Общая и специальная правосубъектность переводчика при производстве дознания по уголовным делам, отнесенным к подследственности пограничных органов федеральной службы безопасности

О.Ю. Кузнецов, кандидат исторических наук, Московский пограничный институт ФСБ России.

Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации (п. 3 ч. 3 ст. 151) относит к подследственности пограничных органов ФСБ России преступления, предусмотренные ч. 1 ст. 188 УК РФ (контрабанда в части, касающейся контрабанды, задержанной пограничными органами в отсутствие таможенных органов Российской Федерации); ст. 253 УК РФ (нарушение законодательства Российской Федерации о континентальном шельфе и об исключительной экономической зоне России); ст. 256 УК РФ (незаконная добыча водных животных и растений в части, касающейся их незаконной добычи, обнаруженной пограничными органами); ч. 1 ст. 322 УК РФ (незаконное пересечение Государственной границы РФ); ч. 1 ст. 323 УК РФ (противоправное изменение Государственной границы РФ). Одновременно отраслевой процессуальный закон устанавливает, что предварительное расследование по указанным составам преступлений осуществляется в форме дознания и производится не по факту обнаружения признаков состава преступного деяния, а только в отношении лиц, их совершивших, т.е. тех преступников, кто был фактически задержан пограничными органами ФСБ России с поличным в момент совершения ими уголовно наказуемых действий.

Как показывают статистические материалы, значительная часть преступных деяний, уголовная ответственность за которые устанавливается УК РФ, совершается гражданами иностранных государств или лицами без гражданства (особенно часто им инкриминируется совершение преступлений, предусмотренных статьями 253, 256 и ч. 1 ст. 322 УК РФ). Ежегодно российские пограничники задерживают порядка 3,5 - 4 тыс. нарушителей границы, контрабандистов и браконьеров, возбуждая в отношении них до 2 тыс. уголовных производств. Преследование иностранных граждан и лиц без гражданства, совершивших преступления, требует обязательного участия переводчика во время предварительного расследования и при рассмотрении дела судом, что закреплено, например, в ч. 2 ст. 18 УПК РФ.

Однако следует учесть, что производство дознания по уголовным делам, отнесенным к подследственности пограничных органов ФСБ России, имеет некоторые организационные (но никак не процессуальные) особенности, обусловленные тем, что все материалы расследования составляют государственную тайну. Так, в соответствии с п. 4 ст. 5 Закона РФ от 21.07.1993 N 5485-1 "О государственной тайне" к таковой относятся сведения в области разведывательной, контрразведывательной и оперативно-розыскной деятельности о защите Государственной границы РФ, исключительной экономической зоны и континентального шельфа нашей страны, а поэтому об участии в предварительном расследовании в качестве переводчика лица, не имеющего допуска к государственной тайне, говорить не приходится <*>. Таким образом, в контексте тематики нашей публикации мы можем говорить о двух видах правосубъектности переводчика в предварительном расследовании по указанной выше категории дел - общей (или процессуальной) и специальной, обусловленной характером и спецификой деятельности подразделений дознания пограничных органов ФСБ России.

Уголовно-процессуальный закон определяет переводчика как самостоятельного участника уголовного процесса (ст. 59 УПК РФ). Одновременно он относит переводчика, наряду со специалистом, экспертом, понятым и свидетелем, к числу "иных участников уголовного судопроизводства" (глава 8 УПК РФ), участие которых в разбирательстве по конкретному делу не является обязательным и зависит от влияния обстоятельств, непосредственно не связанных с предметом уголовного преследования и осуществления правосудия. Факультативный характер участия переводчика в уголовном судопроизводстве предопределен влиянием на порядок осуществления и содержание процессуальных действий субъективного фактора - лингвистической некомпетентности одного или нескольких обязательных участников производства по делу в языке судопроизводства, точнее, в языке, на котором оно осуществляется в рамках конкретного дела. Основным правовым механизмом, обеспечивающим соблюдение прав этой категории лиц, является реализация в практической деятельности правоохранительных органов принципа языка уголовного судопроизводства (ст. 18 УПК РФ).

Законодательному закреплению общей правосубъектности переводчика в уголовном процессе посвящена ст. 59 УПК РФ, в которой определены его правоспособность, дееспособность и деликтоспособность. Кроме того, его правовое положение регламентировано Рекомендацией ЮНЕСКО о юридической охране прав переводчиков и переводов и практических средствах улучшения положения переводчиков, принятой 22.11.1976 на XIX Генеральной конференции ЮНЕСКО в г. Найроби (Кения) и получившей по месту своего принятия официальное наименование - Рекомендация Найроби (далее - Рекомендация) <*>.

Под правосубъектностью в теории права традиционно понимается признаваемая государством способность быть субъектом права. Фактически правосубъектность определяет юридический статус участника правоотношений в системе норм и правил социальной коммуникации. Так, общая правосубъектность переводчика в системе уголовно-процессуальных правоотношений установлена в ч. 1 ст. 59 УПК РФ, в которой говорится, что переводчик - лицо, привлекаемое к участию в уголовном судопроизводстве в случаях, предусмотренных УПК РФ, свободно владеющее языком, знание которого необходимо для перевода. Очевидно, что в контексте отраслевого процессуального закона термином "лицо" определяется исключительно физическое, а не юридическое лицо в самой широкой юридической трактовке этого понятия, т.е. индивидуальный субъект права. Как известно, в теории права индивидуальным субъектом называют лицо, которое признается способным вступать в правоотношения или в качестве гражданина, или в качестве носителя определенных социальных функций, связанных с его функцией в коллективном общественном образовании, т.е. в социуме. В данном исследовании под переводчиком мы будем понимать субъекта судопроизводства, который в своей практической деятельности реализует процессуально детерминированные социальные функции, установленные непосредственно законом.

Такое понимание статуса переводчика в уголовном процессе исходит из содержания международно-правовых норм, а не приведенного выше положения УПК РФ, которое при определении правосубъектности переводчика входит в логическое противоречие с ними. Так, согласно п. 1b Рекомендации термином "переводчик" обозначается лицо, которое в практической деятельности самостоятельно и непосредственно осуществляет перевод текстов с одного языка на другой, а не то лицо, которое способно это сделать исходя из субъективных лингвистических познаний. Иными словами, международно-правовой статус переводчика базируется на его активной профессиональной деятельности, а не на лингвистических знаниях, умениях и навыках, позволяющих заниматься такой деятельностью в принципе.

Приведенное выше законодательное определение статуса переводчика в полной мере не отражает содержания его общей правосубъектности как участника процесса, понимание которого исторически сложилось в отечественном отраслевом процессуальном законодательстве и судебной практике. Например, п. 2 ч. 1 ст. 61 УПК РФ исключает для судьи, прокурора, следователя и дознавателя, т.е. стороны обвинения, возможность участвовать в производстве по делу, если они ранее в ходе разбирательства по нему исполняли обязанности переводчика (равно как и любого иного участника судопроизводства). В соответствии с этим положением, присутствовавшим еще в советском уголовно-процессуальном законе, судебная практика позиционирует переводчика не только как самостоятельного, но и как процессуально независимого, а поэтому еще и самодостаточного субъекта правоотношений в сфере судопроизводства по уголовным делам. Об этом напрямую свидетельствует, в частности, Определение Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 27.12.1952, в котором высшей судебной инстанцией нижестоящим судам указано на то обстоятельство, что "нельзя совмещать в одном лице обязанности судьи и переводчика, процессуальное положение которых различно" <*>. На факт процессуальной самостоятельности и самодостаточности переводчика указывает и Определение Транспортной коллегии Верховного Суда СССР от 16.12.1953, согласно которому переводчиком не может быть лицо, которое "допрашивалось по тому же делу в качестве свидетеля" <**>. Кроме того, согласно Определению Судебной коллегии по уголовным делам Верховного Суда РСФСР от 10.06.1979 существенным нарушением является совмещение одним лицом функций следователя и переводчика <***>. Таким образом, мы можем сделать вывод, что в рамках разбирательства по делу функции переводчика не может исполнять не только субъект судопроизводства, представляющий сторону обвинения или защиты, но и любой иной участник процесса, наделенный специфическим статусом (например, эксперт или специалист). Переводчика следует рассматривать как процессуально независимого участника судопроизводства, в своей деятельности подчиняющегося только закону и исполняющего свои обязанности в рамках судопроизводства по конкретному уголовному делу в соответствии с предписаниями УПК РФ и (подобно следователю) собственным внутренним убеждением. Источником этого убеждения являются этнолингвистические познания, приобретенные им в процессе профессионального образования или в рамках социализации в процессе воспитания в соответствующей этим познаниям национально-языковой среде.

Еще одной качественной характеристикой общей правосубъектности переводчика в уголовном процессе является его субъективная беспристрастность, т.е. личная незаинтересованность в результатах разбирательства по делу <*>. Такое понимание исходит из того, что переводчик способен повлиять на ход и содержание следственного и судебного производства качеством (т.е. точностью и ситуационной адекватностью) перевода и своим эмоциональным отношением к содержанию дела (например, когда состав преступления затрагивает религиозные чувства или сферу профессиональной деятельности переводчика). В этих условиях субъективная заинтересованность может быть интерпретирована как объективный фактор, влияющий как на характер и содержание процессуальных действий, осуществляющихся с участием переводчика, так и на законность уголовного судопроизводства в целом. Влияние субъективного фактора личной заинтересованности переводчика должно быть исключено не только в практике деятельности правоохранительных органов, осуществляющих дознание или предварительное следствие, но и в законодательстве, иначе возможность отвода переводчика как личности из процесса уголовного судопроизводства по делу, т.е. прекращение правосубъектности лица, участвующего в производстве по делу в данном процессуальном качестве, не будет нормативно увязана с его юридическим статусом. Сегодня уголовно-процессуальный закон при определении общей правосубъектности переводчика не содержит положений, прямо устанавливающих обязательность его субъективной незаинтересованности в результатах производства по делу, но делает это опосредованно через норму ч. 2 ст. 69 УПК РФ.

Важнейшим условием возможности осуществления перевода содержания процессуальных действий и документов является свободное владение лицом, привлекаемым к разбирательству по делу в качестве переводчика, как минимум двумя языками: языком судопроизводства, т.е. русским языком, и родным языком участника уголовного процесса, не владеющего языком судопроизводства (равно как иным языком, который он свободно избрал для общения в рамках предварительного расследования). Таким образом, билингвизм, т.е. двуязычие переводчика, является не просто важнейшим качественным условием, соответствие которому может быть субъективным основанием для его привлечения к участию в уголовном процессе (т.е. элементом его правоспособности), а именно имманентной чертой его общей правосубъектности.

Подводя итог сказанному выше, мы можем охарактеризовать переводчика как лицо, лично не заинтересованное в исходе уголовного дела, привлекаемое к участию в судопроизводстве в случаях, предусмотренных УПК РФ, свободно владеющее языком судопроизводства и языком, знание которого необходимо для перевода, осуществляемого им исходя из назначения уголовного судопроизводства. Следуя именно такому пониманию его юридического статуса, далее мы будем характеризовать составные элементы общей правосубъектности переводчика: его правоспособность, дееспособность и деликтоспособность.

Под правоспособностью в теории права понимается признаваемая государством способность участника правоотношений иметь субъективные права и нести (осуществлять) юридические обязанности. Иными словами, под правоспособностью понимается индивидуальное соответствие субъекта права каким-то нормативно определенным, а поэтому формальным критериям, устанавливающим возможность приобретения им субъективных прав и обязанностей. Поскольку правосубъектность переводчика в уголовном процессе имеет отраслевой характер, то и его правоспособность также обусловливается спецификой задач и содержания уголовного судопроизводства или как вариант особым характером уголовно-процессуальной деятельности.

Уголовно-процессуальный закон и отечественная судебная практика не устанавливают критериев, соответствие которым субъективных черт и качеств какого-либо лица позволяло бы говорить о возможности появления у него правоспособности переводчика (единственным исключением является законодательно закрепленное в УПК РФ указание на билингвизм его кандидатуры). Поэтому мы вынуждены самостоятельно сформулировать их, опираясь на нормы международного гуманитарного права и исходя из собственного анализа практики участия переводчиков в следственном и судебном производстве по уголовным делам.

Пункт 14d Рекомендации устанавливает, что переводчик должен переводить по возможности на свой родной язык или на язык, которым он владеет, как родным. Таким образом, переводчик должен или быть одной национальности с участником судопроизводства, которому он призван оказывать лингвистическую помощь, или воспитываться с ним в одной языковой и этнокультурной среде. Только в этом случае не может возникнуть сомнений в свободном владении им языком перевода.

При подборе кандидатуры переводчика следователь или иные равные ему по процессуальному статусу должностные лица правоохранительных органов обязаны уделять повышенное внимание установлению национально-языковой самоидентификации кандидата на эту роль, места его рождения, воспитания и обучения (в первую очередь места получения общего среднего образования). Именно эти формальные признаки позволят с высокой степенью достоверности полагать наличие у переводчика не только знания языка перевода, но и умения писать и читать на этом языке, а также устойчивых навыков общения.

Важнейшим условием и одновременно особенностью профессиональной деятельности переводчика является то обстоятельство, что перевод является самостоятельной и творческой авторской деятельностью, содержание и качество исполнения которой (т.е. аутентичность перевода) определяются единственно самим переводчиком независимо от характера его правоотношений с заказчиком (в нашем случае - подразделением дознания пограничного органа). На этом настаивает п. 11 Рекомендации. Однако аутентичность перевода не означает его дословности и буквальности: перевод должен передавать точно идею и форму оригинала, что составляет моральное и юридическое обязательство переводчика, который должен отказаться давать тексту интерпретацию, которую он не одобряет или которая противоречила бы обязательствам его профессии, но это не исключает возможности адаптации перевода для более глубокого понимания содержания оригинала, передаваемого на другом языке. Таким образом, переводчик является юридически независимым и функционально самостоятельным субъектом не только уголовно-процессуальной, но и профессиональной деятельности вообще, поэтому в качестве важной характеристики его правоспособности должно рассматриваться умение передавать на языке перевода как буквальное содержание процессуального действия или документа, так и его смысловое наполнение, излагаемое на языке оригинала, т.е. на языке судопроизводства.

Согласно п. 14b Рекомендации лицо, привлекаемое к участию в уголовном судопроизводстве в качестве переводчика, должно свободно владеть разговорной речью языков оригинала и перевода и отраслевой профессиональной лексикой, т.е. точно знать и понимать значение всех лексических единиц, образующих терминологию уголовного процесса. Для этого в распоряжение переводчика должны предоставляться все документы и информация, необходимые для понимания текста, подлежащего переводу, и для редактирования перевода. При подборе кандидатуры переводчика дознаватели пограничных органов должны убедиться в факте владения кандидатом языком судопроизводства и языком перевода, а также в степени и области этого владения.

Таким образом, мы можем сформулировать важнейшие общие черты правоспособности переводчика в уголовном судопроизводстве вне контекста тематики нашей работы. К ним, на наш взгляд, относятся:

• полиязычность или как минимум билингвизм;
• субъективная способность осуществлять перевод исходя из задач уголовного судопроизводства;
• умение творчески адаптировать перевод в целях достижения наибольшей аутентичности с оригиналом.

Вторым элементом правосубъектности переводчика является его дееспособность, под которой традиционно понимается признаваемая государством способность субъекта лично совершать юридические действия, т.е. способность лично своими действиями вступать в правоотношения, осуществлять юридические права и исполнять юридические обязанности.

Участие переводчика в судопроизводстве согласно букве уголовно-процессуального закона не ограничивается полом, возрастом, национальной принадлежностью, гражданством, наличием специального образования и иными частными характеристиками. Таким образом, по отношению к нему должны применяться самые общие критерии дееспособности: достижение возраста 18 лет и отсутствие социально-медицинских оснований (психической или иной болезни, стойкой алкогольной или наркотической зависимости и др.) для ее ограничения по суду. Следовательно, указанные выше параметры дееспособности переводчика являются общеправовыми и не зависят от специальных положений уголовно-процессуального закона, так как институт языка судопроизводства является универсальным и относится ко всей правовой системе, а в УПК РФ получает только детализацию и конкретизацию в виде принципа применительно к отраслевой специализации этого закона. Тем не менее в отечественной юридической литературе неоднократно предпринимались попытки внести ситуационные коррективы в критерии дееспособности переводчика; например, предлагалось "в порядке исключения" использовать в данном процессуальном качестве лиц в возрасте от 16 до 18 лет <*>, а также ограничивать по половому признаку участие переводчика в расследовании отдельных видов преступлений (в частности, исключать участие мужчин-переводчиков в расследовании преступлений сексуального характера в отношении женщин) <**>.

По нашему мнению, вопрос о возможности эмансипации кандидата на процессуальную роль переводчика не может быть признан правомерным ни при каких обстоятельствах или условиях: в своей процессуальной деятельности переводчик реализует среди прочих и функцию правосудия, которая неразрывно связана с его гражданской дееспособностью, т.е. с возникновением у него политических прав гражданина России, которые, как известно, возникают по общему правилу с 18-летнего возраста (ст. 60 Конституции РФ). Именно поэтому привлечение к участию в судопроизводстве в качестве переводчика лиц моложе возраста полной дееспособности станет нарушением не просто уголовно-процессуального, а конституционного закона.

Не может, на наш взгляд, положительно быть решен вопрос и о гендерном соответствии переводчика и субъекта процессуальных правоотношений, которому он назначен оказывать лингвистическую помощь. Согласно ч. 1 ст. 19 Конституции РФ, устанавливающей принцип формально-правового равенства граждан России, все жители нашей страны равны перед законом и судом, а поэтому обладают равными правами и обязанностями и наделяются одинаковой ответственностью. Ограничение по субъективным признакам возможности индивида реализовать свои права или исполнить обязанности (в том числе посредством реализации функций переводчика в уголовном процессе) не может быть признано обоснованным и законным, хотя в некоторой степени, и с этим следует честно согласиться, участие мужчины-переводчика в следственных действиях при расследовании сексуальных преступлений в отношении женщины с этической точки зрения может быть не вполне корректным.

Содержание дееспособности переводчика в следственном и судебном производстве весьма подробно регламентировано совокупностью обязывающих, уполномочивающих и запрещающих норм уголовно-процессуального закона. Принятие в 2001 году УПК РФ в вопросах законодательного закрепления дееспособности переводчика является значительным шагом вперед по сравнению с ранее действовавшими нормами УПК РСФСР 1960 года. Впервые в отечественном уголовно-процессуальном законе (ч. 3 ст. 59 УПК РФ) были закреплены полномочия переводчика, который в рамках осуществления любого процессуального действия вправе:

• задавать вопросы участникам уголовного судопроизводства в целях уточнения перевода;
• знакомиться с протоколом следственного действия, в котором он принимает участие, а также с протоколом судебного заседания и делать замечания по поводу правильности записи перевода, подлежащие занесению в протокол;
• приносить жалобы на действия (бездействие) и решения дознавателя, следователя, прокурора и суда, ограничивающие его права.

Дополнительно к указанным процессуальным правам переводчика, по нашему мнению, должны быть причислены следующие права:

• знать свои права и обязанности (ч. 1 ст. 11 УПК РФ);
• устраниться от участия в деле (заявить самоотвод) при наличии к тому субъективных оснований (ч. 1 ст. 62 УПК РФ);
• требовать дополнения протоколов следственных действий, произведенных с его участием, и внесения в них поправок (ч. 6 ст. 166 УПК РФ);
• удостоверять правильность записи сделанных им переводов показаний и всего содержания протокола следственного действия, в проведении которого он принимал участие как переводчик (ч. 7 ст. 166 УПК РФ);
• получать возмещение понесенных расходов по явке для участия в совершении следственного действия (п. 1 ч. 2 ст. 131 УПК РФ);
• получать вознаграждение за сделанный перевод из средств федерального бюджета лично, за исключением случаев исполнения обязанностей переводчика в порядке служебного задания (п. 4 ч. 2 ст. 131, ч. 3 ст. 132 УПК РФ).

Дополнительный перечень профессиональных прав содержится также в Рекомендации, где сказано, что переводчик имеет право:

• заключать письменное соглашение (договор) с пользователем перевода, т.е. органом дознания или предварительного следствия, а также судом (п. 4);
• получать справедливое вознаграждение, независимо от его юридического статуса (п. 5a);
• получать аванс, который не подлежит возвращению ни при каких обстоятельствах, а также гонорар или вознаграждение за услуги, выплачиваемые аккордно, т.е. частями по мере выполнения им перевода и передачи его представителям заказчика (п. 5b);
• запрещать пользователю внесение в текст перевода произвольных изменений и дополнений без наличия на то его согласия (п. 5g);
• определять (по согласованию с пользователем) достаточный срок для выполнения работы, исходя из норм выработки, устанавливаемых соглашением сторон (п. 14a);
• получать в распоряжение все документы и информацию, необходимые для понимания текста, подлежащего переводу, и редактирования перевода (п. 14b);
• получать оригинальные тексты документов, подлежащих переводу (п. 14c).

Помимо перечисленных выше уполномочивающих норм УПК РФ содержит запрещающие нормы, которые регламентируют дееспособность переводчика, точнее, ее составную часть как обязанность сознательно воздержаться от совершения юридически определенных действий. Согласно ч. 4 ст. 59 УПК РФ переводчик не вправе:

• осуществлять заведомо неправильный перевод;
• разглашать данные предварительного расследования, ставшие ему известными в связи с участием в производстве по уголовному делу в качестве переводчика, если он был об этом заранее предупрежден в порядке, установленном ст. 161 УПК РФ;
• уклоняться от явки по вызовам дознавателя, следователя, прокурора или в суд.

Нормы международного гуманитарного права более жестко регламентируют невозможность для переводчика использовать информацию, ставшую ему известной в результате исполнения им обязанностей в рамках его профессиональной деятельности; в частности, согласно п. 5f Рекомендации переводчик в принципе не имеет права использовать в собственных интересах или в интересах третьих лиц любую информацию, ставшую ему известной в процессе или в результате осуществления перевода, которая во всех случаях рассматривается как профессиональная тайна - служебная или коммерческая, а ее разглашение считается недопустимым и несовместимым с этикой и юридическими основами переводческой деятельности.

Уголовно-процессуальный закон предполагает также наличие обязывающих норм, регламентирующих дееспособность переводчика, хотя и не закрепляет их текстуально. Они проистекают из смысла, а не из буквы закона и формально носят умозрительный характер, но это обстоятельство не исключает их наличия. В частности, обязывающие нормы, характеризующие дееспособность переводчика в рамках разбирательства по конкретному делу, могут содержаться в договоре между ним и правоохранительным органом, производящим расследование по делу (в этом случае они будут являться логическим продолжением запрещающих норм). На наш взгляд, к их числу относится обязанность переводчика сознательно совершить как минимум два позитивных действия:

• по вызову явиться в орган дознания или следствия, а также в суд;
• выполнить точно и полно порученный ему перевод.

Появление в тексте уголовно-процессуального закона отдельного перечня юридически значимых действий, которые переводчик вправе совершать лично в силу своего процессуального статуса, требует сделать специальный акцент на разграничении содержания его дееспособности и компетенции. Под компетенцией мы понимаем регламентированную законом способность переводчика принимать участие в конкретных процессуальных действиях в рамках всего разбирательства по делу, тогда как дееспособность предусматривает его универсальные действия в рамках единичного эпизода предварительного расследования. Таким образом, дееспособность определяет процессуальный статус переводчика (в совокупности с прочими элементами его правосубъектности), тогда как компетенция - его функциональные возможности и полномочия в рамках производства по конкретному делу, но не в системе уголовно-процессуальных правоотношений в целом.

Завершая рассмотрение вопроса о дееспособности переводчика в уголовном процессе, следует сказать о том, что содержание этого элемента его правосубъектности является прямым следствием его статуса как субъекта данной отрасли процессуального права. Наличие специфических прав, качественно выделяющих переводчика среди прочих участников уголовного судопроизводства, еще раз свидетельствует в пользу нашего утверждения о том, что он является не только процессуально самостоятельным, но и самодостаточным участником разбирательства по делу и его правовой статус зависит не от обстоятельств дела, а исключительно от предписаний закона. Такое положение дел объясняется еще и тем, что переводчик является также профессионально независимым участником судопроизводства, исполняющим обязанности исходя из собственного понимания адекватности перевода, а поэтому в основе его деятельности, помимо предписания закона, лежат также лингвистические познания и внутреннее убеждение в правомерности и правильности отображения им смысла и содержания текста оригинала, переданного им на языке перевода.

Юридические конструкции норм ст. 59 УПК РФ прямо не указывают на наличие у переводчика процессуальных обязанностей (при закреплении обязывающих и запрещающих норм законодатель использует формулировку "не вправе"), поэтому такие обязанности возникают у него не вследствие прямого действия нормы уголовно-процессуального закона, а опосредованно в результате приобретения им прав или, как вариант, процессуального статуса. Такое положение дел, на наш взгляд, объясняется тем, что УПК РФ относит переводчика к "иным участникам судопроизводства", присутствие которых в процессе разбирательства по конкретному уголовному делу обусловливается спецификой индивидуальных черт его субъектов. Переводчик не участвует непосредственно в решении задач, стоящих перед следственным и судебным производством, он лишь содействует обеспечению законности и соблюдению конституционных прав отдельной категории лиц, вовлекаемых в уголовный процесс. В силу этого обстоятельства его дееспособность имеет общегражданский характер и определяется исходя из норм конституционного, а не процессуального права.

Третьим элементом правосубъектности переводчика является его деликтоспособность - признаваемая государством способность нести юридическую ответственность в соответствии со своей статусно-ролевой характеристикой. Некоторые отечественные теоретики права (например, Л.И. Спиридонов) считают, что для большинства субъектов правоотношений выделение деликтоспособности лишено смысла в силу того, что если дееспособность означает способность своими действиями приобретать права и обязанности, а юридическая ответственность является разновидностью последних (т.е. обязанностью понести неблагоприятные последствия в случае совершения неправомерного действия), то дееспособность включает в себя и деликтоспособность <*>. Не вдаваясь в обсуждение дискуссионных вопросов теории права, укажем, что, согласно УПК РФ, переводчику присуща законодательно предписанная обязанность понести вмененную ответственность, определенную отечественным уголовным законодательством, за умышленное нарушение его запрещающих предписаний, т.е. деликтоспособность, проистекающая не из факта его действий, а из императивного запрещения их осуществления, являющегося, по нашему мнению, составной частью правового статуса переводчика.

В соответствии с ч. 5 ст. 59 УПК РФ переводчик за заведомо ложный перевод и разглашение данных предварительного расследования несет ответственность в соответствии со статьями 307 и 310 УК РФ. Таким образом, деликтоспособность переводчика в уголовном процессе определяется как минимум двумя обстоятельствами: с одной стороны, она имеет императивный и нормативно вмененный характер, связанный не с осуществленными переводчиком действиями, а с его процессуальным статусом; с другой стороны, определение его юридической ответственности и условий ее возникновения лежит вне плоскости действия уголовно-процессуального закона и регламентируется нормами уголовного законодательства. Деликтоспособность в нашем случае не может и не должна рассматриваться только как составная часть дееспособности переводчика, поскольку она находится в плоскости не общеправового, а отраслевого регулирования уголовно-процессуального закона (с соответствующими отсылками к нормам уголовного законодательства).

Деликтоспособность переводчика не ограничивается одной возможностью применения к нему мер уголовной репрессии вследствие нарушения им предписаний закона. Также к переводчику в соответствии с ч. 2 ст. 111 УПК РФ могут быть применены меры процессуального принуждения: обязательство о явке, привод и денежное взыскание, которые по своей правовой природе являются мерами административной ответственности <*>. Основанием для применения данных мер может быть исключительно уклонение переводчика от исполнения принятых на себя обязательств в рамках участия в процедурах судопроизводства, и своей задачей эти меры имеют не наказание, а принуждение к исполнению обязательств. Они призваны не допустить нарушения уголовно-процессуальных норм, поставить соответствующее лицо в такие условия, которые исключили бы возможность иного, кроме правомерного, поведения <**>. Следовательно, меры процессуального принуждения имеют целью, прежде всего, обеспечение законности процессуальных действий и процедур и только затем наступление ответственности как средства понуждения к добросовестному исполнению принятых на себя обязанностей, возникших вследствие согласия на приобретение соответствующего статуса. Таким образом, законодательно установленная возможность применения к личности переводчика мер процессуального принуждения является составной частью его деликтоспособности как субъекта уголовно-процессуальных правоотношений, хотя имеет иную по сравнению с уголовным наказанием юридическую природу.

КонсультантПлюс: примечание.

Комментарий к Уголовно-процессуальному кодексу Российской Федерации (под ред. В.И. Радченко, В.Т. Томина, М.П. Полякова) включен в информационный банк согласно публикации - Юрайт-Издат, 2006 (издание второе, переработанное и дополненное).

Однако указанными выше мерами ответственности деликтоспособность переводчика в уголовном процессе не ограничивается. Он обязан понести ответственность не только за нарушения уголовно-процессуального закона, но и, как это установлено нормами международного гуманитарного права, за любое неправомерное использование информации, ставшей ему известной вследствие оказания услуг по лингвистическому переводу (п. 5f Рекомендации). В частности, в соответствии со ст. 13.11 КоАП РФ за нарушение установленного законом порядка сбора, хранения, использования или распространения информации о гражданах (например, за распространение информации о наличии у человека судимости) помимо предупреждения переводчик как личность может быть подвергнут административному штрафу в размере от 3 до 5 МРОТ, а как должностное лицо (при исполнении процессуальных обязанностей в порядке служебного задания) - от 5 до 10 МРОТ. Кроме того, в порядке частного обвинения он может быть привлечен к уголовной ответственности за оскорбление (ст. 130 УК РФ) и клевету (ст. 129 УК РФ), а также к гражданско-правовой ответственности (в том числе и в форме гражданского иска в уголовном процессе) согласно ст. 152 ГК РФ (например, в случае обнародования после завершения расследования информации о предъявленном, но недоказанном обвинении). При этом он может быть привлечен к ответственности не как частное лицо, нанесшее ущерб нематериальным благам другого частного лица, а именно как субъект уголовно-процессуальных правоотношений, нарушивший предписания закона. Таким образом, процессуальный статус переводчика предусматривает установление для него специальной деликтоспособности, которая не встречается в структуре правосубъектности иных субъектов уголовного судопроизводства.

Завершая рассмотрение вопроса деликтоспособности переводчика в уголовном процессе, отметим, что ее специальный характер является результатом особенности правового статуса этого субъекта следственного и судебного производства, установленной совокупностью норм не только уголовно-процессуального законодательства России, но и международного гуманитарного права. Возможность возникновения обязанности претерпеть неблагоприятные последствия является для переводчика результатом нарушения норм не только процессуальной деятельности, но и профессиональной этики, которая может рассматриваться как источник его правового статуса. Поэтому мы можем говорить об особом характере общей правосубъектности переводчика в целом.

Итак, во-первых, переводчик является процессуально и профессионально самостоятельным и, следовательно, самодостаточным участником уголовного судопроизводства, источниками правосубъектности которого помимо предписаний уголовно-процессуального закона являются нормы международного гуманитарного права и корпоративные правила профессиональной этики. Именно поэтому он исполняет свои обязанности в рамках судопроизводства, опираясь только на предписания закона и в соответствии со своим внутренним убеждением, которое является, по сути, единственным критерием оценки объективности, адекватности исполненного им перевода материалов дела и процессуальных документов.

Во-вторых, отличительной чертой правосубъектности переводчика является билингвизм его личности, т.е. свободное владение языком судопроизводства и языком перевода, на которых он умеет не только говорить, но и читать и писать. Кроме того, переводчик для участия в уголовном судопроизводстве должен не только обладать лингвистическими познаниями, но и быть информированным в вопросах организации правоохранительной деятельности и правосудия, с тем чтобы иметь возможность адекватно осуществлять перевод документов и материалов с точки зрения их формы или общего смысла и исходя из их ситуационного содержания и процессуального назначения, установленного законодательно. Качественными признаками наличия познаний и навыков одновременного владения этими двумя языками могут выступать социометрические характеристики его личности: национальная идентичность (или как вариант этнокультурная самоидентификация); место рождения и получения образования; среда воспитания; срок проживания на территории России; опыт публичной деятельности (в этом случае субъективные черты личности кандидата играют роль объективных характеристик, позволяющих с высокой степенью достоверности полагать наличие у него необходимых знаний и навыков, достаточных для участия в следственном и судебном производстве в качестве переводчика).

В-третьих, с точки зрения уголовно-процессуального закона участие переводчика в судопроизводстве не ограничивается полом, возрастом, национальной принадлежностью, вероисповеданием и прочими частными характеристиками, поэтому к нему должны применяться самые общие критерии гражданской дееспособности - достижение возраста 18 лет и отсутствие ее ограничения по суду, которые, однако, не могут быть изменены в угоду сиюминутным потребностям производства по делу, так как участие переводчика в уголовном процессе призвано обеспечивать соблюдение прав и законных интересов человека при отправлении правосудия, что опосредованно является формой реализации политических прав гражданина России.

В-четвертых, переводчик является участником уголовного судопроизводства, который в силу специфики своего процессуального статуса и содержания деятельности при осуществлении процедур правосудия способен оказать непосредственное влияние на результаты разбирательства по делу, а поэтому его беспристрастность (наряду с компетентностью) должна рассматриваться как имманентная черта его правосубъектности, которая обязана получить непосредственное законодательное закрепление. Только в этом случае он будет юридически наделен не только способностью, но и возможностью осуществлять перевод материалов и документов уголовного дела исходя из внутреннего убеждения в правильности результата своих действий (этим в том числе будет гарантироваться его процессуальная независимость). Однако беспристрастность переводчика не должна ограничиваться рамками производства по делу и может сохраняться после завершения дела в форме обязанности воздержаться от разглашения или использования в личных целях или интересах третьих лиц любой информации, ставшей ему известной во время участия в процессе разбирательства по конкретному делу.

Наряду с общей правосубъектностью, как уже было сказано выше, в производстве дознания по уголовным делам, отнесенным к подследственности пограничных органов ФСБ России, переводчик как субъект уголовно-процессуальных отношений обладает еще и специальной правосубъектностью, источником происхождения которой является отечественное законодательство о государственной тайне и порядке организации ее защиты (в том числе и в судопроизводстве). В контексте рассматриваемой нами тематики первостепенное значение в деле правового регулирования принадлежит Федеральному закону от 03.04.1995 N 40-ФЗ "О федеральной службе безопасности" (далее - Закон о ФСБ) и Указу Президента РФ от 30.11.1995 N 1203 "Об утверждении Перечня сведений, отнесенных к государственной тайне" (далее - Указ N 1203). Так, в частности, в соответствии с п. "к" ст. 12 Закона о ФСБ определение правил, порядка и режима сохранения государственной тайны (в том числе и в рамках предварительного расследования по уголовным делам, подследственным пограничным органам Федеральной службы безопасности) возлагается непосредственно на ФСБ России. При этом следует отметить, что обеспечение режима секретности при осуществлении предварительного расследования должно затрагивать в первую очередь следственное делопроизводство, поскольку именно в процессуальных документах концентрируются в окончательном виде результаты основных видов деятельности пограничных органов ФСБ России, которые согласно п. 105 Указа N 1203 относятся к информации, составляющей государственную тайну. Одновременно там же указывается, что доступ к секретным сведениям, относящимся к охране Государственной границы РФ, континентального шельфа и особой экономической зоны, могут иметь исключительно сотрудники ФСБ России. Данные нормативно-правовые положения позволяют нам сформулировать важнейшие составляющие специальной правосубъектности переводчика в судопроизводстве по уголовным делам, отнесенным к подследственности пограничных органов ФСБ России.

В производстве по уголовным делам по указанным составам преступлений в качестве переводчика могут выступать исключительно сотрудники пограничных органов ФСБ России или их коллеги из иных служб и органов государственной безопасности, имеющие доступ к государственной тайне и обладающие соответствующей правоспособностью. Их процессуальная деятельность в рамках дознания будет определяться не только соответствующими нормами УПК РФ, но и законодательством о защите государственной тайны. Отраслевой процессуальный закон для переводчика (в отличие от адвоката) в принципе не предусматривает возможности участия в производстве по делам, материалы предварительного расследования по которым являются секретными, - в данном процессуальном качестве может выступать только представитель того ведомства, в компетенции которого находятся конкретные сведения, составляющие государственную тайну (в нашем случае - ФСБ России). Следовательно, дополнительным элементом правоспособности переводчика в рамках его специальной правосубъектности должно быть наличие у сотрудника госбезопасности допуска соответствующей формы к государственной тайне.

Вследствие этого изменяется содержание иных компонентов правосубъектности переводчика в процессе производства разбирательства по указанной категории уголовных дел. В частности, в рассматриваемом нами случае источником специальной дееспособности переводчика является не возрастной ценз, т.е. достижение им возраста 18 лет, когда приобретается общегражданская дееспособность, а его профессиональный статус, т.е. принадлежность к органам госбезопасности. Поскольку в данном процессуальном качестве должен выступать именно действующий сотрудник ФСБ России, то реализация им своих обязанностей будет осуществляться в порядке исполнения служебного задания, а поэтому он автоматически лишается права на получение вознаграждения за свою деятельность и компенсацию расходов по явке к месту проведения дознания, будучи прикомандированным к нему на срок производства предварительного расследования. Тем самым существенно сужается сфера и содержание дееспособности переводчика в рамках специальной правосубъектности.

Однако особо серьезной трансформации в рамках специальной правосубъектности переводчика при его участии в предварительном расследовании по уголовным делам, отнесенным к подследственности пограничных органов ФСБ России, подвергается деликтоспособность путем существенного расширения источников возможной ответственности. Помимо указанных ее видов и форм следует дополнительно отметить возможность наступления уголовной ответственности переводчика, обладающего специальной правосубъектностью, в соответствии с санкциями ст. 283 УК РФ (разглашение государственной тайны), а также служебной (дисциплинарной) ответственности согласно положениям Дисциплинарного устава Вооруженных сил РФ, утвержденного Указом Президента РФ от 14.12.1993, и ведомственных актов ФСБ России.

Резюмируя сказанное выше, мы можем сформулировать понятие специальной правосубъектности переводчика как субъекта уголовного судопроизводства по делам, отнесенным к подследственности пограничных органов Федеральной службы безопасности Российской Федерации. В данном процессуальном качестве может выступать исключительно действующий сотрудник ФСБ России (как пограничных органов, так и территориальных управлений и подразделений госбезопасности), имеющий допуск к государственной тайне соответствующей формы, лично не заинтересованный в результатах разбирательства по делу, привлекающийся к участию в уголовном судопроизводстве в порядке, предусмотренном УПК РФ, и свободно владеющий языком, знание которого необходимо для перевода. При этом в процедурах дознания он выступает как самостоятельный и самодостаточный участник процессуальных правоотношений, руководствующийся в своей деятельности нормами отраслевого процессуального закона и законодательства о государственной тайне, а также своим внутренним убеждением профессионала.