Мудрый Юрист

Эволюция юридического интереса как предпосылки права на обращение в суд гражданской юрисдикции (теоретико-правовой обзор) 1

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2006, N 10/
С. АФАНАСЬЕВ

<1> Поскольку настоящая работа представляет собой теоретико-практический обзор одной из актуальных проблем гражданского процессуального права, автор для более точного воспроизведения мнений тех или иных ученых преднамеренно не избегал многочисленного цитирования.

Афанасьев С., кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского процесса Саратовской государственной академии права, старший научный сотрудник Саратовского филиала Института государства и права РАН.

Юридический интерес всегда привлекал к себе особое внимание правоведов, ему посвящались как отдельные статьи, так и целые монографические исследования. При всем том указанное правовое явление с течением времени не перестало притягивать к себе неподдельное внимание, а в связи с принятием нового цивилистического процессуального законодательства юридический интерес вновь стал первейшим предметом теоретико-практических изысканий <2>.

<2> Например, см.: Кляус Н.В. Законный интерес как предмет судебной защиты в гражданском судопроизводстве. Новосибирск, 2005.

Вместе с тем единообразного понимания данной категории в специализированной литературе не наблюдается, хотя законодатель в области гражданских и гражданских процессуальных правоотношений ее широко употребляет и главное - связывает с ней определенные значимые правовые последствия. Исходя из этого, имеет смысл обратиться к историческому, а затем и к современному ходу формирования и анализа указанной категории, что позволит приблизиться к пониманию ее сущности в области отправления правосудия по гражданским делам.

Римское классическое право о юридическом интересе

Известно, что термин "интерес" <3> присутствует во многих источниках классического римского права, что было предопределено в первую очередь сутью фактических человеческих интересов в контексте материально-экономических взаимосвязей. Можно встретить такие выражения, как necessitas publica (общественный интерес) и necessitas privata (частный интерес), poena (пеня, имущественный убыток, денежное взыскание как следствие нарушения частных интересов) и прочие <4>.

<3> Ф.А. Брокгауз и И.А. Ефрон дают следующие значения слова "интерес" от (латинского interest): 1) имеет значение, важно; 2) выгода или польза отдельного лица или известной совокупности лиц; 3) в более широком смысле - участие, принимаемое человеком в каком-либо событии. См.: Брокгауз Ф.А., Ефрон И.А. Энциклопедический словарь. Т. XIII. СПб., 1894. С. 262.
<4> См.: Дыдынский Ф.М. Латинско-русский словарь к источникам римского права. Варшава, 1896.

Другими словами, фактический интерес, осознаваемый индивидом и обществом, получая последовательное закрепление в сугубо формальных директивах государства, трансформировался в юридический, наиболее четко проявляясь в гражданском праве, а именно в имущественных правоотношениях. Постепенное удовлетворение материальных потребностей привело к тому, что несколько позднее римский законодатель озаботился разрешением проблемы нематериальных интересов: литературных, художественных, духовных и иных.

И, несмотря на то что защита материальных и нематериальных интересов существенно разнилась, причем не в пользу последних <5>, уже зарождение самой идеи о необходимости регулирования нематериальных правоотношений свидетельствует о высоком уровне самого римского права <6>.

<5> К примеру, картина, нарисованная на чужой доске, согласно нормам классического римского гражданского права принадлежала не художнику, а собственнику доски.
<6> См.: Покровский И.А. Основные проблемы гражданского права. М., 1917. Переиздание. М., 1998. С. 132 - 144.

Между тем, как писал Н.М. Коркунов, римляне скорее отождествляли права и интересы, чем их различали, ибо при рассуждениях о дифференциации публичного и частного права говорилось об отличиях соответствующих интересов. В то же время признавалось, что всякое право существует ради охраны интересов, и прежде всего частного свойства. Причем охране подлежал лишь тот частный интерес, который имел общественное значение либо важность, то есть призвание права заключалось в конечном счете в защите индивидуальных утилитарных потребностей, существенных для всех. Правовые конструкции, не обладавшие практичностью, отвергались <7>.

<7> См.: Коркунов Н.М. Лекции по общей теории права. СПб., 1898. С. 165 - 183.

На основании изложенного возникает иной вопрос: каким же образом юридический интерес, возникший в лоне гражданского права, воздействовал на римский гражданский процесс? Связывали ли римские юристы наличие интереса у конкретного субъекта материальных правоотношений с возможностью обращения в судебные органы и, как следствие, возбуждением процессуальной деятельности по разрешению правовой коллизии?

В рамках ранней легисакционной формы, как полагают некоторые исследователи, подобную обусловленность нельзя воспринимать буквально, ведь понятие гражданского права органично включало в себя в качестве необходимого элемента защиту частных интересов со стороны суда. А.Х Гольмстен отмечал: разбор работ Гая показывает, что в легисакционном процессе гражданское право и гражданское судопроизводство объединяются в одно целое, так как для римлян право и его судебное проведение в жизнь представлялось единым явлением <8>. Следовательно, вполне рациональным можно признать следующее положение: римскому гражданину, обладавшему субъективным гражданским правом, и принадлежало право на иск.

<8> См.: Гольмстен А.Х. Юридические исследования и статьи. СПб., 1894. С. 232 - 235.

Действительно, в четвертой книге Институций Гая, хотя и не дошедшей до нас полностью, описываются всего пять форм legis actio. Первая форма legis actio sacramento, будучи общей, позволяла предъявлять любые иски, которые не охватывались иными правовыми предписаниями, и предполагала различные модификации спора о принадлежности вещи либо долга истцу. Другая - manus injectio была рассчитана на требования, связанные с гражданскими правовыми обязательствами. Третья форма pignoris capio предполагала в случае неплатежа должника право истца взять какую-либо вещь себе. К сожалению, о четвертой форме - per judicis postulationem - сказать что-либо определенное вследствие утери соответствующей части "Институций" Гая нельзя. Однако многие полагают, что здесь речь идет о факультативной форме исков из обязательств <9>. Наконец, пятая форма legis actio per condictionem установлена "lex Silia для взыскания по требованиям определенной суммы денег, lex Calpurnia - относительно всякого определенного предмета" <10>.

<9> См.: Покровский И.А. История римского права. СПб., 1913. Переиздание. Минск, 2002. С. 54.
<10> См.: Памятники римского права: Законы XII таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана. М., 1997. С. 119 - 122.

Как видим, правовые конфигурации legis actio были самые разные, но все они, безусловно, соотносились с субъективным гражданским правом, отступление от них вело к негативным последствиям для нарушителя. Правильно пишет Е.В. Салогубова: "С помощью legis actio можно было осуществлять только притязания, непосредственно или производно основывающиеся на цивильном праве. Любое отклонение от предписанных формальностей вело к проигрышу процесса" <11>. Именно поэтому в первой стадии легисакционного процесса (in jure) <12> судебному магистрату так было важно исследовать вопросы не факта, а материального права (интереса) стороны, заблокировать которое он не мог, наложив veto. Но кроме наличия самого права и предмета спора выяснялось также, подлежит ли оно судебной защите. В противном случае претор отклонял иск, стороны не заключали litiscontestatio (засвидетельствование спора), а производство не переходило в стадию in judicio <13>. По этому поводу у Гая находим такое изречение: "Тот, кто виндицировал, держал прут; затем схватывал вещь, например раба, и произносил следующее: "я утверждаю, что этот раб, согласно приведенному основанию, мой по квиритскому праву, и вот я налагаю на тебя мой прут", - причем он клал на раба прут. Ответчик произносил те же слова и делал то же самое. После того как оба виндицировали, претор провозглашал: "отпустите раба" <14>.

<11> См.: Салогубова Е.В. Римский гражданский процесс. М., 2002. С. 41.
<12> В литературе допускается двойное написание терминов, обозначающих различные стадии римского гражданского процесса: in jure - in iure, in judicio - in iudicio. Подробно см.: Газиева И.А. Латынь и римское право. М., 2004.
<13> См.: Салогубова Е.В. Римский гражданский процесс. М., 2002. С. 43.
<14> См.: Памятники римского права: Законы XII таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана. М., 1997. С. 121.

Получается, что на стадии in jure перед претором для перехода в in judicio в целях разрешения спора по существу с участием назначенного судьи истец был обязан заявить о присутствии у него надлежащего права (интереса) и его нарушении, но не доказать эти факты, то есть обнаружить активную легитимацию. После чего претор в течение дня назначал судью, а по законам Пинария на тридцатый день, или же если право вообще не могло быть реализовано в судебном порядке, отклонял исковые требования. При первом развитии событий стороны являлись к судье в назначенный день и в главных чертах излагали ему существо юридического спора, что называлось обозрением спорного предмета <15>. Отсюда следует, что выявление права или юридического интереса, базирующихся на jus civile, для легисакционного процесса, а именно для стадии in jure, было весьма немаловажным обстоятельством, но еще более значимым был вопрос о том, допускается ли посредством судебной власти осуществление данного права.

<15> Там же. С. 121.

С течением времени система legis actiones перестала удовлетворять запросам все более развивающегося гражданского оборота, по причине чего появляются искусственные правовые конструкции, в частности per sponsiones, что не устраняло чрезвычайного формализма и сложности процессуального механизма правового регулирования. В связи с этим посредством законов Эбуция и Юлия на смену легисакционному процессу приходит формулярный, согласно которому римский претор (в муниципиях - муниципальные магистраты) в стадии in jure составлял письменное предписание (formula) присяжному судье. При этом истец мог излагать сведения любым словесным образом перед претором, поскольку на последнего возлагалась обязанность разобрать, что с юридической точки зрения утверждает проситель.

В свете сказанного обратим внимание на два аспекта. Во-первых, кардинально меняется положение римского претора, это уже далеко не формальное лицо, перенаправляющее требование истца судье. Напротив, он вправе парализовать иск, остановить движение процесса, тем самым сделав установленное цивильное право (интерес) ничтожными. В.М. Хвостов отмечал: "Магистраты, которым было поручено применение права на практике, были поставлены в Риме весьма самостоятельно. Хотя они и не обладали законодательною властью и не могли прямо отменять норм цивильного права или устанавливать новые нормы, неизвестные цивильному праву, но, применяя право на практике, они могли руководствоваться не только существующими нормами цивильного права, но и справедливостью (aequitas). Поэтому они могли иногда отказывать нормам цивильного права в судебном осуществлении, если находили применение их несправедливым, и оказывать судебную защиту в случаях, не предусмотренных цивильным правом, если этого требовала справедливость. Ввиду этого было не только важно знать, имеет ли лицо субъективное право, основанное на jus civile, но еще важнее был вопрос, есть ли у него возможность судебным путем добиться осуществления своего субъективного права. На языке римских юристов это выражалось так: есть ли у данного лица иск - actio (actionem habere)? Под именем actio в данном случае юристы разумеют ОБЕЩАННОЕ ЧАСТНОМУ ЛИЦУ СО СТОРОНЫ МАГИСТРАТА, ПРИМЕНЯЮЩЕГО ПРАВО, СРЕДСТВО ДОБИТЬСЯ ПУТЕМ СУДЕБНОГО ПРОЦЕССА РЕШЕНИЯ, УДОВЛЕТВОРЯЮЩЕГО ЕГО ИНТЕРЕСУ (выделено В.М. Хвостовым. - Авт.)" <16>.

<16> См.: Хвостов В.М. Система римского права. М., 1908. Переиздание. М., 1996. С. 68.

Таким образом, формулярный процесс в отличие от легисакционного лишь до известной степени воплощал в реальности тезис о том, что носитель материального права либо интереса в то же время обладает правом на иск. Иногда претор давал ход защите требований, которые не были коррелятивны jus civile, но соотносились с принципом aequitas. Насколько часто преторы пользовались таким полномочием, неизвестно, но с учетом того, что ссылки римских юристов на aequitas в различных источниках права встречаются всюду и, кроме того, утверждалось, что законодатели и практики обязаны им руководствоваться в собственной деятельности, то можно предположить, что подобные случаи имели место.

Высказанную гипотезу подтверждает и то, что сам термин actio имел множество значений, а не только материально-правовое (то, что в современной теории гражданского процессуального права приобрело вид права на иск в материальном смысле). Так, Цельс, говоря об actio, писал: nihil aliud est actio, quam jus quod sibi debeatur judicio persequendi <17>. Причем этим он подчеркивал, что actio охватывает собой, с одной стороны, правомочие требовать действия или его прекращения от определенного субъекта, а с другой - получать судебную защиту. И коль скоро такая защита гарантировалась магистратом, то в in judicio происходил разбор дела, где стороны были уже обязаны представить суду доказательства по поводу спорного материального права, что не требовало особых формальностей <18>.

<17> Цит. по: Хвостов В.М. Система римского права. М., 1908. Переиздание. М., 1996. С. 69.
<18> См.: Покровский И.А. История римского права. СПб., 1913. Переиздание. Минск, 2002. С. 52.

Как следствие, во-вторых, intentio, являясь ключевой частью формулы, содержала притязание или требование истца к ответчику, соприкасающееся с материальным правом (интересом), например, intentio stricti juris. Но не обязательно, наличествовали также интенции in factum, которые не корреспондировали цивильному праву, они опять же основывались на справедливости, так появляется преторское правотворчество и деление римских исков на actiones in jus и in factum conceptae.

Касательно различия названных исков в теории права и процесса весь XIX в. шла достаточно острая дискуссия, в особенности немецкой <19>. Между тем суть actio in factum вполне четко отражают слова И.А. Покровского. "Претор мог в каждом конкретном случае, где это казалось ему справедливым и целесообразным, давать совершенно новые иски и образовывать совершенно новые формулы. Представим же себе положение того, кто хотел бы получить от претора такой новый, в эдикте не предусмотренный иск: что могло это лицо привести претору для обоснования своей просьбы? - писал известный ученый. - Конечно, ничего другого, кроме известного объективного положения дел, известного объективного комплекса фактов, которые по отношению к нему - истцу являются злом и нарушают его (по его мнению - справедливые) интересы. Эти факты заявляет он претору, чтобы побудить последнего к авторитетному вмешательству..." <20>.

<19> См.: Buchka. Die hehre vom Einfluss des Processes auf das materielle Rechtsverhaltniss, 1846; Kleinschrod. Ueber die processualc Consumtion. 1876; и др.
<20> См.: Покровский И.А. Право и факт в римском праве. Киев, 1898.

Очевидно, что именно об этом говорит в п. п. 45 и 46 Институций Гай: "Но те формулы, в которых идет спор, мы называем формулами in jus conceptas, каковы те, в которых мы утверждаем, что такая-то вещь принадлежит нам по квиритскому праву, вот те формулы, в которых интенция есть jures civilis. Прочие формулы мы называем основанными на фактических отношениях..." <21>.

<21> См.: Памятники римского права: Законы XII таблиц. Институции Гая. Дигесты Юстиниана. М., 1997. С. 127.

Значит, в формулярном процессе претор предоставлял судебную защиту лицу, если предполагал, что его юридический либо приравненный к нему фактический интерес в этом действительно нуждается. При переходе в стадию in judicio с помощью составления формулы litiscontestatio по-прежнему сохраняет за собой силу не материального, а процессуального договора о передаче спора сторон на разрешение судье. Одним из правовых последствий этого было то, что в момент litiscontestatio старое юридическое либо фактическое отношение как бы уничтожалось и заменялось совершенно новым процессуальным, квинтэссенция которого заключалась в "консервирующем эффекте материального права" (процессуальное право становилось невосприимчивым к материальному, и, наоборот, гибель вещи не освобождала ответчика от ответственности, сроки исковой давности не засчитывались), а равно в обязанности истца и ответчика подчинится решению суда <22>. Вспомним указание римских юристов, что здесь вместо dari oportere после litiscontestatio появляется condemnari oportere.

<22> См.: Дождев Д.В. Римское частное право. М., 2004. С. 226.

Вследствие сказанного, думается, можно утверждать о том, что у сторон гражданско-правовой или фактический интерес преобразовывался в интерес к конечному исходу разбирательства дела в суде по существу, то есть процессуальный, ибо они помнили, что sententia jus facit inter partes - решение творит между сторонами право. A priori спорящие стороны получали как бы новое материальное право под воздействием процессуального договора - litiscontestatio, а равно "обвинительного приговора". Это могло быть как ранее известное, но преобразованное jus civile, так и действительно принципиально новое, родившееся под воздействием принципа aequitas, понемногу распространявшееся с помощью эдиктов. Поэтому формулярный процесс периода республики не подразумевал подачу апелляции на решения, достаточно было лишь доказывать ничтожность res judicata, само же новое право, естественно, не подлежало принудительной реализации в рамках продолжающегося процессуального правоотношения, по причине чего обычным средством взыскания считался самостоятельный исполнительный иск - actio judicati <23>.

<23> См.: Покровский И.А. История римского права. СПб., 1913. Переиздание. Минск, 2002. С. 145 - 146.

С установлением империи в римском праве возникла третья форма гражданского процесса, а именно extraordinaria cognitio, то есть экстраординарный процесс, постепенно вытеснивший per formulas. Названная форма не предполагала назначение третейского судьи и составления формулы; магистраты, отдельные императорские чиновники как носители особой государственной власти самостоятельно разбирали гражданские дела нередко без всяких формальностей. Теперь судебная деятельность не знает деления на две стадии. Как следствие, litiscontestatio теряет свое значение, данный процессуальный договор в экстраординарном производстве не предваряет переход к разрешению правового конфликта по существу, он связывается с заявлением в суде истца о собственных требованиях и подтверждением ответчиком намерения их оспаривать, после чего судья приступал к разбирательству.

Интерес как предпосылку реализации судебной защиты прекратили досконально выявлять на какой-либо предварительной стадии, при всем при том истец все равно обязывался сообщить о своем праве на иск в значении активной легитимации к делу. Правда, не совсем понятен характер этого интереса, обусловливавшего инициирование судебного функционирования. Был ли это, как ранее, юридический (или фактический) интерес? Видимо, уже нет. Формулярный процесс, существовавший в течение периода принципата и в большей степени домината, полностью вытесняется экстраординарным. Реформа местного управления императора Диоклетиана привела к устранению сенаторских провинций, переходу судебной власти из "творческих рук преторов" в руки наместников, которым предписывалось самим решать все гражданские коллизии, вытекающие из формально определенных норм. Проверяемый интерес сторон теперь мог быть не всяким, например фактическим, а строго юридическим или, в крайнем случае, основанным на обычае. В книге IV Институций Юстиниана, посвященной экстраординарному процессу, в титуле XVII "О судейских обязанностях" находим: "Судья должен соблюдать прежде всего то, что предписано законами, конституциями или обычаями" <24>.

<24> См.: Памятники римского права: Институции Юстиниана. М., 1998. С. 369.

Словом, судьи в экстраординарном процессе все меньше обращают внимание на aequitas, ибо их полномочия производны от власти императора, санкционирующего как процессуальный, так и материальный закон. Процесс же теряет то влияние на материальные правоотношения, которое имело место; окончательно низводится роль litiscontestatio, litis consumption; процедура судопроизводства при постановлении в отношении ответчика "осудительного решения" больше не направлена на синтез нового права спорящих. Вследствие всего этого появляется потребность в инстанционном порядке проверки правильности применения судьей формальных норм права к юридическим фактам, а также в изменении механизма принудительного исполнения <25>. Стороны получают право принесения жалобы на решения суда вплоть до императора; иначе возбуждалась деятельность по исполнению, которое рассматривалось как заключительная часть всего длительного производства, для чего как прежде не нужно было обращаться с особым иском <26>.

<25> См.: Хвостов В.М. Система римского права. М., 1908. Переиздание. М., 1996. С. 216 - 219.
<26> См.: Покровский И.А. История римского права. СПб., 1913. Переиздание. Минск, 2002. С. 204.

В целом же нужно констатировать, что экстраординарный процесс значительным образом изменил отношение суда к интересу, его сущностному наполнению, что отразилось на дальнейших теоретико-практических разработках, так как названная форма процесса в том или ином виде была воспринята в ходе рецепции римского права странами Западной Европы. Но как бы то ни было, ключевым моментом всего римского судопроизводства являлось то, что третейский судья или же чиновник, облеченный государственной судебной властью, в первую очередь проверял наличие материального права (интереса) и только затем допускал его юрисдикционную защиту, причем право считалось полноценным, если оно соединялось с иском. Описывая догмы римского права, Д.Д. Гримм отмечал: "Суд прежде всего решает, существует ли спорное право, а затем в случае нужды принимает и принудительные меры к осуществлению его" <27>.

<27> См.: Гримм Д.Д. Лекции по догме римского права. М., 1916.

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2006, N 11/

Немецкая теория гражданского процессуального права XIX в. о проблеме юридического интереса

Не останавливаясь подробно на многосложном и длительном заимствовании римских правовых положений, а также освоении их духа различными европейскими государственными образованиями, лишь подчеркнем, что, например, в Германии самобытное право в связи с принятием римских юридических канонов вообще вытесняется, во Франции же благодаря правилу главенства обычных норм романизация судебного права шла с некоторыми особенностями <28>. Но и здесь Code de procеdure civile, вступивший в силу в 1807 г., содержал элементы римского процесса. И это несмотря на то, что вообще первый французский Гражданский процессуальный кодекс строился на Ordonnance civil 1667 г. и имел множество обычных архаичных институтов, по причине чего назывался самым неудачным из кодексов Наполеона <29>.

<28> См.: Энгельман И.Е. Курс русского гражданского судопроизводства. Юрьев, 1912. С. 28 - 34.
<29> См.: Елисеев Н.Г. Гражданское процессуальное право зарубежных стран. М., 2004. С. 25.

В то же время кодекс послужил ориентиром для германского, австрийского и русского законотворчества. Соответствующие уставы гражданского судопроизводства разрабатывались с учетом Code de procеdure civile. Что же касается УГС Российской империи, то, как свидетельствует Е.А. Нефедьев, "было бы несправедливо думать, что редакторы Уставов, составляя свои проекты... сообразовывались исключительно с французским кодексом и брали из него готовые положения, не проверивши их годности. Напротив, в своих рассуждениях редакторы принимали во внимание постановления других европейских законодательств (например, австрийского, прусского и др.), а также труды западно-европейских юристов..." <30>.

<30> См.: Нефедьев Е.А. Учебник русского гражданского судопроизводства. М., 1909. С. 30.

Иначе говоря, на протяжении всего XIX в. наблюдался перманентный историко-правовой процесс, в котором причудливым образом смешивалось законодательное, практическое и научное творчество (в большинстве случае немецких авторов, французские юристы не видели особой пользы в правовой теории) <31>, посвященное, в частности, судебному праву и осмыслению такой категории, как "юридический интерес". Первым, кого следовало бы в этой связи упомянуть, конечно же, является Р. Иеринг. Именно он придал необходимый импульс, некую направленность научным изысканиям в области законного интереса и значения его для гражданского судопроизводства. По мнению ученого, право - это "защищенный государством интерес" <32>, который подразделяется в зависимости от преследуемой цели на личный и посторонний, а по свойству - имущественный, нравственный и юридический <33>. То есть интерпретация Р. Иеринга была весьма близкой к римской классической конструкции, поскольку право отождествлялось с интересом, но одновременно право было и средством защиты интересов индивида и общества.

<31> См.: Шершеневич Г.Ф. Общая теория права. М., 1910. Т. I // Справочная информационная система.
<32> См.: Иеринг Р. Цель в праве. СПб., 1881. С. 95 - 96; Он же. Борьба за право. СПб., 1912. С. 15 - 16.
<33> См.: Иеринг Р. Интерес и право. Ярославль, 1880. С. 52 - 60.

Против подобного истолкования выступил Г. Кельзен, отстаивавший учение о "чистом" праве, понимая под ним совокупность юридических норм, возникших под влиянием формальных установок государства <34>.

<34> Подробно см.: Байтин М.И. Сущность права. Саратов, 2001.

Реалистическая и нормативистская школы права, впрочем, как и другие, сыскали свое применение в теории гражданского права и процесса. Но все суждения, имевшиеся в литературе первой половины XIX в. <35>, не шли дальше легисакционной установки - кто обладает материальным правом (интересом), тому и принадлежит право на иск. Например, Ф.К. Савиньи в праве на иск усматривал естественное развитие субъективного гражданского права, обычное материальное обязательство, объединяющее истца и ответчика <36>. В подобном аспекте право на иск могло иметь лишь материальный правовой оттенок, публично-функциональные правомочия суда нивелировались.

<35> Быть может, за исключением статьи Хайсе, вышедшей в свет в 1833 г., в которой он определял право на иск следующим образом: "das Recht zu fordern, dass der Staatswille sich selbst in Beziehung auf unsre Rechte durch sein Organ, das Richteramt, offenbare und verwirkliche" - иск есть право требовать того, чтобы государственная воля осуществлялась относительно субъективного права через судебный орган.
<36> См.: Savigny F.K. System des heutigen rоmischen Rechts. 1841. S. 4 - 5.

Все изменилось с появлением в 1868 г. работы О. Бюлова "Учение о процессуальных возражениях и процессуальных предположениях" <37>. Данный автор при обосновании гражданского процесса как публичного правоотношения, выдвинул тезис о том, что судопроизводство по гражданскому делу возникает, если в реальности существует круг определенных условий (предположений), среди которых присутствует юридический интерес. Сами же условия права на иск, понимаемого в процессуальном смысле, должны контролироваться так же, как и в римском формулярном судопроизводстве на допроцессуальной стадии, после чего следует переходить к урегулированию спорных материальных прав и обязанностей заинтересованных лиц.

<37> Подробно см.: Bulow O. Die Lehre von den Prozesseinreden und die Prozessvoraussetzungen. Berlin, 1868.

Несмотря на то что германская и австрийская практика выводы О. Бюлова не восприняла и продолжала исследовать указанные предположения в самом процессе, не в виде условий его действительности, а как положения надлежащего ведения судебной деятельности <38>, в теории процессуального права его идеи нашли как противников, так и сторонников. Отчасти их разделял А. Вах, отметивший: субъективное гражданское право (интерес) вовсе не всеобъемлюще обусловливает право на иск истца, так как он обращается не к ответчику, а государству с одним из видов притязаний о разрешении спора <39>.

<38> Подробно см.: Гурвич М.А. Право на иск. М.-Л., 1949.
<39> Подробно см.: Wach A. Der Feststellungsanspruch. 1889.

Еще яснее свою позицию обозначил Гельвиг, развивший концепт Ваха, уточнив, что право на иск сопряжено с процессуальным интересом, состоящим в ожидании лицом от суда позитивного и конкретного судебного решения, подтверждающего или опровергающего материальное правоотношение <40>.

<40> Подробно см.: Hellwig. Lehrbuch des deutsch. Civilprozessrechts. 1900.

Однако свое логическое завершение представленная точка зрения получила в трудах Г. Дегенкольба. В учении последнего право на иск гипертрофировано, в высшей степени "оторвано" от материальной основы (интереса), оно приобретает вид юридического возможного, "абстрактного и чистого процессуального права", поэтому властным решением субъекту материальных отношений можно присудить все что угодно, даже то, что само материальное обязательство не подразумевало. Это означает, что право (интерес) нельзя делать предположением гражданского процесса, ибо то, о чем говорит истец, для суда является только лишь гипотезой, истинность же происшедшего властный орган установит самостоятельно посредством разбирательства <41>.

<41> Подробно см.: Degenkolb H. Beitrage zum Zivilprozess. Leipzig, 1905. Ради справедливости отметим, что Г. Дегенкольб в дальнейшем отошел от "теории абстрактного права на иск" и стал приверженцем "теории конкретного права на иск".

Такое заявление вело к окончательному разрыву всякой связи между гражданским правом и процессом, чего в принципе быть не могло. Отсюда и возникла благоприятная почва для критики, в частности, Р. Канштейном, предложившим более "мягкую" модификацию трактовки права на иск в его соотношении с материальным правом (интересом). Известный ученый не отрицал, что позитивный интерес действительно вызывает у истца ожидание или стремление получить от органа правосудия благоприятное для себя решение, иначе бы он не прибегал к государственной защите. Но этому вовсе не отвечает обязанность суда постановить подобный акт, ему важны обстоятельства и доказательства, приводимые заинтересованными лицами. Следовательно, право на иск - это процессуальное право на объективно-правильное судебное решение по поводу гражданских обязательств сторон <42>.

<42> См.: Canstein R. Das Zivilprozessrecht. Berlin, 1905. S. 131 - 140.

Интерпретация юридического интереса в работах дореволюционных отечественных процессуалистов

Все вышеописанные заключения подверглись самому внимательному изучению представителями отечественной теории гражданского процессуального права, ведь ст. 1801 УГС содержала правило, руководствуясь которым суд мог принять требование, "коль скоро истец в данное время имеет законный интерес в подтверждении сего отношения (юридического. - С.А.) судом". Между тем УГС, кроме того, что юридический интерес обязателен при предъявлении иска, больше ничего не сообщал. Неудивительно, что такой подход законодателя вызвал немалые практические трудности: суды вынуждены были каждый раз самостоятельно приводить собственное толкование ст. 1801 УГС и процессуальных последствий ее реализации.

Пример. Так, в одном из решений Рижского окружного суда, вынесенного в 1903 г., можно обнаружить следующее объяснение законного интереса - это "такое положение дела, когда в действии, словах или поведении другого лица проявляется что-либо, внушающее опасение за нарушение законных интересов какого-либо лица" <43>.

<43> Цит. по кн.: Гордон В.М. Иски о признании. Ярославль, 1906. С. 212 - 213.

Пример. В соответствии с общим правилом помещик Богданов обязан был самостоятельно в силу собственного правового интереса обратиться в суд, но этого не сделал. Вместо него и без просьбы заинтересованного лица, вопреки ст. ст. 4 и 256 УГС, мировому судье Льговского уезда прошение о восстановлении владения было подано полицией. Судья возбудил гражданское судопроизводство, после чего спросил у помещика Богданова, не желает ли он поддержать заявленные требования. Богданов дал свое согласие. Ответчики ни у мирового судьи, ни в ходе мирового съезда не указали на нарушение порядка возбуждения процессуальных действий органом правосудия. В этой связи Сенат, рассматривая кассационную жалобу, не выходя за ее пределы, отметил это обстоятельство и не усмотрел какого-либо нарушения со стороны нижестоящих судебных инстанций <44>.

<44> Пример из кн.: Анненков К. Опыт комментария к Уставу гражданского судопроизводства. СПб., 1878. Т. I. С. 303 (решение Гражданского кассационного департамента Сената N 844 от 1869 г.).

Пример. По аналогичному делу мировой судья возбудил гражданское судопроизводство по требованию соединенной палаты, а не самого истца. На эту процессуальную патологию в своей жалобе указали кассаторы. Сенат, признав нарушение норм УГС существенным, отменил решение мирового съезда <45>.

<45> Пример из кн.: Анненков К. Опыт комментария к Уставу гражданского судопроизводства. СПб., 1878. Т. I. С. 303 (решение гражданского кассационного департамента Сената N 22 от 1870 г.).

Как видим, вряд ли сложившаяся ситуация удовлетворяла теорию и практику, в связи с чем начались глубокие исследования процессуально-правового характера в области юридического интереса. Одним из первых по проблеме высказался К.И. Малышев, поддержавший тех немецких авторов, которые определяли иск как средство судебной защиты, вытекающее из самого материального права. Для появления права на иск, по мысли К.И. Малышева, необходимы два условия, соответствующие активной и пассивной легитимации: существование самого материального права (интереса), приобретенного законным путем, а равно повода к иску, то есть нарушения материального права (интереса) <46>.

<46> См.: Малышев К. Курс гражданского судопроизводства. СПб., 1876. Т. I. С. 252 - 253.

К.П. Победоносцев с позиций римского процесса объяснил, почему право (интерес) предопределяет право на иск: "Суд приговором своим, когда б он ни состоялся, обсуждает спорное отношение, разумея его в ту лишь пору, когда оно сделалось спорным, то есть во время предъявления иска ответчику (litiscontestatio). Перенести момент обсуждения спорных отношений на другую позднейшую пору - значило бы нарушить единство и целость предмета, подлежащего обсуждению, и равномерность судебного состязания. Посему, когда оказывается, что в эту минуту вовсе не существовало юридическое отношение, на коем иск предполагается основанным, то суду не о чем судить и решать нечего" <47>. Примерно то же самое, но в несколько ином изложении можно найти и у М.И. Малинина <48>.

<47> См.: Победоносцев К.П. Судебное руководство. Сборник правил, положений и примеров, извлеченных из теории и практики гражданского судопроизводства с полным указателем к судебным и распорядительным решениям по сему предмету кассационных департаментов Сената. СПб., 1872. Переиздание. М., 2004. С. 124.
<48> См.: Малинин М.И. Теория гражданского процесса. Одесса, 1881. С. 33 - 34.

Пример. Мировой судья обязал Леонтьева очистить занимаемый им берег реки от мусора к определенному сроку, в противном случае это должны были сделать органы полиции. Леонтьев уклонился от исполнения решения суда, в связи с чем полиция через подрядчика осуществила предписание мирового судьи. Подрядчик обратился с исковым требованием о возмещении стоимости произведенных работ к Леонтьеву. Суд отказал в возбуждении гражданского дела по причине отсутствия у подрядчика права на иск, поскольку он состоял в материальных правоотношениях не с Леонтьевым, а с органами полиции <49>.

<49> Пример из кн.: Победоносцев К.П. Судебное руководство. Сборник правил, положений и примеров, извлеченных из теории и практики гражданского судопроизводства с полным указателем к судебным и распорядительным решениям по сему предмету кассационных департаментов Сената. СПб., 1872. Переиздание. М., 2004. С. 127 (решение гражданского кассационного департамента Сената N 1791 от 1870 г.).

Представителей материально-правовой теории права на иск за ее внутреннюю противоречивость раскритиковал А.Х. Гольмстен. Приведем его меткое сравнение полностью: "Предметом учения об исковом праве является право в судебном его осуществлении; предметом же гражданского судопроизводства - судебное осуществление права. Различие между предметами этих двух учений то же, что, например, между телом, рассматриваемым в его движении, и самим движением тела, между птицей, наблюдаемой нами во время полета, и самим полетом птицы" <50>.

<50> Цит. по кн.: Васьковский Е.В. Курс гражданского процесса. М., 1913. T. I. С. 614 - 615.

Таким образом, во второй половине XIX в. теоретикам русского гражданского процессуального права стало окончательно ясно: - положение о том, что каждому субъективному праву присущ иск, исчерпало свой ресурс и морально устарело. Так же как и в Германии, принципиально новая модель соотношения гражданского права и гражданского судопроизводства, субъективного материального права и правомочия на иск строилась на концепции О. Бюлова о публичности правоотношения, возникающего при отправлении правосудия по гражданским делам. Вслед за немецкими процессуалистами в трудах соотечественников тщательно аргументируются доктрины конкретного и абстрактного права на иск.

Первой придерживался Т.М. Яблочков. Солидаризируясь с Вахом и Гельвигом, он заявлял, что исковое право - публичное притязание, направленное против государства, а не ответчика, суть которого составляет благоприятное для уполномоченного лица судебное решение <51>.

<51> См.: Яблочков Т.М. Учебник русского гражданского судопроизводства. Ярославль, 1912. С. 9.

Ярким представителем второй считают В.М. Гордона. В его книге "Основание иска в составе изменения исковых требований" можно найти подтверждение тому, что автор склонялся к абстрактному праву на иск как сугубо процессуальному, никак не корреспондирующему субъективному материальному праву <52>.

<52> Подробно см.: Гордон В.М. Основание иска в составе изменения исковых требований. Ярославль, 1902.

Между тем позднее В.М. Гордон разделил и дополнил компромиссную точку зрения Канштейна. "Если бы право на иск могло иметь место и при отсутствии юридического интереса, суд утратил бы основное свое значение, - писал ученый. Наряду с этим мог бы возникнуть и целый ряд отрицательных последствий. Занимая суд вопросами, решение которых не представляется необходимым для защиты прав, истец отвлекал бы суд от тех дел, где его помощь оказывалась бы действительно необходимой" <53>. Заинтересованность В.М. Гордон интерпретировал почти так же, как и его немецкий коллега, то есть как стремление лица получить от государства объективно-правильное решение, и добавлял - обладающее юридическим эффектом применения закона <54>.

<53> См.: Гордон В.М. Иски о признании. Ярославль, 1906. С. 244 - 245.
<54> Там же. С. 115.

Несколько иной методологический подход к проблематике предложил Е.А. Нефедьев. По его мнению, процессуалисты в учении об иске делают традиционную ошибку, анализируя римское право как абсолютно догматическое, что мешает развитию науки. В особенности этим страдают немецкие правоведы, старающиеся всякое предположение подкрепить ссылками на знаменитых римских юристов, поэтому все их рассуждения сводятся к трем возможным версиям:

  1. право на иск есть метаморфоза материального права;
  2. право на иск имеет процессуальную сущность, так как выражается в правопритязании истца к государству о разрешении возникшего конфликта;
  3. право на иск вбирает в себя два предыдущих аспекта, исходя из чего выделяют его материальную и процессуальную стороны.

Легко заметить, что все перечисленные варианты, утверждает Е.А. Нефедьев, так или иначе базируются на безусловно существующем субъективном материальном праве, наличность его не ставится под сомнение, а потому оно подвергается проверке судом, но только на разных стадиях судопроизводства. Получается, если право (юридический, но не фактический интерес) в реальности отсутствует, то лицо не обладает правом на иск. Но для исконно русского права это абсурдно, ведь термин "искать" указывает на шаги истца, сориентированные как на возбуждение судопроизводства, так и рассмотрение спора по существу. "Следовательно, имеет юридическое значение проявление воли лица, сознающего свое право, то есть утверждение о праве, независимо от того, существует или не существует самое право... Таким образом, право судебной защиты связывается... не с обладанием отдельным гражданским правом, а с обладанием гражданской правоспособностью..." <55>.

<55> См.: Нефедьев Е.А. Учение об иске. Казань, 1895. Переиздание. Избранные труды. Краснодар, 2005. С. 61, 64.

Все это свидетельствует о близости воззрений Е.А. Нефедьева и Дегенкольба, так как оба они, уходя от конкретных материальных правоотношений, фактически говорили об абстрактной теории права на иск, тем самым отождествляя его в какой-то мере с правоспособностью субъекта.

Изложенное предопределило суждение Е.В. Васьковского о ненадобности понятия "права на иск в абстрактном смысле" или в каком-либо ином, поскольку оно совпадает с процессуальной правоспособностью, обладающей определенными преимуществами ввиду ее распространения не только на истца, но и на ответчика. Всякий спор относительно этого права схоластичен и подобен дискуссии о том, сколько ангелов может уместиться на острие одной иглы <56>.

<56> См.: Васьковский Е.В. Курс гражданского процесса. М., 1913. Т. I. С. 619 - 624. Вместе с тем отметим, что ученый изменил собственную позицию по вопросу. В учебнике 1917 г. можно обнаружить, что юридический интерес рассматривается им в качестве абсолютных предположений гражданского процесса. Причем юридический интерес понимается им через заинтересованность истца в получении для себя благоприятного судебного решения. Реализуется же данное абсолютное предположение при двух условиях: требование истца должно проистекать из спорных правоотношений, в которых он принимал участие; обязателен повод к иску, выражающийся в нарушении или отрицании ответчиком прав истца. См.: Васьковский Е.В. Учебник гражданского процесса. М., 1917. С. 215 - 216.

Может быть, это и так, но нельзя не отметить, что длительная и сложная дискуссия о праве на иск и его предпосылках в действительности имела более глубокие корни, по сути, речь шла о вычленении гражданского процесса из гражданского права, о приобретении им полной самостоятельности, а равно обособлении в отдельную отрасль права. Казавшаяся незыблемой материально-правовая теория права на иск, берущая свое начало еще в легисакционном процессе, во второй половине XIX в. (примерно с 60-х гг.) начинает сдавать свои позиции под воздействием представлений о публичности и властности процессуальных правоотношений, что отчасти было характерным уже для римского формулярного и тем более экстраординарного судопроизводства. Отвергнув доктринальное положение о гражданском судопроизводстве как дополнении к гражданскому праву, новое учение естественным образом описало право на иск в виде "чисто" процессуального института, для реализации которого не требуется такое условие, как наличие материального интереса.

Своеобразный теоретический итог полемики подвели слова В.А. Рязановского: "Неправильность материально-правовой теории очевидна. Эта теория ставит формальное право на иск в непосредственную связь с материальным гражданским правом: кто имеет субъективное гражданское право, тому принадлежит и право на иск. Между тем только после рассмотрения дела суд устанавливает, принадлежит ли истцу субъективное гражданское право. Таким образом, получается внутреннее противоречие (порочный круг): чтобы предъявить иск перед судом, надо обладать субъективным гражданским правом, а деятельность суда и состоит в том, чтобы установить, принадлежит ли истцу субъективное гражданское право" <57>.

<57> См.: Рязановский В.А. Единство процесса // Труды профессоров Иркутского университета. Иркутск, 1920. Вып. I. Переиздание. М., 1996. С. 14.

Многообразие теоретико-практических взглядов наложило свой отпечаток и на основной процессуальный закон. Перед самой революцией УГС со всеми изменениями и дополнениями содержал в ст. ст. 53 и 266 правило, согласно которому надлежало не возбуждать производство по просьбам о судебной защите НЕ СВОЕГО права, а если требование уже было принято, то его следовало оставлять без рассмотрения. "Но просьба о судебной защите может быть оставлена без рассмотрения только тогда, когда она заявлена просителем без законного на то полномочия относительно такого права, которое ЯВНО (выделено мной. - Авт.) принадлежит другому лицу, - писал барон А.М. Нолькен. - При отсутствии же такой явной принадлежности третьему лицу нельзя упускать из вида, что право судебной защиты принадлежит и тому, кто ошибается относительно принадлежности ему защищаемого права... Это обстоятельство может служить основанием лишь для отказа в признании за истцом защищаемого им права, и то лишь в пределах, в коих суду предоставлена проверка принадлежности этого права данному лицу (ст. 366)". Отсюда и двойственность сложившейся в тот период времени судебной практики <58>.

<58> См.: Нолькен А.М. Устав гражданского судопроизводства со включением изменений по продолжениям и законоположений, изданных в порядке ст. 87 осн. зак.: Практическое руководство. Петроград, 1916. Вып. I. С. 14.

Пример. Опекуны Куриловой отдали в аренду Чаускому наследственную типографию. Истица Курилова, доказывая, что договор заключен обманно, за несоразмерно низкую цену, просила признать его ничтожным. Судебная палата отказала ей в праве на предъявление иска, сославшись на то, что требовать уничтожения договора может только лицо, непосредственно участвовавшее в нем <59>.

<59> Пример из кн.: Победоносцев К.П. Судебное руководство. Сборник правил, положений и примеров, извлеченных из теории и практики гражданского судопроизводства с полным указателем к судебным и распорядительным решениям по сему предмету кассационных департаментов Сената. СПб., 1872. Переиздание. М.., 2004. С. 125 (решение гражданского кассационного департамента Сената N 1372 от 1870 г.).

Пример. Купеческий приказчик даже при жизни хозяина защищает по сделкам, совершаемым по поручению хозяина, свое, но не чужое право <60>.

<60> Пример из кн.: Нолькен А.М. Устав гражданского судопроизводства с включением изменений по продолжениям и законоположений, изданных в порядке ст. 87 осн. зак.: Практическое руководство. Петроград, 1916. Вып. I. С. 14 (решение Правительствующего Сената N 83/114; 67/261).

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2006, N 12/

Юридический интерес как предмет дискуссии в советской гражданской процессуальной литературе

В советский период развития государства право на иск и все с ним сопряженное длительное время не изучалось. Как правило, в первых авторских учебниках, написанных на базе ГПК РСФСР 1923 г., ограничивались указанием, что подобное право нужно рассматривать в двух автономных аспектах - материальном (право на удовлетворение иска) и процессуальном (право на предъявление иска) <2>. При этом отдельные ученые, исследуя содержание ст. 2 ГПК РСФСР, полагали, что юридическая заинтересованность обязательна для принятия заявления и последующего вынесения судебного решения <3>.

<2> Например, см.: Гойхбарг А.Г. Курс гражданского процесса. М.-Л., 1928. С. 109.
<3> См.: Гордон В.М. Право на судебную защиту по гражданскому процессуальному кодексу РСФСР // Вестник советской юстиции. 1924. N. 1. С. 3 - 7.

Более или менее серьезные работы неучебного плана стали появляться лишь в 30-х годах прошлого столетия <4>. В них, а также в последующих научных произведениях, несмотря на все идеологические оговорки, нельзя не увидеть преемственности с дореволюционной процессуальной мыслью. Почти сразу после войны определенный прорыв совершил М.А. Гурвич, написав широко известную монографию "Право на иск".

<4> См.: Зейдер Н.Б. Основные вопросы учения об иске в советском гражданском процессе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Саратов, 1939.

Именитый ученый исследовал в отдельности три самостоятельных понятия: право на иск в материальном смысле; право на иск в процессуальном смысле; право на иск в значении активной легитимации к делу. Это позволило прийти к соображению о том, что право на иск есть само субъективное гражданское право "в особый момент его развития", в связи с чем его надлежит отличать от права на предъявление иска, являющегося одной из форм реализации права на обращение в суд за защитой, принадлежащей любому заинтересованному лицу <5>. Однако сам юридический интерес нельзя отнести ни к положительным, ни к отрицательным предпосылкам права на предъявление иска. Выявление юридического интереса истца в момент принятия искового заявления означало бы необходимость такого же действия в отношении ответчика, иначе бы нарушался принцип процессуального равенства сторон. С практической точки зрения орган правосудия способен установить правовую выгоду спорящих лишь к концу судопроизводства.

<5> Подробно см.: Гурвич М.А. Право на иск. М., 1949.

На вопрос о том, не приобретает ли значение предпосылки права на предъявление иска отсутствие юридического интереса, М.А. Гурвич также отвечал отрицательно, коль скоро, во-первых, по "чужим" правоотношениям можно заявлять исковые требования, только когда это прямо установлено законом. Во-вторых, судебная компетенция препятствует движению дел, в которых фигурирует неюридический интерес. И в-третьих, нереальность интереса может быть обусловлена вступившим в законную силу решением по тождественному иску. Следовательно, писал М.А. Гурвич, "советскому процессуальному праву институт юридического интереса в значении предпосылки права на предъявление иска чужд" <6>.

<6> Гурвич М.А. Право на иск. М., 1978. С. 20 - 24.

Некоторые авторы не согласились с трактовкой права на иск в сугубо материальном плане и приравняли его к обращению за судебной защитой, усматривая в нем лишь процессуальную сторону, что заставляло их выделять юридический (процессуальный) интерес как предпосылку права на предъявление иска <7>. Так, М.А. Викут в книге "Стороны - основные лица искового производства", вышедшей в свет в 1968 г., критикуя М.А. Гурвича, отмечает, что под юридической заинтересованностью нужно подразумевать не правовые факты, детерминирующие положительный итог процесса для истца и ответчика, а ожидание позитивного правового результата, который может наступить для субъекта при разрешении судом гражданского дела. Очевидно, что тогда интересом обладают оба тяжущихся, и устанавливать его должно в самом начале судопроизводства, так как интерес связан с правом на участие лица в качестве стороны.

<7> См.: Юдельсон К.С. Советский гражданский процесс. М., 1956. С. 159 - 160; Жеруолис И.А. Сущность советского гражданского процесса. Вильнюс, 1969. С. 102.

Вслед за Д.М. Чечотом <8> и Н.Б. Зейдером <9>, указавшими на корреляцию материально-правового и процессуального интереса, М.А. Викут подчеркнула, что юридическая заинтересованность спорящих обладает и материально-правовым, и процессуальным значением, которые нетождественны. Первое значение предопределено цивилистическим правоотношением и заключается в том, что судебное решение способно принести стороне некий благоприятный законный результат. Процессуальная же заинтересованность позволяет обнаружить право лица быть стороной в юрисдикционном производстве. "Для обращающегося в суд лица практически это означает, что: 1) наличие юридической заинтересованности в деле будущий истец должен удостоверить своим заявлением, сославшись на связь со спорным правоотношением, - пишет М.А. Викут, - и 2) отсутствие юридической заинтересованности является основанием для отказа в принятии искового заявления..." <10>.

<8> См.: Чечот Д.М. Участники гражданского процесса. М., 1960. Переиздание. Избранные труды по гражданскому процессу. СПб., 2005. С. 114.
<9> См.: Зейдер Н.Б. Гражданские процессуальные правоотношения. Саратов, 1965. С. 19.
<10> Викут М.А. Стороны - основные лица искового производства. Саратов, 1968. С. 9 - 10.

Продолжая развивать мысль об интересе как объекте судебной защиты и как основании для вступления в процесс, Р.Е. Гукасян констатировал, что сущность процессуального интереса может быть сведена к тому, что решение суда так или иначе отражается на правах и обязанностях субъекта, инициирующего процесс и принимающего в нем участие. В связи с чем юридический интерес и впрямь следует рассматривать в системе случаев отказа в принятии искового заявления. Но если в нем видеть кроме объективной социальной потребности еще и субъективную направленность, мотив, заставляющий лицо обращаться за судебной помощью (внутреннюю заинтересованность), как это делают некоторые ученые <11>, то юридический интерес теряет всякий практический смысл. В нем можно "растворить" все прочие предпосылки права на предъявление иска, что неизбежно приведет к судейскому произволу. Кроме того, удовлетворение процессуального интереса не является самоцелью, поскольку он, будучи личным, служебным или общественным, выполняет лишь вспомогательную роль по отношению к материально-правовому <12>.

<11> См.: Курылев С.В. Объяснение сторон как доказательство в советском гражданском процессе. М., 1956. С. 12; Викут М.А. Предпосылки права на участие в гражданском судопроизводстве // Правоведение. 1967. N 3. С. 106.
<12> См.: Гукасян Р. Проблема интереса в советском гражданском процессуальном праве. Саратов, 1970. С. 39 - 52.

Отдельная группа ученых предложила единое понятие права на иск, которое в себе сочетает два неразрывных правомочия: право на предъявление иска и право на его удовлетворение <13>. По этому поводу А.Ф. Клейнман отмечал: "Исходя из взгляда на иск как на единое понятие, охватывающее как процессуальную, так и материально-правовую стороны, мы попытались сконструировать единое понятие права на иск, содержащее две стороны: а) процессуальную - право на предъявление иска, б) материально-правовую - право на удовлетворение исковых требований, объединенные в едином понятии права на иск" <14>.

<13> Подробно см.: Клейнман А.Ф. Основные вопросы учения об иске в советском гражданском процессуальном праве. М., 1959; Добровольский А.А. Исковая форма защиты права. М., 1965; Курылев С.В. Формы защиты права и принудительного осуществления субъективных прав и право на иск // Труды Иркутского университета. 1957. Вып. 3. Т. XXII. С. 199.
<14> Клейнман А.Ф. Новейшие течения в советской науке гражданского процессуального права. М., 1967. С. 40 - 41.

Этого же взгляда придерживался и А.А. Добровольский, который в рамках права на предъявление иска, представляющего собой, по его мнению, правомочие на рассмотрение и разрешение спора о праве между истцом и ответчиком, не выделял, подобно А.Ф. Клейнману <15> и К.И. Комисарову <16>, такую его предпосылку, как юридический интерес <17>.

<15> См.: Советский гражданский процесс / Под ред. А.Ф. Клейнмана. М., 1964. С. 119 - 126 (автор главы "Иск" - А.Ф. Клейнман).
<16> См.: Комиссаров К.И. Право на иск и прекращение производства по гражданскому делу // Сб. ученых трудов Свердловского юридического института. 1969. Вып. 9. С. 162 - 165.
<17> См.: Советский гражданский процесс / Под ред. А.А. Добровольского. М., 1979. С. 115 - 117 (автор главы "Иск" - Добровольский А.А.).

Согласно представлениям А.А. Мельникова целесообразно рассуждать о праве на судебную защиту (материально-правовой институт) и праве на обращение в суд за защитой (процессуальный институт), которое более объемно, так как распространяется на все виды гражданского судопроизводства, в том числе и исковое, где оно приобретает вид права на предъявление иска <18>. При подаче лицом заявления суд обязан проверить наличие у него права на обращение в суд и не обсуждать тему права на судебную защиту, ведь оно выявляется в ходе исследования обстоятельств и доказательств по юридической коллизии. Воплотить в жизнь такое обращение может лишь заинтересованный субъект, например гражданин или прокурор, органы государственной власти и управления в "чужую" пользу, если это непосредственно предусмотрено нормативным правовым актом. Но интерес у названных фигур далеко не одинаков, если у граждан, отстаивающих собственные права, он одновременно материально-правовой и процессуальный, то у остальных - только процессуальный. Между тем, разбирая предпосылки права на обращение в суд за судебной защитой, А.А. Мельников среди них не приводил юридический интерес, поясняя, что выявлять его - все равно как проверять у граждан присутствие правоспособности <19>.

<18> Следует сказать, что исследуемая проблематика тесно связана с иной дискуссией - о соотношении таких категорий, как "право на иск", "право на обращение в суд" и "право на судебную защиту". В данной работе она учитывается, но тщательно не анализируется, поскольку является самостоятельным предметом изучения.
<19> См.: Мельников А.А. Правовое положение личности в советском гражданском процессе. М., 1969. С. 109 - 112; Курс советского гражданского процессуального права / Под ред. А.А. Мельникова, П.П. Гуреева, А.А. Добровольского, В.С. Тадевосяна, П.Я. Трубникова. М., 1981. Т. II. С. 25 - 32 (автор главы "Обращение в суд за судебной защитой" - А.А. Мельников).

Отчасти разделяя мнение А.А. Мельникова о том, что право на обращение в суд - это субъективное гражданское процессуальное право, реализуемое заинтересованными лицами, Е.Г. Пушкар подчеркнул, что данному праву корреспондирует долг суда рассмотреть предъявленное заявление на предмет принятия к производству. Поэтому условием не самого права, но его реализации является заинтересованность лица, причем не материально-правовая, а процессуальная <20>.

<20> См.: Пушкар Е.Г. Конституционное право на судебную защиту. Львов, 1982. С. 7 - 44.

Все вышесказанное обнаруживает, что к началу 80-х годов прошлого века проблема юридического интереса в гражданском судопроизводстве, несмотря на определенные усилия ученых, оставалась нерешенной. Вместе с тем она была выведена на качественно новый уровень по сравнению с дореволюционной процессуальной теорией. И хотя были обоснованы полярные точки зрения, научная дискуссия на страницах печати не была бесплодной, так как позволила сформулировать сугубо практические предложения по совершенствованию гражданского процессуального законодательства. Механизм правового регулирования, связанный с отправлением правосудия по гражданским делам, кардинально изменился. Если ранее ст. 2 ГПК РСФСР 1923 г. гласила: "суд приступает к рассмотрению дела не иначе как по заявлению заинтересованной в том стороны", то есть концентрировалась на правоспособности лица, то ст. 5 Основ гарантировала каждому субъективно заинтересованному индивиду право обращения в суд "за защитой нарушенного права или охраняемого законом интереса". Более того, ст. 6 Основ указывала, что суд может осуществить процессуальную деятельность по заявлению прокурора, органов государственного управления, профсоюзов, предприятий, учреждений, колхозов и прочих кооперативных и общественных организаций или отдельных граждан, когда они по закону могут обратиться в суд за защитой прав и интересов других лиц.

В связи с этим часть авторов предположила, что носителями юридической заинтересованности являются не только непосредственные участники спорных материальных правоотношений, но и все субъекты, дополнительно названные в ст. 6 Основ и ст. 4 ГПК РСФСР 1964 г. Просто интерес у них, как отмечала М.С. Шакарян, сугубо процессуальный (государственный либо общественный), а не материально-правовой, как у лица, в чью пользу инициируется требование <21>.

<21> Подробно см.: Шакарян М.С. Субъекты советского гражданского процессуального права. М., 1970.

В то же время, поддерживая идею "расщепления" юридического интереса на материально-правовой и процессуальный, а также обусловленности второго первым, некоторые представители науки использовали ее в целях определения правового положения лица в гражданском судопроизводстве. Другие наряду с этим пошли дальше и возвели юридический интерес в ранг предпосылки права на предъявление иска, аргументировав самые различные подходы к освещению проблематики в зависимости от дифференциации самого элемента правового регулирования. Но в любом случае интерес требовал объективизации, иначе не было понятным, каким образом суд сможет его установить и при отсутствии отказать в принятии заявления.

Исследование юридического интереса как личной выгоды, прежде всего по идеологическим причинам, было отвергнуто. Большинство ученых стали воспринимать рассматриваемый институт через призму субъективно осознаваемых социальных потребностей. Уместно будет вспомнить слова С.В. Курылева: "...юридический интерес - это не только определенное правовое положение, в силу которого его обладатель имеет право на обращение в суд с требованием о защите своего права, но и определенная субъективная направленность лица, являющегося стороной, это - мотив, заставляющий определенное лицо возбуждать деятельность по отправлению правосудия, доказывать свою правоту, добиваться вынесения решения в свою пользу" <22>.

<22> Курылев С.В. Объяснения сторон как доказательство в советском гражданском процессе. М., 1956. С. 11 - 12.

В результате вместо объективизации произошла субъективизация юридического интереса (доказательством тому служит смешение в специализированной литературе терминов "заинтересованность" и "интерес"). Анализ, например, процессуальной заинтересованности, под которой на самом деле подразумевался процессуальный интерес, привел к следующему заключению: данное явление представляет собой ожидание определенного правового итога от судопроизводства или же то, что вынуждает субъекта просить суд о свершении правосудия. Но тогда, как справедливо подчеркивал А.А. Мельников, у юридического интереса нет объективного критерия, а следовательно, его нельзя изучать как факт, имеющий процессуальное значение, в частности соприкасающийся с процедурой принятия заявления <23>.

<23> См.: Мельников А.А. Правовое положение личности в советском гражданском процессе. М., 1969. С. 105 - 113.

Выход из сложившейся ситуации усматривался в экстраполяции в теорию гражданского процессуального права стандартов одного из направлений гносеологии, что прямо отражено в фундаментальной работе Р.Е. Гукасяна "Проблема интереса в советском гражданском процессуальном праве", опубликованной в 1970 г. Он пишет: "Юридический интерес, являясь разновидностью социальной потребности, носит объективный характер. ОН НЕ ЗАВИСИТ ОТ ОСОЗНАНИЯ ЕГО НОСИТЕЛЕМ И ЕГО ВОЛЕВОЙ НАПРАВЛЕННОСТИ (выделено мной. - С.А.). Нельзя согласиться с мнением, что юридический интерес не только положение, в силу которого его обладатель имеет право на обращение в суд с требованием о защите своего права, но и субъективная направленность, мотив, заставляющий лицо возбуждать деятельность по правосудию, доказывать свою правоту, добиваться вынесения решения в свою пользу" <24>.

<24> Гукасян Р. Проблема интереса в советском гражданском процессуальном праве. Саратов, 1970. С. 42.

Попытка уйти от уподобления объекта (юридический интерес) его отражению в сознании человека (заинтересованность) была закономерной и своевременной, но вместе с тем не совсем удачной, поскольку имело место нарушение субъектно-объектных отношений. Получалось, что юридический интерес объективен и предопределяет возбуждение гражданского судопроизводства, но если он "не зависит от волевой направленности" носителя, то и функционирование суда невозможно, ведь как раз воля субъекта, реализуемая посредством принципа диспозитивности, есть источник движения цивилистического процесса. Поэтому, вернувшись к традиционной интерпретации взаимодействия субъекта и объекта, М.Ю. Розова допустила, что заинтересованность, как подлинно осознаваемый объективный юридический интерес, все же необходима лицу для получения судебной защиты, в противном случае ничто не побуждает его адресовать требования к органу правосудия. При всем при том выявить мотивационный компонент суд не в состоянии, ввиду чего нужно считать, что для возникновения права на обращение в суд достаточно презумпции правовой заинтересованности, всегда наличествующей у субъекта <25>.

<25> См.: Розова М.Ю. Обращение за судебной защитой по советскому гражданскому процессуальному праву: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Свердловск, 1983. С. 6.

В связи с изложенным отдельного внимания заслуживают теоретико-практические работы, появившиеся в конце 80-х годов, первая из которых принадлежит перу Л.А. Ванеевой "Реализация конституционного права граждан СССР на судебную защиту в гражданском судопроизводстве".

В соответствии с представлениями Л.А. Ванеевой, природа права на обращение в суд процессуальная, а само оно обеспечивает материализацию конституционного права на судебную защиту. Законодательство говорит о том, что субъектом права на обращение может быть всякий юридически заинтересованный гражданин, потому-то с точки зрения практики важно четкое понимание категориального аппарата. Л.А. Ванеева соглашается с тем, что носителями заинтересованности, воздействующей на судопроизводство, следует признать лиц, отстаивающих собственные права и материально-правовые интересы, но никоим образом всех остальных. "Мы вовсе не пытаемся отрицать наличие заинтересованности в разрешении дела у прокурора, органов государственного управления и других лиц, названных в ст. 30 Основ, - оговаривается она, - но закон не обусловливает право этих лиц на обращение в суд их заинтересованностью, и нет необходимости обращением к ней усложнять решение обсуждаемого вопроса" <26>.

<26> Ванеева Л.А. Реализация конституционного права граждан СССР на судебную защиту в гражданском судопроизводстве. Владивосток, 1988. С. 91.

Еще один значимый тезис, выдвинутый Л.А. Ванеевой, заключается в целесообразности окончательного разграничения юридического интереса и заинтересованности. Она присоединилась к мнению Д.М. Чечота в том, что "юридический интерес - это опосредованная субъективным правом или непосредственно охраняемая законом ОБЪЕКТИВНО СУЩЕСТВУЮЩАЯ ПОТРЕБНОСТЬ (выделено мной. - С.А.), нуждаемость в экономическом, политическом или культурном благе, которая обнаруживается судом для рассмотрения дела по существу", но "к стадии возбуждения гражданского процесса не относится" <27>. В отличие от него о заинтересованности вообще нельзя вести речь как об объективном состоянии, таковая являет собой лишь отражение в человеческом сознании объективно наличествующего правового интереса, и как любое отражение действительности может приобретать искаженный вид. Внешне личная заинтересованность проявляется путем формулирования требований к суду, поэтому она не корреспондирует предпосылкам права на предъявление иска и уж тем более не может быть презумпцией <28>.

<27> Там же. С. 92.
<28> См.: Там же. С. 94 - 95.

В исследовании А.Н. Кожухаря приводятся добавочные аргументы в пользу противоположного мнения. Для начала он остановился на изучении римских процессуальных аксиом ("без интереса нет иска", "интерес есть мера иска") и напомнил, что учение об условиях права на предъявление иска было разработано еще в немецкой и отечественной дореволюционной литературе, рельефно отобразившись в абсолютных и относительных процессуальных предположениях. Советская правовая теория значительно усовершенствовала указанное учение, осмыслив право на предъявление иска более широко, с помощью процессуальной конструкции обращения за судебной защитой, а равно парных предпосылок: общих и специальных, положительных и отрицательных. Юридическая заинтересованность как правопорождающий факт в их числе, а ее неправильное определение или игнорирование приводит на практике к принятию беспредметных заявлений <29>.

<29> См.: Кожухарь А.Н. Право на судебную защиту в исковом производстве. Кишинев, 1989. С. 53 - 54.

Пример: Б. на праве собственности принадлежал дом. После смерти его жены выяснилось, что она оставила завещание на все принадлежащее ей имущество, в том числе на часть дома, в пользу сына от первого брака М. В связи с тем что Б. оспаривал факт принадлежности части дома своей умершей супруге, утверждая, что домостроение было возведено им до вступления в брак, нотариус отказал М. в выдаче свидетельства о праве наследования. После чего М. предъявил иск к Б. о признании за умершей матерью права на половину дома. Суд, рассмотрев требование М., полностью его удовлетворил <30>.

<30> Пример из кн.: Кожухарь А.Н. Право на судебную защиту в исковом производстве. Кишинев, 1989. С. 72 - 73.

Не различая юридический интерес и заинтересованность, А.Н. Кожухарь был вынужден отыскивать в последней объективные сегменты, но опять же не в виде пользы или выгоды отдельного индивида, так как это "не соответствует марксистско-ленинскому взгляду на интерес. Марксистская социология исходит из того, что интересы представляют собой вид общественных отношений. Через интересы человека устанавливается связь между ним и миром вещей, ценностей, социальных отношений" <31>. Поэтому юридический интерес (заинтересованность) не может базироваться на концепции ожидания благоприятного решения от суда либо влиянии правоприменительного акта на права и обязанности сторон.

<31> Там же. С. 71.

По А.Н. Кожухарю, интерес более пространен по своему содержанию и включает две взаимодополняющие части - материально-правовую (интерес, облеченный в форму субъективного материального права, в защиту которого предъявляется иск) и процессуальную (интерес, связанный с потребностью в возбуждении судебной деятельности, так как без получения судебного решения благо нереализуемо). Для установления юридического интереса (заинтересованности) в целях решения вопроса об отказе в принятии заявления суду нужно в поле зрения держать три обстоятельства: а) правовую связь лица, обращающегося в суд, с объектом судебной защиты; б) правовой характер предъявленного к защите требования; в) спорное состояние субъективного права или охраняемого законом интереса истца <32>.

<32> Вспомним В.М. Гордона и Е.В. Васьковского, которые при обосновании такого абсолютного предположения гражданского процесса, как юридический интерес, также указывали на то, что его наличие обнаруживается посредством связи со спорным правом. Но названные ученые выделяли наряду с этим еще и повод к предъявлению иска против ответчика, выражающийся в нарушении или угрозе нарушения прав истца.

Понимая, что приведенная система суждений распространяется лишь на тех субъектов, которые лично с правовых позиций в чем-либо заинтересованы, А.Н. Кожухарь обмолвился: "Однако из общего правила о том, что никто не вправе обращаться за судебной защитой чужых прав, закон делает некоторые исключения. Личное право на обращение в суд сочетается с правом прокурора, а в отдельных случаях правом организаций и граждан обращаться за судебной защитой прав и интересов других лиц" <33>.

<33> Там же. С. 75.

Перманентную дискуссию освещаемого периода завершили работа Г.Л. Осокиной "Право на защиту в исковом судопроизводстве", в которой она отметила взаимосвязь права на предъявление иска и юридического интереса истца <34>, и монография В.В. Яркова "Юридические факты в механизме реализации норм гражданского процессуального права", где автор подчеркнул, что заинтересованность нельзя рассматривать ни как предпосылку, ни как условие возникновения права на обращение в суд, так как она не относится к юридическим фактам, а значит, не имеет правообразующей роли. Заинтересованность - это внутренняя убежденность субъекта в целесообразности судебной защиты, поэтому ее можно исследовать в виде одного из обстоятельств, обусловливающих потребность в этой защите и не более <35>.

<34> См.: Осокина Г.Л. Право на защиту в исковом судопроизводстве. Томск, 1990. С. 102 - 111.
<35> См.: Ярков В.В. Юридические факты в механизме реализации норм гражданского процессуального права. Екатеринбург, 1992. С. 105 - 106.

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2007, N 1/

Пореформенная процессуальная мысль о проблеме юридического интереса и его значении для гражданского судопроизводства

Ко времени коренных правовых реформ в теории были всесторонне обоснованы самые различные воззрения о значении юридического интереса и заинтересованности для реализации базовых институтов гражданского процессуального права. В связи с этим можно было либо ожидать существенных законодательных подвижек в этой области либо нигилистического правотворческого отношения к юридическому интересу по причине его теоретической сложности и неоднозначности практического применения. В одном из проектов ГПК РФ отмечалось, что правом на обращение в суд за защитой обладает именно заинтересованное лицо (ст. 3 проекта), а суд приступает к производству по гражданскому делу "не иначе как по заявлению заинтересованного лица" (ст. 4 проекта). При всем том интерес не выделялся разработчиками в качестве одной из предпосылок права на предъявление иска и, следовательно, не фиксировался в числе оснований для отказа в принятии искового заявления (ст. 135 проекта) <2>, хотя такие предложения были <3>.

<2> См.: Гражданский процессуальный кодекс РФ (проект). М., 1995.

КонсультантПлюс: примечание.

Монография В.М. Шерстюка "Арбитражный процесс (в вопросах и ответах). Комментарии, рекомендации, предложения по применению Арбитражного процессуального кодекса Российской Федерации" включена в информационный банк согласно публикации - Городец, 2004 (издание третье, исправленное и дополненное).

<3> См.: Шерстюк В.М. Арбитражный процесс в вопросах и ответах (Комментарии, рекомендации, предложения по применению Арбитражного процессуального законодательства Российской Федерации). М., 1996. С. 7 - 10.

Правоприменительная практика к середине 90-х годов прошлого века все с большей отчетливостью стала свидетельствовать о том, что спор вокруг юридического интереса отнюдь не схоластичен. В суды общей юрисдикции в большом количестве стали поступать исковые заявления (заявления), в которых явно прослеживалось желание тех или иных лиц обсудить вопрос, не затрагивающий их личные права, свободы и юридические интересы. Проанализировав эту практику, заместитель Председателя Верховного Суда РФ В.М. Жуйков пришел к следующей мысли: "...в случаях, когда ссылка в исковом заявлении на якобы нарушения прав заявителя и характер его требований позволяют со всей очевидностью и без всяких сомнений сделать вывод об отсутствии таких прав либо о том, что заявитель фактически выдвигает требование в защиту прав других лиц, не имея на то права, допустить возможность отказа в принятии такого заявления, а если это выяснится в ходе судебного разбирательства, например, после заслушивания объяснений ответчика, ссылающегося на эти обстоятельства, - прекращения производства по делу, исходя из общих положений (ст. 46 Конституции РФ, ст. 3, 4 ГПК РСФСР) о том, что суд в порядке гражданского судопроизводства рассматривает дела о защите прав, свобод или охраняемых законом интересов по заявлениям заинтересованных лиц" <4>.

<4> См.: Жуйков В.М. Судебная защита прав граждан и юридических лиц. М., 1997. С. 306.

В другой своей работе В.М. Жуйков уточняет, что в Верховный Суд РФ подавались заявления о признании недействительными указов Президента РФ, актов Правительства РФ, федеральных министерств и ведомств, причем обращающееся лицо не имело никакой правовой связи с названными документами, они никак не отражались на его субъективных правах и юридических интересах. Поэтому Верховный Суд РФ ориентировал нижестоящие суды отказывать в принятии подобных явлений, опираясь на ст. 3 и 4 ГПК РСФСР, согласно которым обращение в суд возможно только лишь за защитой собственных прав и охраняемых законом интересов, остальные субъекты, в частности прокурор, получают такое правомочие в силу специального указания федерального закона <5>.

<5> См.: Жуйков В.М. Проблемы гражданского процессуального права. М., 2001. С. 84 - 85.

Несколько иное мнение изложил представитель Конституционного Суда РФ Г.А. Жилин, полагающий, что "заинтересованность лица, которое обращается в суд, несомненна и в стадии возбуждения дела не требует особого выяснения, поскольку связана с процессуальным правом такого лица обратиться за судебной защитой. При этом заявитель может и заблуждаться относительно действительного наличия у него субъективного материального права, но при всей очевидности такого заблуждения судья НЕ МОЖЕТ ПО ЭТИМ МОТИВАМ ОТКАЗАТЬ В ВОЗБУЖДЕНИИ ДЕЛА (выделено мной. - С.А.). В противном случае о каких-либо объективных критериях при разрешении вопроса о принятии заявления или жалобы говорить было бы невозможно" <6>. Что же касается субъектов, которым разрешается отстаивать права и законные интересы других лиц от своего имени, то отказ судом в принятии от них заявления, уточняет Г.А. Жилин, происходит не в связи с отсутствием у них юридической заинтересованности, а потому, что у них иногда нет конкретной гражданской процессуальной правоспособности <7>.

<6> См.: Жилин Г.А. Условия реализации права на обращение за судебной защитой // Российская юстиция. 1999. N 5. С. 15.
<7> См.: Жилин Г.А. Гражданское дело в суде первой инстанции. М., 2000. С. 28; Жилин Г.А. Конституционные основы правосудия по гражданским делам и его эффективность // Проблемы доступности и эффективности правосудия в арбитражном и гражданском судопроизводстве. М., 2001. С. 272 - 282.

Несмотря на все теоретико-практические разногласия в новом гражданском процессуальном законодательстве, ввиду реализации права на судебную защиту было закреплено право на обращение в суд, что вновь вызвало полемику о содержании известного конституционного положения <8>. Повторяя прежний Кодекс, ст. 3 ГПК РФ закрепила общее правило о том, что всякое заинтересованное лицо может обратиться в суд, который, руководствуясь ст. 4 ГПК РФ, возбуждает производство по гражданскому делу по заявлению лица, обратившегося за защитой своих прав, свобод и законных интересов. Кроме того, инициирование судебной деятельности может происходить также по требованиям субъектов, выступающих от своего имени в защиту прав другого лица, если это прямо предусмотрено ГПК РФ и прочими федеральными законами.

<8> Подробно см.: Адзинова Г.А. Некоторые проблемы понимания конституционного права на судебную защиту // Право и политика. 2004. N 4. С. 26 - 33.

Иными словами, ничего не изменилось, пожалуй, за исключением неудачной формулировки ч. 2 ст. 4 ГПК РФ, в которой говорится о "лицах, выступающих от своего имени в защиту прав, свобод и законных интересов другого лица", под которыми следует подразумевать прокурора и органы государственной власти и местного самоуправления, организации и лишь в последнюю очередь граждан. Однако в отличие от ГПК РСФСР законодатель задал корреляцию общих (ст. 3 и 4 ГПК РФ) и специальных статей (ст. 134 ГПК РФ), вследствие чего среди оснований к отказу в принятии искового заявления оказались случаи подачи прошения от своего имени об оспаривании актов, не затрагивающих права, свободы или законные интересы заявителя, а также адресации в суд требований со стороны органов государственной власти и местного самоуправления, организаций и граждан в защиту "чужих" интересов, коим такое правомочие не предоставлено законом. Причем во избежание путаницы стразу отметим, что законодатель прибегает к двум юридическим категориям - "заинтересованность" и "интерес", что, вместе взятое, послужило поводом для продолжения дискуссии с новой силой.

Описанный законодательный подход заставил сторонников выделения и изучения юридического интереса как самостоятельной предпосылки права на предъявление иска еще раз заявить о правильности собственных теоретических воззрений. М.А. Викут, раскрывая содержание соответствующего права, подчеркивает, что его носителем могут быть лишь лица, выступающие в защиту собственного охраняемого законом интереса, а также субъекты, обращающиеся за судебной защитой интересов других лиц тогда, когда это полномочие предоставлено им законом. При этом под юридической заинтересованностью нужно понимать основанное на законе ожидание от процесса определенного правового результата. За ее отсутствием суд на основании ст. 134 ГПК РФ отказывает в принятии искового заявления <9>.

<9> См.: Гражданский процесс России / Под ред. М.А. Викут. М., 2004. С. 232 (автор главы "Иск" - М.А. Викут).

Сходной точки зрения придерживается Г.Л. Осокина, которая полагает, что субъективное материальное право (охраняемый законом интерес) и право на его судебную защиту (право на иск) являют собой различные юридические категории. Право на иск, будучи по своему характеру процессуальным, возникает позже субъективного материального права, в случае если имеет место действительное (мнимое) нарушение или оспаривание последнего. В его структурно-сложном содержании надлежит выделять право на предъявление иска и право на удовлетворение иска. В свою очередь, существует система взаимодействующих предпосылок, относящихся к сфере права на предъявление иска, среди которых присутствует и юридический интерес заявителя <10>.

<10> См.: Осокина Г.Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 495 - 504.

Между тем в отличие от М.А. Викут, утверждающей, что у лиц, участвующих в деле, юридический интерес синтезирует в себе материальные и процессуальные составляющие <11>, Г.Л. Осокина считает: юридический интерес суть процессуальный и заключается он "в получении судебного акта независимо от его содержания". Причем данный вид интереса не может исследоваться как предпосылка права на предъявление иска, если его (права) субъектом выступает лицо, защищающее свое правомочие, ведь согласно принципу диспозитивности любой гражданин может направить требование в суд по поводу материальных правоотношений, в которых он предположительно был задействован. Это означает, что суд, получив заявление субъективно заинтересованного лица, обязан презюмировать наличие у него юридического интереса, то есть потребности в получении от судебной власти итогового правоприменительного акта. И наоборот, при обращении процессуальных истцов, к коим относятся государственные и муниципальные учреждения, организации и прочие, выявлять юридический интерес необходимо, например, исполнитель завещания вправе от собственного имени вести дела в суде, связанные с исполнением завещания, в иных случаях ему должно быть отказано в принятии заявления <12>.

<11> См.: Гражданский процесс России / Под ред. М.А. Викут. М., 2004. С. 64 - 65 (автор главы "Лица, участвующие в деле" - М.А. Викут).
<12> См.: Осокина Г.Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 511 - 512.

Изложенные рассуждения вполне созвучны с конкретной и абстрактной теорией права на иск, чьи положения длительное время обсуждались в дореволюционной и советской специализированной литературе и неизбежно приводили к поискам средств, объективизирующих механизм распознавания судом предпосылок указанного права. Ведь обе теоретические конструкции, направленные на разграничение материального и процессуального права, так или иначе признают, что заявитель может и заблуждаться в том, что он является участником материальных правоотношений, по причине чего концентрация внимания происходит на ожидании лицом получения от суда решения, пусть даже различного по своей сути. Но превращение юридического интереса в юридическую заинтересованность (психологическое ожидание) таит в себе определенную опасность, поскольку требуется либо отыскивать объективные критерии, позволяющие суду обнаружить интерес (вспомним Т.М. Яблочкова, В.М. Гордона, Р.Е. Гукасяна), либо декларировать схоластичность спора и нивелировать правовой интерес посредством правоспособности (Е.А. Нефедьев, Е.В. Васьковский, А.А. Мельников) или же разрешить проблему с помощью технико-юридического приема, например фикции или презумпции (М.Ю. Розова). Кстати, в римском формулярном процессе для этой цели использовали formulae ficticiae (формулы с фикцией) для того, чтобы преодолеть косность jus civile и постепенно усовершенствовать позитивное право. Так, претор зачастую предписывал судье в intentio поступать так, как если бы важный юридический факт отсутствовал или присутствовал, при этом все участники производства полностью отдавали себе отчет в эфемерности самого факта, например существования гражданского права (интереса) <13>.

<13> В качестве примера можно привести наследственную формулу с фикцией: "Если бы А. Агерий был наследником Луция Тиция и если бы тогда это поле, о котором идет спор, принадлежало бы ему по праву квиритов..." Иными словами, претору, который давал такую формулу, совершенно очевидно, что А. Агерий не является наследником Луция Тиция, то есть обладателем материального права, и все же он предписывает суду с применением formulae ficticiae разрешить спор по существу.

Попытки отдельных современных авторов опереться при описании юридического интереса на какие-либо дополнительно выработанные объективные факторы не выглядят достаточно убедительными <14>. Неудивительно поэтому, что идея о необходимости применения технико-юридического приема как средства разрешения исследуемой проблемы получает все большую поддержку в среде ученых-процессуалистов <15>. Пожалуй, наиболее четко это прослеживается в работах С.В. Моисеева.

<14> См.: Вильховик А. Юридический интерес как предпосылка доступности судебной защиты // Арбитражный и гражданский процесс. 2005. N 12. С. 2 - 7.
<15> См.: Грель Я.В. Злоупотребления сторон процессуальными правами в гражданском и арбитражном процессе: Автореф. дис. ... канд. юрид. наук. Новосибирск, 2006. С. 22 - 23.

Не отрицая значение юридической заинтересованности, С.В. Моисеев наряду с этим, как и иные правоведы, задается вопросом о ее объективных критериях. Рассуждения приводят его, как в свое время М.Ю. Розову, к заключению о том, что заинтересованность на самом деле лежит не в объективной, а в субъективной плоскости. "На наш взгляд, заинтересованность - субъективное отражение (могущее быть к тому же неправильным) объективно существующего интереса в судебной защите, поэтому-то понятия "заинтересованность" и "субъективный интерес" часто используются в литературе как синонимы. Заинтересованным, отсюда, является лицо, познавшее объективно существующий интерес в судебной защите и, будучи уверенным в нарушении или оспаривании права или законного интереса, обращающееся в суд" <16>.

<16> См.: Моисеев С.В. О праве на обращение в суд // Заметки о современном гражданском и арбитражном процессуальном праве / Под ред. М.К. Треушникова. М., 2004. С. 236.

Но тогда не совсем ясно, каким способом суд может распознать юридическую заинтересованность лица в момент подачи заявления, коль скоро она находится в психической сфере.

По мнению С.В. Моисеева, осуществлять этого из-за действия презумпции со всей очевидностью не нужно, орган правосудия должен довольствоваться ссылкой на юридический интерес заинтересованного субъекта. Следовательно, в связи с ее отсутствием разумно не отказывать в принятии заявления (п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ), а оставлять документы без движения и предоставлять срок для исправления допущенных нарушений, после чего рассматривать спор по существу и выносить положительное или отрицательное для заявителя судебное решение <17>.

<17> Там же. С. 240 - 242.

Несмотря на большой разброс теоретико-практических мнений, суды почти сразу заняли противоположную позицию, жестко придерживаясь установки ст. 134 ГПК РФ, еще раз разъясненной в Постановлении Пленума ВС РФ от 20 января 2003 г. N 2 "О некоторых вопросах, возникших в связи с принятием и введением в действие Гражданского процессуального кодекса Российской Федерации", в котором сказано, что граждане и организации в силу ст. 3 и 4 ГПК РФ вправе обращаться в суд за защитой своих прав, свобод и охраняемых законом интересов. Исходя из этого, заявления граждан и организаций, оспаривающих нормативные правовые акты, не затрагивающие их права, т.е. не регулирующие отношения с их участием, не должны приниматься к производству судов.

Пример: Судебная коллегия по гражданским делам ВС РФ рассмотрела в судебном заседании от 17 ноября 2003 г. частную жалобу К. на Определение судьи Владимирского облсуда от 28 июля 2003 г., которым ему отказано в принятии заявления об обжаловании Постановления избирательной комиссии Владимирской области от 4 ноября 2000 г. N 139.

Рассмотрев указанную частную жалобу, Судебная коллегия по гражданским делам ВС РФ не находит возможным ее удовлетворить: оспариваемое заявителем Постановление избирательной комиссии Владимирской области от 4 ноября 2000 г. N 139 избирательные права, свободы и законные интересы К. применительно к гл. 26 ГПК РФ не затрагивает, так как решения об отказе в регистрации последнего в качестве кандидата на должность главы администрации Владимирской области не содержит.

В соответствии с п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ судья отказывает в принятии заявления в случае, если заявление не подлежит рассмотрению и разрешению в порядке гражданского судопроизводства, поскольку в заявлении, поданном от своего имени, оспариваются акты, которые не затрагивают права, свободы или законные интересы заявителя <18>.

<18> Определение Судебной коллегии по гражданским делам Верховного Суда РФ от 17 ноября 2003 г. N 86-Г03-12 // Справочная информационная система.

Те же последствия возникают при подаче заявления в защиту прав другого лица органом государственной власти или местного самоуправления, которым подобного права не предоставлено федеральным законом. К примеру, представители Верховного Суда РФ, разъясняя вопрос о том, вправе ли уполномоченный по правам ребенка в субъекте РФ обратиться в суд в интересах несовершеннолетнего гражданина с требованием о лишении родителей родительских прав, указали: ст. 70 СК РФ описывает неисчерпывающий перечень субъектов, которые могут инициировать возбуждение таких гражданских дел, но следует учитывать и то, что цивилистическое процессуальное законодательство находится в исключительном ведении федерального центра, поэтому право на обращение с заявлением в пользу интересов других лиц должно быть четко установлено в федеральном нормативном правовом акте. В связи с этим уполномоченный по правам ребенка не полномочен на подачу соответствующих заявлений <19>.

<19> См.: Практика применения Гражданского процессуального кодекса РФ / Под ред. В.М. Жуйкова. М., 2005. С. 225 - 226.

Между тем со складывающейся судебной практикой согласились далеко не все. Отказ в принятии заявления в связи с тем, что оспариваемый нормативный правовой акт не касается интересов заявителя, должен происходить не только тогда, когда это осознает суд, но и в случае понимания данного обстоятельства самим заявителем, иначе сомнению подвергается реализация ст. 46 Конституции РФ. Лицу, заблуждающемуся в нарушении его интересов, нельзя отказать в доступе к правосудию, поскольку право на судебную защиту в материально-правовом смысле определяется посредством рассмотрения и разрешения юридического казуса <20>. Кроме того, как пишет Д.Б. Абушенко, предложение, завершающее п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ, применимо не к исковому, а публичному производству, а именно делам о признании недействующими нормативных правовых актов, которые возбуждаются и исследуются на основе несколько иных правоположений <21>.

<20> См.: Комментарий к Гражданскому процессуальному кодексу РФ / Под ред. Г.А. Жилина. М., 2003. С. 280 - 281 (автор комментария к главе "Предъявление иска" - Г.А. Жилин); Приходько И.А. Доступность правосудия в арбитражном и гражданском процессе: основные проблемы. СПб., 2005. С. 238 - 239.
<21> См.: Комментарий к Гражданскому процессуальному кодексу РФ / Под ред. В.И. Радченко. М., 2003. С. 260 (автор комментария к ст. 134 ГПК РФ - Д.Б. Абушенко).

Действительно, по меткому замечанию Г.А. Жилина, возникновение судебного функционирования по делу, базирующемуся на отношениях власти-подчинения, законодатель связывает с субъективным мнением лица о нарушении его прав, свобод и интересов. Ему достаточно с учетом ч. 1 ст. 251, ч. 1 ст. 254 и ч. 1 ст. 259 ГПК РФ "считать, что этим актом нарушаются его права" <22>.

<22> См.: Комментарий к Гражданскому процессуальному кодексу РФ / Под ред. Г.А. Жилина. М., 2003. С. 281 (автор комментария к главе "Предъявление иска" - Г.А. Жилин).

Изложенное мнение полностью разделили А.Т. Боннер <23> и И.М. Пятилетов. В частности, И.М. Пятилетов, раскрывая порядок возбуждения гражданского производства, подчеркивает: "Согласно п. 1 ст. 134 судья не вправе рассматривать и разрешать заявление, поданное от своего имени, в котором оспариваются акты, не затрагивающие права и интересы заявителя. Из этого следует, что закон выделяет в качестве предпосылки права на предъявление иска юридическую заинтересованность заявителя, что... противоречит конституционному праву на судебную защиту и не согласуется с другими нормами ГПК, например, с ч. 1 ст. 251, ч. 1 ст. 254, ч. 1 ст. 259. Из текста п. 1 ст. 134 ГПК следует также, что судья вправе отказать в принятии заявления ненадлежащему истцу (заявителю), что также неверно" <24>.

<23> См.: Боннер А.Т. Гражданский процессуальный кодекс РФ: проблемы применения. М., 2005. С. 65.
<24> См.: Гражданское процессуальное право / Под ред. М.С. Шакарян. М., 2004. С. 209 - 210 (автор главы "Иск. Возбуждение гражданского дела" - И.М. Пятилетов).

Последняя теоретико-практическая гипотеза была полностью подтверждена Определением Конституционного Суда РФ от 8 июля 2004 г. N 238-О "По жалобе гражданина Тимонина Д.В. на нарушение его конституционных прав п. 1 ч. 1 ст. 134, ст. 248, ч. 1 и 8 ст. 251 ГПК РФ", в котором прямо указано, что п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ не может воплощаться в жизнь в отрыве от ст. 251 ГПК РФ, являющейся специальной для данного вида процессуальных правоотношений. Следовательно, эти две статьи в их системной связи с ч. 1 ст. 246 ГПК РФ не предполагают отказ суда в принятии заявления о признании принятого и опубликованного в установленном порядке нормативного правового акта противоречащим закону в случае, если заявитель считает, что этим актом нарушаются его права и свободы. Иное означало бы, что в стадии возбуждения гражданского судопроизводства судья своим постановлением заранее предопределяет содержание субъективных гражданских прав и обязанностей, хотя здесь судебное заседание с участием сторон не проводится и решаются вопросы процессуального свойства. Несомненно, что такой подход не согласуется с конституционной природой судопроизводства, в силу которой решение вопросов материального права должно осуществляться в судебном заседании при разрешении дела по существу на основе состязательности и равноправии сторон (ч. 3 ст. 123 Конституции РФ).

Вывод Конституционного Суда РФ выглядит исчерпывающим, и добавить к нему, пожалуй, нечего. Нужно лишь констатировать, что хотя орган конституционного контроля по жалобе вынес не постановление, которым по существу регулируется имеющаяся юридическая коллизия, а императивное определение <25>, все же этого оказалось достаточно для более полного уяснения значения и содержания совокупности узловых статей нового гражданского процессуального закона <26>. Тем не менее судебная практика осталась прежней.

<25> См.: Витушкин В.А. Определения Конституционного Суда Российской Федерации: особенности юридической природы. М., 2005. С. 37 - 38.
<26> Следует помнить, что Конституционный Суд РФ в Определении от 27 мая 2004 г. N 211-О "По жалобе гражданки Севастьяновой А.И. на нарушение ее конституционных прав п. 6 ст. 311 АПК РФ" указал, что пересмотр судебных решений в связи с признанием нормы неконституционной возможен, в частности, как в порядке судебного надзора, так и по вновь открывшимся обстоятельствам. При этом данное правило распространяется также на те случаи, когда Конституционный Суд РФ, не признавая оспариваемое нормативное положение противоречащим Конституции РФ, выявляет его конституционно-правовой смысл, например, путем вынесения определения.

Пример: Судья ВС РФ, ознакомившись с заявлением ОАО ЦК ФПГ "Российский авиационный консорциум" об оспаривании Приказа Министерства юстиции РФ от 14 мая 2003 г. N 114 "Об утверждении Перечня родов (видов) экспертиз, выполняемых в государственных судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции Российской Федерации, и Перечня экспертных специальностей, по которым предоставляется право самостоятельного производства судебных экспертиз в государственных судебно-экспертных учреждениях Министерства юстиции Российской Федерации", установил - ОАО ЦК ФПГ "Российский авиационный консорциум" просит признать указанный Приказ недействующим.

Верховный Суд РФ считает, что заявление не может быть принято к производству по первой инстанции на основании п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ. Согласно данной норме закона судья отказывает в принятии искового заявления в случае, если в заявлении, поданном от своего имени, оспариваются акты, которые не затрагивают права, свободы или законные интересы заявителя <27>.

<27> Определение Верховного Суда РФ от 21 ноября 2005 г. N ГКПИ05-1430 // Справочная информационная система.

В свою очередь, отход от смысла вышеописанных статей, выявленного органом конституционного контроля, и идентификация заинтересованности как предпосылки права на предъявление иска (или в более широком аспекте права на обращение в суд) провоцирует надобность уяснения правовой связи лица с объектом защиты, а также юридического характера предъявляемого требования на самой ранней стадии гражданского судопроизводства. Об этом предупреждал еще А.Н. Кожухарь в конце 80-х годов прошлого столетия, когда рассуждал о том, нужно ли в этом случае отказывать в принятии заявления или же выносить судебные решения об отказе в удовлетворении иска <28>. В связи с чем Л.А. Ванеева предлагала законодательно установить пределы осуществления права на обращение за судебной защитой и четко обозначить, что обращающийся не может требовать от суда возбуждения судопроизводства, если его интерес не охраняется законом <29>.

<28> Подробно см.: Кожухарь А.Н. Право на судебную защиту в исковом производстве. Кишинев, 1989. С. 75 - 80.
<29> См.: Ванеева Л.А. Реализация конституционного права граждан СССР на судебную защиту в гражданском судопроизводстве. Владивосток, 1988. С. 97.

Вполне понятно, что de lege ferenda, изложенные Л.А. Ванеевой, сегодня не вписываются в общую канву определения Конституционного Суда РФ, ибо понуждают орган правосудия "в стадии возбуждения дела... своим постановлением... определять содержание прав и обязанностей субъектов спорного материального правоотношения", что не отвечает ст. 123 Основного Закона. Следовательно, совершенно права Г.Л. Осокина, отмечающая, что факты, обусловливающие наличие или отсутствие субъективного материального права, гипотетически принадлежащего истцу, а равно обстоятельства нарушения такового, относятся не к праву на предъявление, а к праву на удовлетворение иска, реализация которого происходит путем применения судом конкретного способа защиты. "Поскольку способы защиты субъективных прав и законных интересов воздействуют на материально-правовую ткань опосредованно, т.е. через процесс, процессуальное отношение (сначала через судей, а затем в случаях принудительного исполнения судебного акта - через судебного пристава-исполнителя), - пишет Г.Л. Осокина, - право на удовлетворение иска объективизируется, т.е. выражается и проявляется вовне в процессуальной форме судебного постановления по иску (решения суда об удовлетворении иска или определения суда об утверждении мирового соглашения сторон), которое в случае необходимости подлежит принудительному исполнению по правилам Закона "Об исполнительном производстве" <30>.

<30> См.: Осокина Г.Л. Гражданский процесс. Общая часть. М., 2003. С. 537 - 538.

Обратное толкование форсирует проверку бытия материального права вообще и существования его у истца в частности, заставляя суды анализировать право на удовлетворение требования при принятии искового заявления (заявления) без вынесения надлежащего решения.

Естественно, продолжение прежней правоприменительной практики вызвало ответную реакцию, которая проявилась в новом Определении Конституционного Суда РФ от 20 октября 2005 г. N 513-О "По жалобе гражданина Шалота В.Ф. на нарушение его конституционных прав положениями п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ". В нем почти слово в слово была воспроизведена правовая позиция, описанная в Определении, вынесенном по жалобе гр. Д.В. Тимонина. Но этим орган конституционного контроля не ограничился, поскольку судьи воспользовались ст. 79 Закона "О Конституционном Суде РФ" и предписали: решения судов общей юрисдикции по делу гр. В.Ф. Шалота, основанные на применении п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ, в истолковании, расходящемся с его выявленным конституционно-правовым смыслом, пересмотреть - несмотря на то что подобное, как правило, имеет место при признании нормативного акта неконституционным (ч. 3 ст. 79).

Итак, проблема юридического интереса стала своеобразным камнем преткновения не только для теоретиков, но и для практиков, реализующих нормы гражданского процессуального права. Во многом это связано и с тем, что в области психологии, социологии и общей теории государства и права не сложились окончательные представления об интересе как одном из самых сложных явлений человеческой жизни. Представители психологии утверждают, что интерес - "это осознанная предметная потребность, выражающаяся в определенной направленности на деятельность" <31>. Социологи рассматривают интерес как стимул избирательного функционирования личности в системе общественных отношений, в связи с чем сам интерес перестает исследоваться с позиций индивидуальности, а приобретает значение категории, неразрывно связанной с различными социальными факторами <32>.

<31> См.: Шорохова Т.В. Проблема определения категории "интерес" в современной отечественной психологии и педагогике // http://www.eidos.ru/journal/2004/1205.htm.
<32> См.: Алексеев П.В., Панин А.В. Теория познания и диалектика. М., 1991. С. 149 - 168.

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2007, N 2/

Правоведы, в целом приравнивавшие с древних времен интерес к праву, подхватили новейшие разработки других направлений знания. Однако оказалось, что их механистический перенос мало что дает для юриспруденции, в рамках которой под влиянием психологии и социологии сформировались три основные точки зрения по исследуемой проблематике. Обстоятельный обзор таковых еще в середине 80-х годов XX в. дал А.И. Экимов в книге "Интересы и право в социалистическом обществе". Ученый отмечает, что интерес, понимаемый как отраженное в сознании человека стремление к удовлетворению потребностей, в праве трудно осязаем, в таком случае он не поддается нормативному регулированию. Напротив, так называемый социологический интерес целиком переходит в сферу общественного бытия, при этом теряются из виду индивидуальные потребности субъекта (социальный интерес личности практически не зависит от того, задумается ли о нем сам человек), что также немаловажно для права.

В связи с этим А.И. Экимов присоединился к тем авторам, которые говорили об "удвоении" категории интереса. "Если игнорировать объективный характер интересов, то сущность права, его роль в классовом обществе и другие сопряженные с ним проблемы неизбежно предстанут в искаженном виде. Окажется, что право выступает как результат деятельности человека, независимой от каких-либо социальных факторов, - пишет он. - С другой стороны, если не считаться с субъективными интересами, невозможным станет выяснение во всей полноте мотивов поведения отдельных индивидов" <2>.

<2> См.: Экимов А.И. Интересы и право в социалистическом обществе. Л., 1984. С. 9.

Кроме всего прочего, А.И. Экимову принадлежит еще одно существенное замечание: рассуждая о единстве объективного и субъективного, нужно понимать, что последний компонент заставляет вести речь не об интересе, а о заинтересованности, то есть о форме выражения субъективного восприятия интереса. Заинтересованность базируется на реально существующем источнике (им могут выступать благо или выгода), но по природе своей она всегда субъективна, ибо есть продукт человеческого сознания (это обнаруживается в стремлении лица к удовлетворению потребностей в благе). Интерес может наличествовать вне заинтересованности, но тогда он не будет являться осознанным побудительным фактором, толкающим человека на те или иные действия <3>. Поэтому постигнутые людьми групповые интересы постепенно образуют правовые идеи, вследствие чего складываются строго определенные юридические директивы <4>.

<3> Там же. С. 8.
<4> Там же. С. 21 - 35.

Если же говорить короче, то таким образом была воспроизведена известная триада: объективные интересы - их общественное осознание - право <5>. Между тем из данной конструкции по вполне понятным причинам исчез индивидуальный интерес, поскольку в отрыве от всей массы идентичных интересов он не в состоянии привести к созданию нормативных установок. Недаром С.С. Алексеев по поводу корреляции элементов конструкции указывает: "Весьма знаменательно, что интерес, лежащий в основе субъективного права, в ряде случаев "выступает наружу" как таковой, как "законный интерес". Надо полагать, что это характерно для субъективных прав в общих правоотношениях, когда такого рода общие субъективные права нуждаются в юридической защите" <6>.

<5> Подробно см.: Мальцев Г.В. Социалистическое право и свобода личности. М., 1968. С. 65.
<6> См.: Алексеев С.С. Общая теория права. М., 1982. Т. II. С. 116.

Сегодня в литературе по общей теории государства и права, в том числе с целью учета не только коллективных, но и персональных интересов, предпринимаются попытки разграничения субъективного права и законного интереса по иным критериям. Так, А.В. Малько и К.В. Шундиков подчеркивают следующее: "...законный интерес и субъективное право - различные правовые дозволения. Субъективное право - дозволение, возводимое в правовую возможность, обеспеченную юридической необходимостью. Законный интерес тоже может считаться возможностью, но преимущественно фактической. Это лишь разрешенность действий. Следовательно, законный интерес есть простая правовая дозволенность, в которой отсутствует указание действовать строго зафиксированным в законе образом и требовать соответствующего поведения от других лиц, ему (интересу) не противостоит конкретная юридическая обязанность" <7>.

<7> См.: Малько А.В., Шундиков К.В. Цели и средства в праве и правовой политике. Саратов, 2003. С. 153.

Одну из первых попыток употребить сравнительно новые общетеоретические способы разрешения проблемы законного интереса и тем самым избежать известных трудностей применительно к гражданскому процессу предпринял Н.В. Кляус. По его мнению, поскольку жизненные ситуации несоизмеримо сложнее каких бы то ни было юридических парадигм, не может быть и речи об отождествлении субъективного права и законного интереса. Если субъективные гражданские права всегда получают свое закрепление в области объективного права, то законные интересы, наоборот, представляют собой простую дозволенность, не обеспеченную конкретной юридической обязанностью. Отсюда смысл подобного дозволения может быть охвачен римской формулой: "дозволено все, кроме того, что прямо запрещено", а элементами его структуры будут являться фактическая возможность пользоваться неким социальным благом и юридическая возможность обратиться в надлежащий орган за защитой. Естественно, что это не происходит автоматически, носитель законного интереса, осознав его, предпринимает любые прямо не запрещенные внешние волевые усилия, связанные с удовлетворением соответствующей потребности, в том числе посредством суда <8>.

<8> Подробно см.: Кляус Н.В. Законный интерес как предмет судебной защиты в гражданском судопроизводстве. Новосибирск, 2005.

Экстраполируя приведенные суждения на область гражданского процессуального права, Н.В. Кляус замечает: "...развитие гражданского процессуального права на современном этапе развития общества характеризуется рядом интересных тенденций. Одной из наиболее существенных из них является все более возрастающая роль гражданского судопроизводства в жизни современного общества, поскольку данный вид судопроизводства позволяет осуществлять судебную защиту социально-экономических сторон жизнедеятельности людей, КОТОРЫЕ НЕ ПОЛУЧИЛИ ПРЯМОГО НОРМАТИВНОГО РЕГЛАМЕНТИРОВАНИЯ (выделено авт. - С.А.)" <9>.

<9> Там же. С. 33.

Иными словами, сегодня предметом судебной защиты можно считать как субъективное право, имеющее императивное закрепление, так и осознанный лицом законный интерес, который, будучи фактическим дозволением, дает потенциальную возможность отстаивать в судебных учреждениях самые разнообразные блага, тем более что его (интерес) ограничивают лишь запретительные пределы (непосредственное указание законодателя на то, как нельзя поступать).

Продолжая логическую цепочку рассуждений, автор закономерным образом приходит к еще одному выводу, который также целесообразно процитировать: "Таким образом, право на обращение в суд сформулировано в ГПК РФ (ст. 3) и в АПК (ст. 4) в виде общего дозволения - любое заинтересованное лицо вправе обратиться за судебной защитой. Поэтому для обращения в суд за судебной защитой достаточно заинтересованности, а следовательно, как точно подчеркнуто, возможность каждого лица НЕЗАВИСИМО ОТ ОБЛАДАНИЯ ИМ СУБЪЕКТИВНЫМИ ПРАВАМИ В КОНКРЕТНЫХ ПРАВООТНОШЕНИЯХ (выделено авт. - С.А.) обратиться за судебной защитой в соответствующий компетентный суд РФ является одним из основных элементов принципа доступности судебной защиты" <10>.

<10> Там же. С. 100.

Между тем, по Н.В. Кляусу, из этого не следует, что в законном интересе нужно противопоставлять материальные и процессуальные моменты, поскольку данная интегративная категория материализуется как в регулятивном, так и охранительном порядке. Это означает, что под законным интересом нужно подразумевать объективно существующие либо не противоречащие нормам права и (или) общеправовым принципам социальные потребности, гарантируемые их обладателю с помощью правовых средств реализации, а также путем предоставления лицу (уполномоченным субъектам) права обратиться за защитой в компетентные органы в целях их принудительного удовлетворения <11>.

<11> Там же. С. 186 - 192.

Предложенное толкование законного интереса в виде общего дозволения санкционирует широкое понимание римской аксиомы ubi jus, ubi remedium (где есть право, там есть и его защита), а равно конституционного института права на судебную защиту, ведь, как верно замечено указанным автором: "Всякое право - законный интерес, но не всякий законный интерес - право".

В первом случае законодатель особым образом оформляет интерес индивидов, возводя его в степень права, фиксируя позитивные обязывания (предписания к активному поведению) и юридические запреты (предписания, запрещающие то или иное поведение), а во втором носителю интереса дается возможность предпринимать различные шаги по своему усмотрению (возможное поведение), лишь бы это явно не создавало угрозу наличествующей правовой материи <12>.

<12> См.: Алексеев С.С. Тайна права. Его понимание, назначение, социальная ценность. М., 2001. С. 67 - 68.

Однако если с защитой субъективного права, включая судебную, все более или менее понятно, то касательно общих дозволений дело обстоит не так ясно. Авторы, придающие законному интересу синтезирующий смысл, отличный от субъективного права, подчеркивают, что лицу для обращения в судебные органы достаточно осознавать присущий ему интерес, то есть выказать заинтересованность. Задача же суда состоит в том, чтобы разобраться, есть ли в действительности законный интерес, распространяется ли он на того или иного субъекта, в связи с чем вынести решение. Получается, что схема действий в отношении судебной защиты субъективного права и законного интереса одинакова и вполне вписывается в установки, обозначенные Конституционным Судом РФ в проанализированных выше определениях. По-другому и быть не могло, коль скоро законный интерес в определенном аспекте детерминирует субъективные правомочия, а иногда "живет" за их границами.

Сказанное с точки зрения судебной практики можно представить себе следующим образом. Предположим, что некий гр. Щ., внимательно изучив федеральные законы, заключил: ввиду отсутствия непосредственного запрета на персональную встречу с конкретным должностным лицом государства, он обладает подобающим законным интересом, то есть ему дозволено делать то, что прямо не запрещено нормами права. Щ. решает воспользоваться фактической возможностью употребить социальное благо и подает заявление о личной встрече. Однако так как в федеральном законе, с одной стороны, не закреплено субъективное право, но с другой - нет запрета (именно поэтому гражданин допустил, что у него есть дозволение, не перечащее смыслу и принципам юридических конструкций), ему отказывается в просьбе. В связи с этим гр. Щ. прибегает к юридической возможности обратиться в суд, обнаруживая при этом отраженную в его сознании потребность в удовлетворении законного интереса, который, по его мнению, существует объективно (выказывает заинтересованность).

Исходя из общетеоретических построений и позиции Конституционного Суда РФ, судья обязан принять заявление гр. Щ., поскольку для обращения в суд за защитой и претворения принципа доступности не нужно в реальности располагать законным интересом, довольно простой заинтересованности, пусть даже и ошибочной. По результатам рассмотрения требований судья, установив, что законный интерес не имеет места в природе либо гражданин не подпадает под его влияние, обязан постановить отрицательный по своим правовым последствиям для гр. Щ. итоговый акт. В практике судов общей юрисдикции ситуация получает обратное разрешение.

Пример. Кассационная коллегия ВС РФ рассмотрела в открытом судебном заседании от 17 ноября 2005 г. гражданское дело по заявлению Щ. на действия (бездействие) Президента РФ по частной жалобе на Определение судьи ВС РФ от 22 сентября 2005 г., которым Щ. в принятии заявления отказано по п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ.

Заслушав доклад судьи ВС РФ, Кассационная коллегия установила: Щ. обратился в ВС РФ с вышеуказанным заявлением. Определением судьи ВС РФ от 22 сентября 2005 г. Щ. в принятии заявления отказано (п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ).

В частной жалобе Щ. просит об отмене определения, ссылаясь на его незаконность. Кассационная коллегия полагает, что определение судьи не может быть отменено. Согласно п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ судья отказывает в принятии заявления, если заявление не подлежит рассмотрению и разрешению в порядке гражданского судопроизводства. В соответствии с п. 4 ч. 2 ст. 131 ГПК РФ в заявлении должно быть указано, в чем заключаются нарушение либо угроза нарушения прав, свобод или законных интересов истца и его требования.

Как следует из содержания заявления, требования Щ. сводятся к обязыванию Президента РФ принять его (Щ.) по личному вопросу. Отказывая в принятии заявления, судья первой инстанции правильно исходил из того, что у Щ. ОТСУТСТВУЮТ ОХРАНЯЕМОЕ ЗАКОНОМ ПРАВО И ИНТЕРЕС ТРЕБОВАТЬ (выделено авт. - С.А.), а у Президента РФ - обязанность по осуществлению личного приема граждан.

Суды общей юрисдикции не вправе вмешиваться в осуществляемую в пределах своей компетенции деятельность Президента РФ и предписывать ему совершать те или иные действия. Основания для отмены обжалованного определения в кассационном порядке отсутствуют.

Руководствуясь ст. 374 ГПК РФ, Кассационная коллегия ВС РФ определила: Определение судьи ВС РФ от 22 сентября 2005 г. оставить без изменения, а частную жалобу Щ. - без удовлетворения <13>.

<13> Определение Кассационной коллегии Верховного Суда РФ от 17 ноября 2005 г. N КАС05-525.

Из приведенного примера видно, что, исходя из сложившейся правоприменительной практики, в порядке гражданского судопроизводства нельзя осуществить судебную защиту общественных связей, не получивших прямого нормативного регламентирования; если законный интерес как общее дозволение чрезмерно отрывается от субъективного права, преобразуясь в фактическое, он не охватывается охранительными правоотношениями. Как следствие, действительной (и никакой другой) заинтересованности лица, обращающегося в суд, придается значение юридического факта, влекущего строго установленные процессуально-правовые последствия.

В некоторой степени это можно объяснить традиционно-консервативным пониманием судами общей юрисдикции объектов гражданских прав, нуждающихся в судебной защите, являющих собой материальные и нематериальные блага, по поводу которых субъекты вступают между собой в цивилистические правоотношения. Недопустимо защищать посредством судебной процедуры то, что не относится к объектам гражданского права и не корреспондирует им. Другими словами, благо (иносказательно - интерес) будет предметом разбирательства в юрисдикционном органе тогда, когда оно прямо проистекает из субъективного гражданского правомочия, пусть даже уже исчезнувшего.

Соответствующая точка зрения, прежде всего, поддерживается представителями науки гражданского права. Так, А.П. Сергеев отмечает: "Защита охраняемого законом интереса, а не собственно субъективного права имеет место и в тех случаях, когда в результате правонарушения само субъективное право прекращается. Например, при уничтожении вещи право собственности на нее не может быть защищено, так как его уже не существует. Следовательно, речь может идти лишь о защите охраняемого законом интереса бывшего собственника вещи в восстановлении своего имущественного положения, которая обеспечивается с помощью иска из причинения вреда..." <14>.

<14> См.: Гражданское право / Под ред. А.П. Сергеева, Ю.К. Толстого. М., 1996. Т. I. С. 268 (автор главы "Защита гражданских прав" - А.П. Сергеев).

Аналогичного взгляда придерживаются многие процессуалисты. М.А. Рожкова, к примеру, полагает, что при отсутствии субъективного права у лица не может быть и потребности в получении пользы (выгоды, блага), то есть материально-правового интереса. Если же интерес есть, но он не признается правом, то таковой не подлежит судебной защите, иначе это привело бы к ликвидации гражданского оборота, коль скоро каждый бы вмешивался в правоотношения, связывающие прочих субъектов. Отсюда, подчеркивает автор, вытекает, что с процессуальной точки зрения требовать от суда объективно правильного решения вправе любые лица, обладающие процессуальной правоспособностью и дееспособностью <15>. Вместе с тем материальное право заставляет суд при предъявлении иска проверять наличие у лица материально-правового интереса <16> или заинтересованности в исходе дела <17>.

<15> См.: Рожкова М.А. Мировое соглашение в арбитражном суде: проблемы теории и практики. М., 2004. С. 153 - 155.
<16> См.: Опалев Р. Материально-правовой интерес как условие возбуждения гражданского дела в суде // Арбитражный и гражданский процесс. 2006. N 2. С. 7 - 10.
<17> См.: Рожкова М.А. Мировое соглашение в арбитражном суде: проблемы теории и практики. М., 2004. С. 153 - 155.

Отчасти данное мнение разделяет и дополнительно аргументирует В.М. Жуйков. В своей новой книге "Судебная реформа: проблемы доступа к правосудию" он отмечает, что в суды подаются заявления об оспаривании сделок, в которых заявители не участвовали; об оспаривании актов гражданского состояния, относящихся к посторонним лицам; о расторжении чужых браков. В этих и прочих случаях очевидно, что лица обращаются в суд не с целью защиты собственных прав, как того требуют ст. 6 Конвенции о защите прав человека и основных свобод, ст. 46 Конституции РФ и ГПК РФ, поэтому за отсутствием заинтересованности нужно отказывать названным лицам в принятии искового заявления (заявления) по основанию, предусмотренному п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ. "Таким образом, можно сделать вывод: наличие этого основания к отказу в принятии заявления не ограничивает право на доступ к правосудию, - пишет В.М. Жуйков, - оно не только оправданно, но и является необходимым для защиты прав других лиц от злоупотребления правом на судебную защиту и использования этого права не по назначению" <18>.

<18> См.: Жуйков В.М. Судебная реформа: проблемы доступа к правосудию. М., 2006. С. 53.

Между тем автор признает, что наименование ст. 134 ГПК РФ "Отказ в принятии искового заявления" неудачно, так как оно вызывает искаженное восприятие сути процессуальной директивы, как будто бы препятствующей доступу к правосудию по гражданским делам. В действительности же до вынесения надлежащего определения суд предварительно внимательно изучает заявление для выявления возможности последующего рассмотрения и разрешения материально-правовых требований по существу. При этом у заявителя присутствует целый набор юридических гарантий его правомочия, связанного с обращением к органам судебной власти: заявление принимается и регистрируется в суде; оно передается на изучение конкретному судье; на определение с негативными правовыми последствиями можно подать частную жалобу.

Исходя из этого, В.М. Жуйков замечает: "...в целях устранения превратного представления о норме, установленной п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК, как о якобы допускающей ограничения доступа к правосудию, необходимо изменить используемую в ней терминологию на ту, которая отвечает ее действительному содержанию и применяется в международном праве, - указать в ГПК на решение судьей в стадии возбуждения гражданского дела в суде вопросов приемлемости заявления, поданного в суд, и установить основания (они перечислены в ст. 134 ГПК), по которым заявление признается неприемлемым. Именно такие формулировки использует Конвенция и действующий на ее основании Европейский Суд по правам человека..." <19>.

<19> Там же. С. 54 - 55.

Приведенные предложения более чем интересны. Вместе с тем представляется, что простым переименованием и незначительной корректировкой ст. 134 ГПК РФ не обойтись. В отличие от прежнего гражданского процессуального законодательства, которое обязывало суд при поступлении заявления дать ответ по поводу его принятия, ныне существующий Кодекс фактически выделил и досудебную стадию. В рамках этой стадии судья, как известно, в течение пяти дней со дня поступления документов должен окончательно определиться с тем, возбудит ли он гражданское судопроизводство. Если же по истечении указанного времени судья вынесет постановление о принятии заявления к производству, то считается, что с этого момента и порождается гражданская процессуальная деятельность. Естественно, досудебный этап в связи с особой важностью не может не сопровождаться рядом правовых гарантий, обеспечивающих доступ к правосудию гражданам, организациям, и вполне понятно, что они будут являться процедурными, нежели процессуальными, поскольку судопроизводства еще нет.

/"Арбитражный и гражданский процесс", 2007, N 3/

Закрепленная в законе конструкция делает российский гражданский процесс условно похожим на классический римский с его делением на in jure и in judicio (нельзя забывать - в in jure те или иные начальные шаги предпринимались не самим судьей, а претором), а равно подтверждает жизнеспособность концепции О. Бюлова о том, что processvoraussetzungen (процессуальные предположения), обусловливающие возникновение и движение судопроизводства, должны исследоваться на самостоятельной досудебной стадии. В то же время это означает, что любое внепроцессуальное функционирование нуждается в более тщательном правовом регулировании, иначе неизбежны ошибки или злонамеренные действия. Один из способов подобного регулирования может заключаться в создании регламентов, по примеру Регламента Европейского суда по правам человека либо арбитражных судов РФ, ведь одной лишь Инструкции по судебному делопроизводству в районном суде явно недостаточно <2>.

<2> Нужно учитывать, что иногда инструкции противоречат действующему законодательству. Так, в Инструкции по судебному делопроизводству в районном суде (в ред. Приказа Судебного департамента при Верховном Суде РФ от 1 августа 2005 г. N 85) относительно формы N 30 "Судебная повестка по гражданскому делу" указано, что при неявке истца или ответчика без уважительных причин, если от них не поступило заявление о разбирательстве дела в их отсутствие, суд, откладывая разбирательство дела, вправе наложить на неявившегося истца или ответчика штраф. Совершенно очевидно, что это не согласуется с нормами действующего ГПК РФ.

Собственно посредством особых правил обращения в Европейский суд по правам человека реализуется раздел II Европейской конвенции, который охватывает собой порядок приема жалоб и условия их приемлемости. Причем практика Суда показала, что период между подачей жалобы и признанием ее приемлемой или неприемлемой не только достаточно велик, но и отличается значимостью, а регистрация жалобы еще не свидетельствует о том, что она будет рассмотрена по существу <3>. Как замечает А.И. Ковлер, в связи с упрощением судопроизводственного механизма, сначала базовый труд возлагается не на сам Суд, а на юриста, владеющего русским языком, готовящего проект решения, и судью-докладчика <4>. Об этом же говорит и П.А. Лаптев: "К сожалению, должен отметить, что ни один из сотрудников Секретариата, работающих по российским делам, не работал в судах или органах прокуратуры Российской Федерации. Это большой недостаток, что они плохо знают нашу судебную практику. И второе. В России, начиная с районного суда где-нибудь на Крайнем Севере и заканчивая Конституционным Судом, все судебные решения готовят судьи соответствующего суда. В отличие от нашего судопроизводства в Европейском суде решения, как правило, за очень редкими исключениями, готовятся юристами Секретариата, а не судьями" <5>.

<3> Подробно см.: Рожкова М.А., Афанасьев Д.В. Новые правила обращения в Европейский суд по правам человека: текст Регламента, новеллы, комментарии. М., 2004.
<4> См.: интернет-конференция Совета Европы и Европейского суда по правам человека "Европейские стандарты защиты прав человека. Обеспечение доступа в Российской Федерации" (12 февраля 2002 г.) // Справочные правовые системы.
<5> См.: интернет-конференция Уполномоченного Российской Федерации при Европейском суде по правам человека Лаптева Павла Александровича (18 апреля 2005 г.).

Примечательно, что юридически оформил фактические взаимоотношения и поставил точки над "i" в данном сложном вопросе один из последних Протоколов к Конвенции о защите прав человека и основных свобод N 14, открытый с 13 мая 2004 г. для подписания государствами - членами Совета Европы, ратифицировавшими Европейский международный договор. В ст. 4 Протокола прямо подчеркивается, что, когда Суд заседает в единоличном составе, он пользуется услугами докладчиков, образующих неотъемлемую часть Суда.

По мнению Л. Вильдхабера, поскольку не удалось создать автономного фильтрующего жалобы органа, из новелл следует извлечь максимальную пользу, дабы восстановить баланс в правовой системе, нарушенный возросшим количеством обращений <6>.

<6> См.: интернет-конференция Председателя Европейского суда по правам человека Луциуса Вильдхабера.

Конечно же деятельность российских судов, если вообще корректно ее сравнивать с Европейским судом по правам человека, не основана на принципе субсидиарности, поэтому идею совершенствования способов "отсева" поступающих заявлений нельзя анализировать как превалирующую либо самодостаточную. В конечном счете суды учреждаются для того, чтобы разрешать гражданские правовые казусы ввиду восстановления справедливости; отказ в возбуждении судебного процесса имеет лишь вспомогательную роль и не может быть неоправданным с точки зрения закона. Следовательно, на досудебной стадии круг необходимых мероприятий нужно не только жестко регламентировать, но они должны производиться самим судом, а не работниками канцелярии, секретарем судебного заседания или помощником судьи. Вряд ли можно последовать примеру Протокола N 14 и закрепить в федеральном законе положение о том, что помощник судьи является "частью суда", тем самым предоставив лицам, наделенным специальными властными полномочиями, возможность перепоручать решение судьбы процесса через определение об отказе в принятии заявления (о признании заявления неприемлемыми, т.е. не вызывающим возражений) своим помощникам. Здесь прослеживается несоответствие ст. 118 Конституции РФ. Совершенно правильно законодатель относит этих субъектов процессуальных отношений к лицам, содействующим осуществлению правосудия, но не отправляющим его (ст. 54 АПК РФ). Более того, помощникам судьи прямо запрещается заниматься деятельностью, влекущей возникновение, изменение либо прекращение прав и обязанностей лиц, участвующих в деле (ст. 58 АПК РФ). Остается лишь сожалеть, что в ГПК РФ фигура помощника судьи вообще не прописана.

Что же касается критериев отказа в принятии заявления (признании заявления неприемлемым), то, как уже отмечалось выше, законодатель в ГПК РФ использует два неравнозначных понятия: в ст. 3 акцент ставится на заинтересованности лица в судебной защите (психологической форме восприятия субъектом наличествующей потребности), а в ст. 4 - на законном интересе (юридической, но не фактической дозволенности действовать неким незапрещенным образом, родственной субъективному праву). На заинтересованность, включающую в себя эмоциональную привлекательность и осознание значимости, базирующуюся на ориентировочно-исследовательском рефлексе субъекта, не распространяется регулятивный эффект права, ее нельзя достоверно проверить с помощью средств юридической техники, в том числе при подаче заявления в суд.

Напротив, законный интерес - суть явление правовое, иногда выступающее в качестве самостоятельного предмета юрисдикционной охраны, для всестороннего и полного изучения которого создается сложный судопроизводственный механизм; проверять его существование на самой ранней стадии развития процесса нецелесообразно. При установлении отсутствия законного интереса у лица, суду все же следует не отказывать в принятии заявления (признавать неприемлемым), а не соглашаться с удовлетворением предъявленных материально-правовых требований путем вынесения итогового правоприменительного акта.

Вместе с тем неразумно и затягивать судопроизводство, если органу правосудия с самого начала понятно, что лица и организации обратились за защитой не собственных прав, свобод и интересов. Здесь, видимо, нужно задуматься над разработкой компромиссного упрощенного процессуального режима, осуществляемого в подобных случаях, по духу близкого, например, тому, который зафиксирован в гл. 29 АПК РФ, гл. 40 УПК РФ или же гл. VI Закона "О Конституционном Суде РФ". Так, можно было бы закрепить следующее общее правило, поместив его в подраздел III ГПК РФ "Производство по делам, возникающим из публичных правоотношений":

  1. При установлении на досудебной стадии (ст. 133 ГПК РФ), что в заявлении, поданном от своего имени, оспариваются акты, не затрагивающие личные права, свободы и законные интересы заявителя, суд оповещает об этом заявителя, что должно подтверждаться уведомлением о вручении извещения.
  2. Если заявитель в десятидневный срок после оповещения не отзовет заявление и в письменной форме потребует принятия судебного решения по существу вопроса, то выносится определение о возбуждении гражданского судопроизводства, тогда дело рассматривается в порядке упрощенного производства <7>.
<7> Такая деятельность заявителя вполне укладывается в рамки классического римского litiscontestatio периода действия extraordinaria cognition.
  1. Дело в порядке упрощенного производства рассматривается без вызова сторон и на основе представленных доказательств судьей единолично в течение пяти дней со дня поступления письменного требования заявителя о принятии судебного решения.
  2. Вышеуказанные действия не распространяются на случаи предъявления от своего имени заявления в защиту прав, свобод или законных интересов другого лица органами государственной власти и местного самоуправления, организациями либо гражданами, которым Кодексом, а равно федеральными законами не предоставлено подобного права. По причине отсутствия у перечисленных субъектов гражданской процессуальной правоспособности суд отказывает им в принятии заявления.

Как бы то ни было, но при всей дискуссионности проблемы судам общей юрисдикции придется учитывать правовую позицию Конституционного Суда РФ, отраженную в соответствующих определениях, в силу ст. 79 Закона "О Конституционном Суде РФ". Иначе орган конституционного контроля будет дублировать, а также более жестко подчеркивать собственную точку зрения, о чем свидетельствует Определение от 24 января 2006 N 3-О "По жалобе гражданина Коженова А.П. на нарушение его конституционных прав п. 1 ч. 1 ст. 134 ГПК РФ" - установление содержания прав и обязанностей субъектов спорного материального правоотношения на стадии возбуждения гражданского судопроизводства не отвечает ч. 3 ст. 123 Основного Закона страны, исходя из чего вынесенные по конкретному гражданскому делу решения подлежат пересмотру.