины за возможную эвикцию товара у покупателя или за чистоту его титула в силу ст. 460 ГК РФ по причинам, возникшим, возможно, еще задолго до того, как этот товар был приобретен данным лицом и впоследствии продан им покупателю.

Такой подход был бы выгоден и покупателю, не только избавляя его от необходимости проведения due diligence, но и позволяя возложить на продавца ответственность за то, что к покупателю не перешло право собственности, в силу самого факта обнаружившейся недостоверности заверения о принадлежности данного права продавцу, не дожидаясь возможной эвикции, с которой только и связывает ответственность продавца законодатель в ст. 461 ГК РФ.

К сказанному можно добавить следующее. В отечественной доктрине и судебно-арбитражной практике до сих пор нет единства мнений по поводу того, является ли купля-продажа чужой вещи ничтожной сделкой как противоречащая закону и нарушающая права третьего лица либо обязательственный договор купли-продажи в такой ситуации действителен и речь может идти лишь об ответственности продавца за неисполнение вытекающей из этого договора обязанности передать покупателю право собственности на товар. Последняя точка зрения может быть обоснована только при условии признания передачи товара во исполнение обязательства (традиции) распорядительной сделкой, автономной от обосновывающего ее обязательственного договора. Тогда именно эта распорядительная сделка по отчуждению чужого имущества и будет недействительна при действительности обязательственного договора. Однако доминирующая доктрина пока что такой подход не разделяет, и судебно-арбитражная практика, как правило, идет по привычному пути признания недействительной самой купли-продажи чужого имущества, а не акта традиции последнего.

В результате в рамках господствующего "концептуального каркаса" обоснование договорной природы предусмотренной ст. 461 ГК РФ ответственности за эвикцию повисает в воздухе, поскольку не может быть договорных санкций за неисполнение ничтожного обязательства. Такая неопределенность догматических оснований ответственности за эвикцию способна заблокировать ее практическое применение. Предсказать заранее, как к этой проблеме отнесется суд, практически невозможно. Уже одно это соображение говорит в пользу практической оправданности заверений об обстоятельствах, призванных гарантировать ответственность продавца в случае отсутствия у него действительного титула на продаваемый товар и таким образом дублирующих гарантии наличия титула у отчуждателя, вмененные ему законом.

References

Budylin S. Delikt ili narushenie dogovora? Zavereniya i garantii v Rossii i za rubezhom [Tort or Breach of Contract? Representations and Warranties in Russia and Abroad] (in Russian) // The Herald of Economic Justice of the Russian Federation. 2016. No. 3. P. 96 - 133; No. 4. P. 52 - 111.

Cordero Moss G. Vliyanie natsional'noj yuridicheskoj traditsii na garmonizatsiyu dogovornogo prava. Primer dobrosovestnosti pri ispolnenii dogovorov [Impact of National Legal Tradition on the Harmonization of Contract Law. The Example of Good Faith in Performance of Contracts] (in Russian) // Chelovek i ego vremya: Zhizn' i Rabota Augusta Rubanova [Man and His Time: Life and Work of August Rubanov] / Ed. by O.A. Hazova. Moscow, 2006. P. 298 - 328.

Egorov A.V. Vvodnye soobrazheniya o rabotah vypusknikov Rossiskoj shkoli chastnogo prava 2009 [Background Information About the Papers of the Graduates of the Russian School of Private Law 2009] (in Russian) // Aktualnye problemy grazhdanskogo prava: Sbornik rabot vypusknikov Rossiskoj shkoly chastnogo prava. 2009. Vyp. 14 [Actual Problems of Civil Law: Collection of Papers of the Graduates of the Russian School of Private Law. 2009. Issue 14]. Moscow, 2012. P. 3 - 94.

Fed'ko A.G. Nedejstvitelnost' sdelok, sovershennyh pod vliyaniem zabluzhdeniya [Invalidity of Transactions Made Under the Influence of Mistake] (in Russian) // Aktualnye problemy grazhdanskogo prava: Sbornik rabot vypusknikov Rossiskoj shkoly chastnogo prava. 2009. Vyp. 14 [Actual Problems of Civil Law: Collection of Papers of the Graduates of the Russian School of Private Law. 2009. Issue 14]. Moscow, 2012. P. 96 - 123.

Gnitsevich K.V. Preddogovornaya otvetstvennost' v grazhdanskom prave (culpa in contrahendo): Dis. ... kand. yurid. nauk [Precontractual Liability in Civil Law: PhD Thesis in Law] (in Russian). St. Petersburg, 2009.

Ivori J., West B., Stuart E. Primenenie anglijskogo prava pri zaklyuchenii sdelok v Rossii: razvenchanie osnovnykh mifov [Use of English Law at the Conclusion of Transactions in Russia: Debunking Main Myths] (in Russian) // Statute. 2013. No. 10. P. 179 - 187.

Jhering R. Culpa in contrahendo, ili vozmeshchenie ubytkov pri nedejstvitelnosti ili nezakluchennosti dogovorov [Culpa in Contrahendo, or Payment of Damages in View of Invalidity or Loss of a Contract] (in Russian) // Civil Law Review. 2013. No. 3. P. 190 - 266.

Karapetov A.G. Zavereniya ob obstoyatel'stvah i usloviya o vozmeshchenii poter' v novoj redaktsii GK RF [Representations and Provisions for Recovery of Losses in the New Version of the Civil Code of the Russian Federation] (in Russian) // Statute. 2015. No. 6. P. 43 - 56.

Kaerdi M. Razvitie kontseptsii preddogovornyh obyazannostej v estonskom prave [The Development of the Concept of Pre-contractual Duties in Estonian Law] (in Russian) // Herald of the Supreme Court of State Arbitration of the Russian Federation. 2009. No. 10. P. 400 - 417.

Novak D.V. Institut zaverenij ob obstoyatel'stvah v stat'ye 431.2 Grazhdanskogo kodeksa Rossijskoj Federatsii [The Institute of Representations and Warranties under the Art. 431.2 of the Civil Code of the Russian Federation] (in Russian) // O dogovorah: Sbornik statej k yubileyu V.V. Vitryanskogo [About Contracts: Collection of Papers Dedicated to the Jubilee of V.V. Vitryansky] / Ed. by S.V. Sarbash. Moscow, 2017. P. 120 - 125.

Orobinskij V.V. Anglijskoe Dogovornoe Pravo [English Contract Law] (in Russian). 2nd ed. Rostov-on-Don, 2016.

Rudokvas A.D. Narushenie ob'yazannostej informirovaniya: preddogovornaya otvetstvennost', zavereniya i garantii vozmeshcheniya poter' [Infringement of Duties of Information: Pre-Contractual Liability, Representations, warranties and Indemnity] (in Russian) // The Herald of Economic Justice of the Russian Federation. 2016. No. 11. P. 57 - 79.

Tomsinov A.V. Zavereniya ob obstoyatel'stvah i vozmeshchenie poter' v rossijskom prave v sravnenii s representations, warranties i indemnity v prave Anglii i SShA [Assurance of Facts and Reimbursement of Losses under Russian Law in Comparison with Representations, Warranties and Indemnity under English and American Law] (in Russian) // The Herald of Economic Justice of the Russian Federation. 2015. No. 11. P. 91 - 111.

Zimmermann R. Roman Law, Contemporary Law, European Law. The Civilian Tradition Today. Oxford University Press, 2001.

Zhuzhzhalov M.B. Uchenie R. von Jheringa o preddogovornoj otvetstvennosti: vliyanie na sovremennost' i vozmozhnosti po primeneniyu v budushchem (Kommentarij k russkomu perevodu raboti "Culpa in contrahendo, ili vozmeshchenie ubytkov pri nedejstvitel'nosti ili nezakluchennosti dogovorov") [The Doctrine of Precontractual Liability of R. von Jhering: The Impact on the Modern Times and Possibility of Its Future Application (Commentary to the Russian Translation of His Work "Culpa in Contrahendo, or Payment of Damages in View of Invalidity or Loss of a Contract"] (in Russian) // Civil Law Review. 2013. No. 3. P. 267 - 311.