Проблема разделения властей в государственно-правовом учении

Кроткова Наталья Викторовна, ответственный секретарь журнала "Государство и право".

За последние 300 лет принцип разделения властей приобрел широкое практическое распространение, а в сознании деятелей науки и широких слоев населения он прочно соединился с практикой правового государства, с демократией. Данный принцип стал настолько популярным, что его можно обнаружить даже в конституциях недемократических стран. "Принцип разделения властей, - пишет В.Е. Чиркин, - вошел почти во все конституции мира, даже в авторитарных государствах (например, в Индонезии или Сирии), а иногда - тоталитарных (в некоторых африканских странах под влиянием конституционного законодательства метрополий)" <1>.

В России начала XX в. многие либералы зачастую испытывали эйфорию от идеологии правового государства, воспринимая принцип разделения властей как одну из важнейших основ демократии. В этом отношении можно провести параллель (хотя и не полную) между ситуацией начала XX в. и 1990-ми годами постсоветской России, когда на внедрение институтов западной демократии возлагались неоправданные надежды, а сами они нередко воспринимались прямолинейно, некритически и догматично. Как справедливо отмечает В.Е. Чиркин, "преувеличенное значение разделения властей было естественным и понятным после десятилетий тоталитаризма, но искаженное толкование этой ориентирующей концепции создает неверную картину организации и деятельности государственной власти, одностороннее применение ее на практике разрушает государство, особенно в сложных условиях переходного развития. Излишний акцент только на разделении властей (наряду с ошибками в теоретических построениях и в практической деятельности руководства страны) повлек за собой негативные политические последствия: снижение управляемости, преувеличенные претензии местных элит, "парад суверенитетов" и обилие президентов в субъектах Российской Федерации (кроме республик в России, президенты есть еще только в двух республиках Югославии), проблемы с местным самоуправлением, стремящимся выйти из-под необходимого контроля государства" <2>.

Следует заметить, что на Западе принцип разделения властей уже в XVII - XVIII вв. имел различную интерпретацию. В XIX и XX вв. разногласия только усилились. "В этом вопросе, - отмечает М.Н. Марченко, анализируя западную научную литературу конца XX в., - нет единого представления об идеологической, социально-политической важности и практической значимости данной теории. Спектр мнений и суждений весьма велик. От полного и безоговорочного восприятия до такого же по своему характеру неприятия теории разделения властей - таков диапазон разноречивых мнений по данному вопросу" <3>.

Сергей Андреевич Котляревский (1873 - 1939 гг.) - видный деятель либерального движения в России, один из ученых-юристов, который смог на высоком теоретическом уровне придать своеобразие, национальное лицо европейской по своим корням юридической науке. Его работы по языку, стилю изложения, уровню аргументации, эрудиции можно уверенно поставить в ряд сочинений известных европейских авторов. Как минимум, три его работы - "Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора" (1907 г.), "Правовое государство и внешняя политика" (1909 г.) и "Власть и право. Проблема правового государства" (1915 г.), - будучи переведенными на иностранные языки, вполне могли бы стать заметными явлениями научной жизни Европы.

В российской научной и публицистической литературе конца XIX - начала XX вв. принцип разделения властей также был в определенной мере идеологизирован и догматизирован. Отличительной чертой Котляревского-ученого как раз и было стремление рассмотреть принцип разделения властей объективно, всесторонне, с опорой на историю, максимально отстраняясь от политической конъюнктуры.

Как полагает Котляревский, теория разделения властей требует восстановления своего первоначального смысла, поскольку она "покрылась целым слоем всевозможных психологических ассоциаций". "Положения, - пишет он, - которые так долго были предметом спора для политиков-теоретиков и лозунгами борьбы для политиков-практиков, оказываются многосмысленными и неопределенными: они стали похожи на старые монеты, которые, пройдя через множество рук, совершенно стерлись, и лишь с большим трудом можно определить их первоначальную цену. Получая это наследие вековой политической мысли, мы получаем с ним и множество неразрешенных, при этом основанных часто на недоразумении, контроверсов. Вот почему современным государствоведам приходится обычно начинать с расчистки своего поля" <4>. Само название теории разделения властей, с его точки зрения, не вполне удачно, так как ее цель - не просто дать классификацию, а раскрыть содержание, смысл основных элементов государственной власти.

Переосмысление теории разделения властей ученый считает необходимым начать с пересмотра самого понятия власти, деятельность которой, как он полагает, имеет две стороны - формальную и материальную. Формальный аспект предполагает, что государственная власть осуществляется посредством каких-либо органов и соответствующих им процедур, материальный аспект означает содержательную деятельность государства. Например, законодательная деятельность государства, рассуждает Котляревский, с формальной стороны включает в себя процедуру принятия закона парламентом, в материальном же плане речь идет об установлении нормы, направленной на регулирование общественных отношений. С точки зрения формальной закон может быть принят только парламентом, с точки зрения материальной норма может быть установлена любым органом власти. Иначе говоря, при формальном подходе под властью понимаются органы, при материальном - функции. Весь вопрос состоит в том, делает вывод исследователь, чтобы при рассмотрении деятельности государства различать власть как совокупность органов и власть как систему функций, тонко и точно чувствовать диалектику взаимоотношений функциональной и организационной ее сторон.

Основоположники теории разделения властей (Аристотель, Локк и Монтескье), полагает русский юрист, понимали под властью именно функцию. Древнегреческий мыслитель, развивает свою мысль ученый, рассматривает государство как союз граждан, имеющий три главные формы его деятельности: 1) непосредственное обсуждение общих дел; 2) избрание должностных лиц; 3) отправление правосудия. "Далее, - продолжает Котляревский, - он берет различные способы осуществления этой деятельности и рассматривает их с точки зрения соответствия различным принципам государственного устройства - олигархическому, демократическому и т.п. Мы имеем перед собой учение о функциях греческого городского государства, которому весьма слабо присуща мысль о государстве как единстве, как правовом субъекте... И это тем более характерно, что учреждения и органы государства чрезвычайно привлекали его внимание, как это мы видим почти на каждой странице "Политики", как это, быть может, еще более обнаруживается в трактате об афинской политии" <5>.

В учении Локка, по Котляревскому, государство также понимается по преимуществу функционально: государственная власть, возникнув путем общественного договора, имеет строго очерченные функции - поддержание безопасности и охрана собственности. "Поскольку, - анализирует он, - регулируется применение государственной силы посредством общих правил, постольку создаются законы и осуществляется законодательная функция: это основное проявление государственной деятельности. Рядом с этим стоит как функция выполнения этих общих правил, законов - исполнительная, так и функция, не связанная с законами и охраняющая интересы государства извне - конфедеративная. Последние две, хотя и весьма различные, неизбежно совмещаются в одних руках: разделение их между двумя органами создало бы опасность для существования и прочности государства. Монарх, носитель исполнительной и конфедеративной власти, наконец, участвует в силу своей прерогативы и в законодательной. Если бы Локк следовал формальному пониманию, ему пришлось бы выделить две власти - королевскую и парламентскую, тем более что в английском государственном праве весьма прочно укоренилась традиция формального разделения, сказывающаяся, например, в столь обычном противопоставлении статутов и ордонансов" <6>.

Монтескье, считает ученый, стоит на таких же позициях. В интерпретации Монтескье государственная власть находится в одних руках, разделяясь лишь функционально. "В силу законодательной власти, - приводит слова французского мыслителя Котляревский, - монарх или магистрат создает новые законы, изменяет или отменяет уже существующие. В силу исполнительной он объявляет войну и заключает мир, отправляет и принимает послов, устанавливает безопасность, предупреждает вторжения. В силу судебной он карает преступления и судит тяжбы между частными лицами". Дальнейший уже вопрос, не лучше ли распределить их между отдельными органами, причем оказывается, что у судебной власти нет вообще постоянного органа, и она принимает, так сказать, безличный характер" <7>.

По Котляревскому, в учении Локка очертания трех властей-функций установлены с большей точностью, чем у Монтескье, позиция которого, с его точки зрения, не лишена противоречий. "Последний, - рассуждает русский юрист, - начинает свою главу об английской конституции указанием, что существуют три власти: законодательная, исполнительная, простирающаяся на отношения международного права, и исполнительная, простирающаяся на отношения гражданского права. Здесь как будто получается совершенное соответствие локковскому делению, но из дальнейшего ясно, что в понятие исполнительной власти международного характера входит более широкое содержание, чем в понятие конфедеративной власти у Локка: сюда относится и полицейская функция - охрана безопасности. Напротив того, гражданско-правовая исполнительная власть у Монтескье, в отличие от Локка, охватывает гораздо более ограниченную, только судебную в строгом смысле этого слова сферу. Наконец, в том месте, где говорится об опасностях, проистекающих из сосредоточения этих различных властей в руках одного правителя, Монтескье еще более отступает от Локка: под исполнительной властью здесь подразумевается вся сфера применения законов, в широком смысле этого слова, вся внутренняя административная жизнь государства, направляемая соответственными органами; это действительно "исполнительная" власть, и она отделена совершенно явственной демаркационной линией от судебной" <8>.

Этими историческими примерами исследователь хочет обосновать, как минимум, три основных тезиса: 1) функции логически и исторически предшествуют органам; 2) между органами и функциями государства нет полного соответствия; 3) всякая классификация властей государства условна и относительна.

С точки зрения современной социологии, разъясняет свою позицию Котляревский, функция отражает потребности общества, удовлетворить которые и призван создаваемый орган. Логически и исторически орган создается под функцию. Вместе с тем историческая практика показывает, что реализация одной функции может быть возложена на несколько органов или, напротив, один орган может осуществлять несколько функций. Здесь все зависит от специфики условий. Сами функции в разные эпохи, у разных государств различны, что создает, по его мнению, большие трудности для их классификации. Если бы, полагает ученый, "кто-нибудь задумал создать классификацию государственных функций, основанную на классификации общественных потребностей и приложимую одинаково к государствам Древнего Востока и античного мира, Средних веков и современности, он был бы обречен на неудачу или на повторение бессодержательных общих мест" <9>. Классификация функций государства, основанная на целях, которые ставит перед собой власть, также несостоятельна, так как данные цели могут быть бесконечно разнообразны. Не видит Котляревский логики и в классификации, построенной по предмету деятельности государства. В этом случае, полагает он, классификация носит эмпирический, случайный характер, тяготеет к нескончаемому дроблению государственной деятельности на мельчайшие ее фрагменты.

Функциональный подход (т.е. оценка деятельности государства в содержательном, материальном плане), делает вывод ученый, не может дать сколь-нибудь четкую, твердую классификацию властей. Единственный более или менее строгий критерий предлагает только формальный подход, т.е. рассмотрение государства с точки зрения его морфологии, организационной структуры, состава органов и соответствующих им процедур. Именно поэтому, с точки зрения Котляревского, формальный подход возобладал и в политической мысли, и в конституционных актах стран Запада. Однако негативным следствием победы формального подхода стало распространенное представление о том, что разделение властей связано в первую очередь с органами государства, и только во вторую - с его функциями. "Практически преимущества подобного формального понимания бесспорны, - утверждает русский юрист, - но, конечно, наука на нем остановиться не может. Формальная характеристика разделения властей остается, так сказать, на поверхности, в области условного, и если за ней не стоит характеристики материальной, приводит к несомненному circulus vitiosus... Поэтому как бы по практическим мотивам ни было соблазнительно свести вопрос о разделении властей к различию органов - различию, например, представительства, правительства и суда, - невозможно перешагнуть через идею государственной функции, хотя, обращаясь к последним, мы и вступаем в область гораздо менее определенно очерченную и гораздо более спорную. И это тем более, что в распределении функций между главными государственными органами происходят на наших глазах важные перемены" <10>.

Итак, Котляревский констатирует, что сложилась стойкая традиция понимания классической триады в формальном смысле как органов законодательной, исполнительной и судебной власти. Как он полагает, данная схема при всех ее достоинствах очень неточна и натянута. Реальная компетенция законодательных, исполнительных и судебных органов, представленная в конституциях, значительно шире той номинальной, которую предполагает схема. В функциональном отношении, подчеркивает ученый, государственные органы не столько разделены, сколько, напротив, соединены множеством связей, что не дает возможности провести четкую границу между ними. Власть, утверждает он, в своем источнике едина, хотя и может быть по-разному распределена <11>.

Данная позиция для русского либерала начала XX в. выглядит специфичной и обращает на себя внимание. В трех основных своих юридических трудах ("Конституционное государство. Опыт политико-морфологического обзора", "Правовое государство и внешняя политика", "Власть и право. Проблема правового государства") Котляревский детальнейшим образом рассматривает компетенцию и функционирование органов власти конституционных государств, но не с точки зрения, например, эффективности действия системы сдержек и противовесов, а, прежде всего, в контексте одного из главных своих теоретических положений: государственная власть едина. Казалось бы, для либерала, живущего в условиях полицейского произвола, более естественным было бы пропагандировать принцип разделения властей, доказывать необходимость системы сдержек и противовесов, всячески раскрывать ее преимущества. Такой направленности в сочинениях Котляревского нет, напротив, в них доминирует тезис "власть едина", который больше соответствовал бы работам марксистской, а не либеральной ориентации. Конечно, он периодически делает оговорки, что разделение властей (особенно независимость суда) имеет принципиальное значение для поддержания режима демократии, защиты прав человека, но звучит это как "пометки на полях", а не в качестве ведущего рефрена.

В основе стремления исследователя обосновать единство государственной власти лежат два обстоятельства. Во-первых, данный тезис соответствует его фундаментальному положению о том, что власть - всегда субстанция. Ни ограничение власти правом, ни ее функциональное и территориальное дробление, ни ее гуманизация не в состоянии заглушить в ней стремления к первобытной мощи, к подчинению и подавлению всего и вся. Способность быть универсальной, единой и всеохватной коренится в природе власти. Логика Котляревского заключается в том, что разделение властей есть лишь внешнее проявление власти, одна из возможных ее модификаций, в своих корнях, в своей природе, в своей сущности - власть едина и в этом смысле неизменна. Разделение властей в той мере, в какой оно есть проявление идеи верховенства права, выступает в роли противовеса первобытной стихии силы и мощи власти. Несмотря на законодательные попытки разделить власть, тем самым ее ограничив, конституции XIX и XX вв., полагает ученый, отражают объективную тенденцию не к распылению, а к концентрации власти.

Во-вторых, идея единства государственной власти является важным аргументом в пользу парламентаризма - идеальной для Котляревского политической конструкции. В условиях парламентаризма ответственное правительство тесно связано с парламентом, а народ посредством выборов - со всей властью в целом. В этом случае единство власти выступает органичным следствием единства государства и общества. Здесь русский юрист имеет в виду, конечно, не тоталитарную модель, где власть и общество сливаются в единое целое (к чему, например, склонялся И.А. Ильин, в большей мере - евразийцы). Речь идет о все той же дуалистической либеральной модели, но лишенной недостатков реальных демократических режимов.

Котляревский рассматривает проблему разделения властей с точки зрения организации властей и распределения компетенции между ними. Анализ распределения компетенции (что его главным образом и интересует) он проводит по двум основным направлениям: 1) соотношение компетенции парламента и исполнительной власти; 2) соотношение компетенции суда с компетенцией парламента и правительства.

Представления ученого о своего рода идеальном парламенте довольно точно отражают объективные тенденции, которые явственно обозначились в западных конституциях начала XX в. Парламент, отвечающий, по его мнению, запросам современности, должен состоять из двух палат, одна из которых состоит из представителей народа, другая - из представителей территориальных единиц страны (независимо от формы политико-территориального устройства: унитарное государство или федеративное). Представительство, основанное на сословиях, не может быть принято, так как совершенно не соответствует структуре современных обществ. Буржуазная экономика, полагает юрист, образовав стихию рынка, уравняла людей в своих возможностях и создала условия для интенсивного социального перемешивания: переход из класса собственников в класс наемных работников и обратно становится обычным делом, что радикально влияет на динамику и параметры социальной структуры. В этом смысле Котляревский оценивает палату лордов в Англии как достойный сожаления анахронизм.

Более естественным, по его мнению, выглядит представительство интересов, поскольку оно отражает разделение труда, объективную экономическую реальность. Он обращает внимание, что в той или иной мере данный принцип реализован в Германии, Австрии, России и других странах, где была необходимость защитить интересы землевладельцев. Вместе с тем ученый считает представительство интересов отжившей идеей, поскольку такой подход фактически означает введение цензовой демократии (имеется в виду имущественный ценз), нарушающий принцип равенства, и превращает парламент из органа национального единства в арену классовой борьбы.

Существенным свойством исполнительной власти современного конституционного государства является, по Котляревскому, выделение в ней двух ее основных органов - главы государства и правительства. При всем многообразии способов организации исполнительной власти, подчеркивает он, в современных конституциях прослеживается одна общая для них черта - установление предела ее полномочий (в разных странах он свой). Если в период буржуазных революций преобладало мнение о вторичности исполнительной власти, ее полном подчинении парламенту, то в XIX и XX вв. господствующей стала точка зрения, согласно которой исполнительная власть должна быть самостоятельной, независимой, с широкими полномочиями и способной к творческой деятельности. Принципы правового государства требуют от исполнительной власти, полагает юрист, только одного - ответственности и подзаконности.

Котляревский обращает внимание на тот факт, что в истории политической мысли и политической практики всегда вызывал большую трудность вопрос о рамках компетенции исполнительной власти. "Надо сказать, - пишет он, - самое представление о власти исполнительной вообще отличалось крайней неопределенностью: сюда, как это можно видеть у самого Монтескье, входили вещи крайне разнородные. Если сюда относились и важнейшие акты государственного управления, и распоряжения: второстепенных агентов, и объявление войны, и приказание домовладельцам держать в чистоте их дворы - то отчего бы не присоединить сюда и судебной функции? Никакого объединяющего определения исполнительной власти, этой до крайности широкой сферы государственной деятельности, дать было невозможно. Оставалось идти, так сказать, от противного и признать, что исполнительная власть есть вся государственная власть за вычетом законодательной или законодательной и судебной" <12>.

В современных конституциях, считает Котляревский, есть заметный прогресс в определении компетенции властей, в стремлении строгим формальным языком установить границы каждой из властей. Вместе с тем он констатирует, что логическая формализация компетенции властей - вещь во многом условная, скрывающая под юридическими формулами фактическое единство властей, полное или частичное наложение их полномочий во многих сферах деятельности. Одну из своих эвристических задач ученый и усматривает в том, чтобы вскрыть это фактическое совмещение компетенций, казалось бы, разных (в формальном отношении) ветвей власти.

Сферой, где, по его мнению, рельефно обнаруживается совмещение компетенции парламента и исполнительной власти, является законотворчество. Если в глазах современного общественного мнения, рассуждает юрист, законодательная функция прочно закреплена за парламентом, то в истории это было не всегда так. В этой связи Котляревский приводит мнение английского экономиста и историка В. Бэджгота, который указывал, "насколько односторонне видеть в английской палате общин исключительно орган законодательства. По его словам, основная функция палаты общин - избирательная, выделение из среды парламента правительства. Далее следуют функция выражающая, т.е. выражение мысли народа относительно всех всплывающих на политическом горизонте вопросов; функция учительская - политическое и общественное воспитание нации; функция осведомительная - она соответствует средневековой обязанности известных лиц и корпораций доводить обо всем происходящем в стране до сведения монарха; теперь только место монарха занял народ. Лишь на пятом месте стоит функция законодательная" <13>.

Котляревский справедливо отмечает, что, несмотря на конституционное закрепление законодательной функции за парламентом, основной массив законопроектов исходит от правительства. В условиях парламентаризма фактически правительство, имея большинство в нижней палате, решает судьбу того или иного законопроекта. В практике делегированного законодательства, получившей широкое распространение уже в XIX и начале XX вв., просматривается доминирование исполнительной власти. В дуалистических монархиях право абсолютного вето монарха и фактически, и юридически передает законодательную функцию в руки исполнительной власти. Факт подписания принятых парламентом законов главой государства говорит о существенной роли исполнительной власти в деле законотворчества. И, наконец, подводит итог ученый, право главы государства созывать и распускать парламент также представляет собой серьезный рычаг в реализации законотворческой функции.

С другой стороны, полагает русский юрист, парламент любого конституционного государства фактически представляет собой орган управления, серьезно теснящий на этом фронте исполнительную власть. Так, бюджет, по его мнению, есть не столько юридический акт в форме закона, сколько акт управления, поскольку он устанавливает рамки материальных ресурсов правительства. Решения парламента о формировании правительства и других государственных органов, о сборе налогов, об условиях призыва на военную службу и содержании армии, о ратификации и денонсации международных договоров есть, с точки зрения Котляревского, в первую очередь управленческие акты. В контрольных полномочиях парламента в отношении исполнительной власти он также усматривает по большей части управленческий аспект.

Одна из объективных тенденций в развитии современных конституционных государств, по Котляревскому, - развитие двуединого процесса: 1) повышение роли парламента, а с ним и закона как акта высшей юридической силы; 2) рост силы и влияния исполнительной власти. Ученый полагает, что при парламентаризме это вещи вполне совместимые и даже способные гармонично сосуществовать. Но, как представляется, русский юрист здесь неоправданно оптимистичен. Он сам убедительно показал, что законодательная и управленческая деятельность есть сфера борьбы парламента и исполнительной власти за перераспределение полномочий. Их совместная компетенция представляет собой область неустойчивого баланса сил, который при различных условиях смещается в ту или другую сторону. Такое положение дел дает основание, скорее, для здорового скепсиса, а не оптимистичного прогноза.

Суд, по Котляревскому, есть исторически первый орган, где проявилось правовое самоограничение государства. Важнейшие принципы организации суда - назначаемость и несменяемость, которые, по его мнению, только и могут обеспечить подлинную его независимость. Данные принципы должны быть дополнены практикой суда присяжных, представляющего собой одну из форм проявления народного суверенитета. Равенство всех перед законом - важнейшее условие справедливого отправления правосудия, поэтому всякий сословный суд, с его точки зрения, - изживший себя анахронизм.

Опираясь на историю Европы и России, Котляревский сделал вывод о том, что судебная деятельность государства раньше других выделилась в самостоятельную сферу. Задолго до отделения законодательной власти от исполнительной судебная система сформировалась как относительно автономная корпорация, в которой была заинтересована и королевская, и республиканская власть. Даже официальная продажа судебных должностей, отмечает юрист, способствовала становлению суда как относительно независимого от государства органа с собственной компетенцией. "Поэтому, - подводит итог Котляревский, - при переходе к конституционализму суд обычно менее всего изменяется в своем положении" <14>.

Вместе с тем, полагает ученый, ни независимость, ни самостоятельность суда не являются абсолютными. Суд многочисленными нитями связан с государственным механизмом, его компетенция с неизбежностью даже для правового конституционного государства вклинивается в компетенцию как законодательной, так и исполнительной власти.

Труднее всего, по Котляревскому, было провести разграничение между судом и исполнительной властью. "Из позднейших изменений, - пишет он, - которые не опрокидывали самого принципа разделения властей, интересны прежде всего попытки заменить трехчленное деление двучленным, попытки, которые могли вызываться отчасти признанием первенствующего значения за властью законодательной, отчасти сознательным или бессознательным стремлением расширить и углубить монархическую власть, отчасти двойственностью правительства и народного представительства. Такое течение, объединяющее судебную и исполнительную власть, мы найдем и у французов (от комментариев к Монтескье Траси до Дюкорка), и у англичан (Льюис, Милль), и в особенности у немцев (Роттек, Дальман, Вайц, Цепфль, Ренне и пр.)" <15>.

На Западе, в условиях конституционного государства, полагает Котляревский, взаимоотношение суда с исполнительной властью установилось в форме двух систем: административной юстиции (показательный пример - Франция) и единой судебной системы (Англия). По справедливому замечанию исследователя, во Франции образование административной юстиции было связано с реализацией прямолинейно и догматично понятого принципа разделения властей, со стремлением к жесткому разделению судебной и исполнительной властей. Первые французские конституции, установив требование невмешательства суда в деятельность административных органов, фактически вывели чиновников из-под действия закона. Впоследствии административная юстиция эволюционировала и даже, по Котляревскому, начала отвечать принципам правового государства. Английская судебная система с самого начала обладала очевидными преимуществами перед административной юстицией, поскольку полнее воплощала идею равенства всех перед законом.

По мнению ученого, и французская судебная система, встроенная в исполнительную власть, и английская, существующая от исполнительной власти автономно, фактически реализуют полномочия исполнительной власти. Решения суда об отмене акта исполнительной власти, о неправомерных действиях того или иного чиновника есть, по сути, акты управления, а не правосудия. Котляревский хочет провести мысль, что такое положение дел - вовсе не аномалия, а только реалистический подход в понимании проблемы разделения властей. Частичное совмещение компетенции суда и исполнительной власти - вещь не только допустимая, но в пределах права даже необходимая, так как позволяет сохранять единство власти.

Полномочия суда и парламента в конституционном государстве, считает русский юрист, также частично пересекаются. Во-первых, многие конституции отводят палатам парламента роль суда при проведении расследований в отношении высших должностных лиц. Как полагает Котляревский, судебная функция парламента не соответствует принципам правового государства, поскольку парламентские расследования всегда политизированы, в большей мере подчинены логике целесообразности, а не законности. Решения палат, по его мнению, должны лежать в основе политической, но не юридической ответственности. Во-вторых, суд (особенно в странах англосаксонской правовой семьи) фактически и юридически является субъектом правотворчества. В Англии, приводит он пример, прецедентное право в каком-то отношении выглядит более авторитетным в глазах общества, чем законодательство. В-третьих, вмешательство суда в компетенцию парламента проявляется в конституционном правосудии, в праве суда оценивать законы на предмет их соответствия конституции. В этом смысле Котляревский считает практику Верховного суда США весьма позитивной и требующей повсеместного распространения.

За исключением квазисудебных полномочий парламента ученый усматривает в наложении компетенции суда и парламента опять-таки необходимый и соответствующий праву факт. Его отнюдь не смущает здесь некоторое формальное нарушение принципа разделения властей, поскольку конституционное правосудие, отстаивая верховенство права, защищает тем самым единство государственной власти.

Представляется, что мнение Котляревского о проблеме разделения властей в начале XX в. весьма актуально и в наши дни.