Национальная политика и конституционно-правовое регулирование свободы совести и вероисповедания в Российской Федерации

Симонов В.А., доцент кафедры государственного и муниципального права юридического факультета Омского государственного университета им. Ф.М. Достоевского, кандидат юридических наук.

Концепция государственной национальной политики Российской Федерации отводит значительное место взаимоотношениям в конфессиональной сфере. Особенности вероисповедания есть не только существенная сторона этнической культуры, но и ведущий фактор этнической самоидентификации некоторых народов, заложивший основы их группового самосознания и представлений о недопустимом, возможном и необходимом. В этой связи, учитывая, что согласно ст. 2 Конституции Российской Федерации в центре внимания политики Российского государства должны находиться человек, его права и свободы, гарантированная каждому конституционная возможность свободного и самостоятельного определения каждым своего отношения к религии приобретает особое значение. В ст. 28 Конституции она сформулирована как "свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать индивидуально или совместно с другими любую религию или не исповедовать никакой, свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними".

О "свободе совести и вероисповедания" говорится и в Федеральном законе от 26 сентября 1997 г. N 125-ФЗ "О свободе совести и о религиозных объединениях". Однако ни в нем, ни в других нормативных правовых источниках законодатель не разъясняет смысловых особенностей основных применяемых понятий и не пытается их разграничить. Согласно семантическим нормам русского языка "вероисповедание" есть то же, что и "религия" <1>. Однако, на наш взгляд, понятия "вероисповедание" и "совесть", несмотря на отсутствие в законодательстве различий между ними, вовсе не идентичны.

Как отмечает С.Ф. Денисов, свобода совести предполагает самостоятельный нравственный выбор индивидом ценностей и норм, определяющих убеждения человека. Причем в них могут содержаться не только имеющие отношение к религии, но и другие (политические, моральные, эстетические, философские и т.п.) мировоззренческие идеи <2>. Иными словами, конституционную свободу совести можно рассматривать как юридическую предпосылку закрепленной ч. 3 ст. 29 Конституции Российской Федерации свободы убеждений.

Нельзя согласиться с вытекающим из рассуждений некоторых авторов выводом об отождествлении свободы совести и права на создание религиозных объединений <3>. Само название Федерального закона от 26 сентября 1997 г. N 125-ФЗ - "О свободе совести и о религиозных объединениях" подтверждает четкое разграничение законодателем этих понятий, тем более что обозначенная в этом Законе свобода может быть реализована не только на групповом, но и на индивидуальном уровне.

Свобода вероисповедания оценивается в литературе как понятие, более узкое по объему, чем свобода совести. По мнению С.Ф. Денисова, оно представляет собой одну из разновидностей свободы совести, а именно - свободный выбор какой-нибудь религии, автоматически предполагая свободу только для верующих <4>.

Иной подход содержала ст. 3 Закона Российской Федерации от 25 октября 1990 г. "О свободе вероисповеданий", понимавшая под этой свободой право каждого свободно выбирать, иметь и распространять религиозные и атеистические убеждения, исповедовать любую религию или не исповедовать никакой и действовать в соответствии со своими убеждениями при условии соблюдения законов государства. Как видим, законодатель в 1990 г. не только ограничился определением свободы вероисповеданий исключительно на персональном уровне, но и представил ее как свободу убеждений по вопросу об отношении к религии, которую, как отмечалось выше, некоторые исследователи именовали свободой совести.

Анализ приведенных позиций подтверждает необходимость смыслового разграничения свободы совести и свободы вероисповедания, равно как и включения в содержание последней, помимо прочих компонентов, свободы деятельности конфессиональных групп. Однако с оценкой свободы вероисповеданий как свободы только для верующих согласиться нельзя.

Как верно заметил Ю.А. Килис, принцип свободы совести назван так "не совсем удачно" <5>, но причиной тому не только недопустимость абсолютизации свободы и невозможность быть свободным от совести. Его научное понимание не сводится к отношению человека к религии, признанию или отрицанию бытия Бога, а также иных сверхъестественных сил. Совесть есть философско-этическая категория, характеризующая способность личности осуществлять нравственный самоконтроль, самостоятельно формировать для себя нравственные обязанности, требовать от себя самого их выполнения, проводить самооценку совершаемых поступков <6>.

Следовательно, если совесть - формирующая убеждения личности основа ее нравственной самооценки, то свобода совести есть предпосылка свободы убеждений. Последняя по содержанию шире, чем свобода вероисповедания, отождествляя которую со свободой совести, законодатель совершил подмену понятий. Свобода совести предполагает свободу нравственности, а поскольку нравственность - категория общественная, обусловленная укоренившимися среди людей представлениями о добре и зле, благородном и постыдном, то свобода нравственности в конце концов выливается в свободу от этих требований и, как следствие, в свою противоположность, оправдание безнравственности и презрение к моральным нормам.

Тем не менее думается, что свободу совести и свободу вероисповедания отождествили не случайно. Данные лозунги - неотъемлемые символы социальных революций, сущность которых, как известно, предопределяется классовой борьбой. На этой почве одна часть общества натравливается на другую, разрушаются дружеские, семейные, родственные связи, происходит гражданская война и взаимное истребление. Подобные тенденции требовали отказа от сложившихся в обществе нравственно-моральных традиций и нормативов. В первую очередь это касалось самих революционеров, деятельность которых не только преследовалась и наказывалась контрреволюционным правительством, но и крайне негативно воспринималась значительной частью населения, остававшейся на позициях старых представлений о плохом и хорошем.

Для стимулирования активности старых и привлечения в революцию новых функционеров и сторонников использовались различные политико-идеологические средства. Одно из них состояло в формировании убеждения в том, что революционная деятельность не только не может характеризоваться негативно и оцениваться по прежним юридическим и нравственным нормативам, но и вообще неподсудна общественному мнению.

Единственными, кто мог дать оценку деятельности революционеров, провозглашались они сами, уполномоченные судить о собственных поступках на основе ими же сформированных нравственных обязанностей, продиктованных целями и задачами революционной борьбы. Таким способом субъекты революционной деятельности идеологически выводились за рамки социальной ответственности и как бы ставились выше общества, его "старой" нравственности и морали. А поскольку роль основного хранителя нравственных постулатов в те времена играла церковь, то, воюя с религиозной идеологией, заодно ударили по нравственности в целом, сбивая "оковы" морали, провозглашенной "орудием контрреволюции".

С юридических позиций, как и другие конституционные свободы, свобода совести и свобода вероисповедания являются особыми мерами возможного поведения, близкими к правам в узком или специальном смысле слова, но не тождественными им <7>. Различия заключаются в механизме реализации. Право в специальном смысле реализуется в конкретном правоотношении и поэтому не требует встречного волеизъявления другого субъекта. Кроме того, требуется формальное подтверждение наличия права и значительно больший объем нормативного регулирования вариантов и процедуры его использования. Например, для осуществления права на труд и устройства на работу необходим приказ руководителя предприятия о зачислении в штат на определенную должность. Работнику выдают пропуск или служебное удостоверение, а взаимодействия с предприятием регулируются Трудовым кодексом, коллективным договором, правилами внутреннего распорядка, должностной инструкцией, индивидуальным трудовым договором (контрактом) и т.д.

Для реализации свободы, в том числе свободы совести и вероисповедания, не нужно ни приказов, ни удостоверений, а соответствующий Федеральный закон содержит всего двадцать семь статей. Причем большинство из них посвящено регулированию деятельности религиозных объединений, а непосредственно о свободе совести и вероисповедания говорится лишь в двух.

Резюмируя сказанное, уместно предложить законодателю отказаться от использования в ст. 28 Конституции нашего государства и отраслевом законодательстве понятия "свобода совести", сохранив термин "свобода вероисповедания". Во-первых, совесть - морально-нравственная категория, а мораль и право представляют собой две различные подсистемы социального регулирования с разными предметами. Во-вторых, нравственные ценности в большинстве своем не подлежат юридическому регулированию <8>. В-третьих, с учетом юридической семантики свободы как меры возможного поведения его объем является достаточным для охвата всего многообразия форм отношения человека к религии. Субъектами свободы вероисповедания являются как индивидуальные верующие и неверующие граждане России, а также проживающие на ее территории иностранные граждане и лица без гражданства, так и их коллективы, включая конфессии и религиозные группы. Содержанием свободы вероисповедания является не только исповедание конкретной религии, ее конфессионального или национального направления, но и воздержание от такового, вплоть до атеизма, а также совершение иных действий, не запрещенных Конституцией Российской Федерации и федеральными законами.

В-четвертых, поскольку философско-этическое понимание совести предполагает внутренне самостоятельное формирование человеком для себя нравственных обязанностей и самооценку совершаемых поступков, конституционная норма о свободе совести может быть истолкована как полная неограниченность такой деятельности, абсолютная недопустимость оценки поведения человека обществом, неподконтрольность и противопоставление ему индивида, полное выведение личности за рамки социальной ответственности. Отсюда логически вытекает вывод о якобы неконституционности не только применения к ней любых санкций за противоправные действия или бездействия, но и самой постановки вопроса о принципиальной допустимости ретроспективной социальной ответственности. Как говорится, делай что хочешь, и ничего не будет. Общественная опасность перспектив воплощения подобных проектов очевидна без комментариев.

Наделение каждого свободой вероисповедания и ее реализация должны протекать на основе равноправия индивидов согласно ст. 19 Конституции Российской Федерации. Однако анализ содержания данной статьи показывает ее внутреннюю противоречивость и отсутствие реальных гарантий равноправия по различным критериям <9>. Религиозное равноправие свою гарантию получило, но федеральная Конституция не гарантирует преимущественной реализации свободы вероисповедания для граждан России. В этом, на наш взгляд, главная юридическая предпосылка и причина появления у нас так называемых тоталитарных сект зарубежного происхождения. Впрочем, термин "тоталитарные" в данном контексте неудачен. Он охватывает только порядок управления внутри секты, а это внутреннее и, так сказать, "личное" дело сектантов. Правильнее было бы сказать "посягающие на здоровье населения" или, как встарь говорили на Руси, "изуверские" секты.

Отсутствие гарантий для приоритетной реализации гражданами характерно и для других прав и свобод, закрепленных в Конституции Российской Федерации. Узкий круг мер поведения в политической сфере - избирательное право в органы государственной власти, право на занятие государственных должностей, право на участие в отправлении правосудия и всеобщая воинская обязанность в данном случае не в счет, поскольку иначе, чем гражданами, они осуществляться не могут. Такое положение нельзя признать правомерным, ибо суть гражданства как раз и состоит в наличии у индивида и государства взаимных прав, обязанностей и ответственности. Если защищать государство с оружием в руках обязаны только граждане, то и государство должно иметь обязанность при прочих равных условиях обеспечивать реализацию прав и свобод в первую очередь для своих граждан, а потом для всех остальных.

Однако в нашей федеральной Конституции этого нет, но в ч. 2 ст. 19 устанавливается "равенство прав и свобод человека и гражданина". Не углубляясь в полемичность применения во внутригосударственном праве международно-правового термина "человек", заметим, что его содержание в международном праве охватывает и граждан, и иностранцев, и лиц без гражданства. Сам собой напрашивается вывод об уравнивании подобным способом в правах граждан и неграждан Российского государства. Более того, об этом прямо говорит ст. 62 Конституции: "Иностранные граждане и лица без гражданства пользуются в Российской Федерации правами и несут обязанности наравне с гражданами Российской Федерации, кроме случаев, установленных федеральным законом или международным договором Российской Федерации". Аналогичную норму содержит и ст. 4 Федерального закона от 25 июля 2002 г. N 115-ФЗ "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации". Однако специального упоминания об обязанности иностранцев и лиц без гражданства уважать Конституцию и законы Российской Федерации, права и свободы российских граждан ни в самой Конституции, ни в этом Законе нет.

Вместе с тем в отечественном законодательстве прошлых лет, например в ст. ст. 4 и 5 Закона СССР от 24 июня 1981 г. "О правовом положении иностранных граждан в СССР", подобные правила существовали. Так как их значение для укрепления законности и правопорядка очевидно, то, изменив редакцию (ибо социалистического государства СССР больше нет), было бы уместным воспроизвести их в действующем законодательстве. Федеральный закон от 25 июля 2002 г. N 115-ФЗ "О правовом положении иностранных граждан в Российской Федерации" целесообразно дополнить статьей следующего содержания: "Иностранные граждане и лица без гражданства обязаны уважать, соблюдать и исполнять Конституцию Российской Федерации, федеральные конституционные законы и федеральные законы, конституции, уставы и законы субъектов Российской Федерации, уважать традиции и обычаи русского и других народов России. Использование иностранными гражданами и лицами без гражданства прав и свобод не должно наносить ущерб государственным интересам Российской Федерации, многонационального народа Российской Федерации, правам, свободам и законным интересам граждан Российской Федерации, а также других лиц".

В самой Конституции целесообразно упорядочить использование не свойственного государственному праву международно-правового термина "права человека". Конституция государства должна закреплять и защищать статус гражданина, оговаривая его рамки для иностранцев, лиц без гражданства и беженцев (в том числе и для тех, кому предоставлено политическое убежище). О правах человека можно упомянуть в преамбуле, а также в ряде статей гл. 1 раздела 1 Конституции, представив эти права в качестве эталона, по которому устанавливается статус российских граждан.

В целях расширения юридических гарантий свободы вероисповеданий, равно как и других прав и свобод, гражданами Российской Федерации ст. 6 Конституции Российской Федерации следует дополнить пунктом 4, в котором установить: "Российская Федерация на своей территории обеспечивает и защищает права, свободы и законные интересы граждан Российской Федерации в приоритетном порядке". Аналогичные положения необходимо включить и в Федеральный закон "О гражданстве Российской Федерации".