О некоторых вопросах осуществления арбитражными судами контроля за решениями третейских судов и международных коммерческих арбитражей

Курочкин Сергей Анатольевич, доцент кафедры гражданского процесса Уральской государственной юридической академии, кандидат юридических наук.

Любое государство обладает исключительным правом на осуществление юрисдикции в пределах своей территории, реализуемое в основном судами путем отправления правосудия и вынесения обязательных решений. Исполнение на суверенной территории актов иных юрисдикционных органов - решений третейских судов, международных коммерческих арбитражей, а также иностранных судебных решений - допускается только в пределах, определенных самим государством, через признание за такими актами юридической силы и при необходимости выражение согласия на использование механизма принудительного исполнения. Вполне закономерным является стремление любого государства выстроить систему, позволяющую контролировать в той или иной степени включаемые в правопорядок юрисдикционные акты.

Концептуальной основой такого контроля первоначально стала доктрина exces de pouvoir - превышения полномочий, во многом производная от положений договорной теории правовой природы арбитража, суть которой заключается в следующем <1>. Решение третейского суда, вынесенное в соответствии с согласованными правилами, рассматривается как неотъемлемая часть арбитражного соглашения и является обязательным для сторон. В случаях если оно не отвечает их ожиданиям, решение не становится продуктом согласованной воли участников правоотношений. Арбитры в этой ситуации действуют за пределами, очерченными волеизъявлением спорящих субъектов, превышают переданные им полномочия, а потому вынесенное решение является недействительным и проигравшая сторона может его просто игнорировать. Вполне очевидно, что в современных условиях для контроля за арбитражным разбирательством механизма exces de pouvoir оказалось недостаточно. Так, этот вид контрольного механизма может функционировать должным образом только в организованной политико-правовой системе с иерархической системой контроля, включающей эффективную обязательную юрисдикцию для проверки заявлений о превышении полномочий и независимого решения вопроса об утверждаемой недействительности арбитражного решения. Но этот механизм может быть искажен в системе, такой, например, как система международного оборота, в которой не существует устоявшейся эффективной иерархической структуры <2>.

Современная практика осуществления контроля за третейским (арбитражным) разбирательством свидетельствует об усилении юрисдикционных начал в деятельности третейских судов и международных коммерческих арбитражей. Все большее внимание уделяется защите прав участников гражданского оборота на справедливое разбирательство, обеспечению соблюдения требований применимого процессуального законодательства, предотвращению возможных злоупотреблений со стороны арбитров и недобросовестных сторон. Сегодня уже можно вести речь об охране судами права сторон на непредвзятое разбирательство споров, альтернативное по отношению к традиционному разрешению дел в рамках государственной судебной системы.

Вполне закономерно в этих условиях основным (но не единственным) способом реализации контрольной функции в сфере арбитража стал судебный контроль, и определяющим фактором для его организации является отношение государства к третейскому разбирательству как альтернативному способу разрешения споров. В современном мире уже ни одно государство не может себе позволить отвергать арбитраж, иначе участники гражданского оборота вынуждены будут соглашаться на разбирательство дел за рубежом со всеми вытекающими последствиями. Основная роль суда в арбитражном разбирательстве - обеспечение его эффективности как способа разрешения спора сторон. Поэтому сегодня вопрос стоит скорее не о контроле как таковом, а больше о его характере, и на первый план выходит задача отыскания и закрепления оптимального уровня государственного (судебного) контроля за арбитражным разбирательством. В Российской Федерации эта проблема уже довольно давно стала предметом научной дискуссии, что свидетельствует о ее актуальности. Так, например, проф. Т.Н. Нешатаева неоднократно отмечала, что для эффективной совместной работы государственных и третейских судов жизненно важным является механизм контроля за соблюдением прав сторон в третейском разбирательстве, позволяющий учитывать и частные, и публичные интересы. Таким механизмом, по ее мнению, должен стать ограниченный контроль государственных судов, означающий их право по заявлению стороны рассмотреть и вынести решение о принципиальных вопросах третейского разбирательства, затрагивающих исходные положения права на защиту гражданских прав <3>.

Вместе с тем анализ практики рассмотрения дел по заявлениям об оспаривании решений третейских судов и о выдаче исполнительных листов на их принудительное исполнение, проведенный К.И. Забоевым, свидетельствует в пользу необходимости несколько большего контроля со стороны государственных арбитражных судов за третейским судопроизводством и наличия у них полномочий по меньшей мере по проверке правильности применения третейскими судами норм материального и процессуального права, что в конечном счете отразилось бы на соблюдении законности и стабильности гражданского оборота <4>. Существуют и другие позиции по этому вопросу, причем их спектр весьма широк, что, в свою очередь, не может не отразиться на практике применения судами норм глав 30 и 31 АПК РФ.

Установление уровня судебного контроля осуществляется в континентальной системе права законодателем, в системе общего права - судами (судебными прецедентами), причем делается это различными способами. Первым среди них становится нормативное закрепление круга арбитрабельных дел, т.е. тех категорий споров, результаты рассмотрения которых будут признаваться государством на своей территории (ст. 1 Федерального закона от 24.07.2002 N 102-ФЗ "О третейских судах в Российской Федерации"; ст. 1 Закона РФ от 07.07.1993 N 5338-1 "О международном коммерческом арбитраже"). Это своего рода превентивный контроль, ограничивающий деятельность негосударственных юрисдикционных органов в публично значимых сферах. Стороны вольны передавать в арбитраж и другие споры, помимо определенных законодателем, однако решения по ним не будут иметь юридической силы в соответствующем правопорядке (что не исключает их признания в другом государстве). При установлении уровня такого контроля пограничной категорией арбитрабельности становятся споры, связанные с публичными интересами, публичным порядком, споры, имеющие "публично-правовой" эффект.

Сегодня за рубежом в доктрине международного коммерческого арбитража широко обсуждается проблема допустимости рассмотрения третейскими судами (и, как следствие, объема государственного контроля) споров в сферах конкуренции, регулирования рынка ценных бумаг, патентного права. В качестве примера можно привести опыт ее разрешения во Франции. В литературе приводится три этапа в развитии практики применения базовых правил арбитрабельности. На первом этапе, продолжавшемся до середины XX в., полностью исключалась арбитрабельность споров, рассматриваемых в области действия публичного порядка, на втором - лишь тех споров, при рассмотрении которых устанавливались факты нарушения публичного порядка сторонами. На стадии экзекватуры судья обладал неограниченными полномочиями по оценке фактических и юридических обстоятельств для установления наличия или отсутствия арбитрабельности. С изменением подходов судов такая возможность исчезла, а на ее месте родились идеи о смещении контроля с предварительной (вопросы арбитрабельности) на последующую стадию выдачи экзекватуры. Третий этап - в конечном счете судебная практика постепенно пришла к режиму общего дозволения арбитрам рассматривать споры в связанных с публичным порядком сферах <5>. Не исключено, что по французскому пути в перспективе пойдет и российская практика. Сегодня уже очевидным является стремление законодателя и правоприменителя скорректировать круг дел, подведомственных третейским судам и международным коммерческим арбитражам. Но рано или поздно потребности гражданского оборота, осложненного международным элементом, вынудят расширить сферу арбитрабельности включением споров, граничащих с публичным порядком. В этой связи полагаем, что можно ставить вопрос о существовании зависимости между общественной значимостью некоторых категорий споров и уровнем государственного контроля арбитражных решений по ним и, как следствие, необходимости дифференциации подходов к порядку, объему и характеру реализации контрольной функции.

Вторым способом установления законодателем уровня судебного контроля является нормативное закрепление условий включения в правопорядок юрисдикционных актов третейских судов и международных коммерческих арбитражей, в том числе через определение характера, объема и порядка проверки арбитражных решений, установление оснований для их отмены или отказа в признании и принудительном исполнении (главы 30 - 31 АПК РФ, главы 46 - 47 ГПК РФ). В первую очередь уровень контроля определяется характером его осуществления. В мировой практике при построении систем контроля за арбитражными решениями применяется две политики: "справедливости" и "окончательности" <6>. В русле "политики справедливости" при рассмотрении дела юрисдикционным органом должно быть вынесено правосудное итоговое решение, вне зависимости от издержек государства и спорящих сторон и продолжительности рассмотрения дела. Следование "политике окончательности" подразумевает установление пределов разбирательства дела по существу и осуществления проверок и пересмотров всех видов. Для третейского разбирательства и международного коммерческого арбитража это имеет принципиальное значение. В настоящее время все больше государств, в том числе и Российская Федерация, склоняется в сторону "окончательности", ограничивая количество проверок (например, п. 5 ст. 234, п. 5 ст. 240, п. 3 ст. 245 АПК РФ). Своеобразным ориентиром здесь может послужить предложенная проф. У. Парком схема - вмешательство суда по вопросам, касающимся существа спора, добровольно переданного сторонами в арбитраж, требуется только тогда, когда решение арбитров прямо затрагивает интересы общества или третьих лиц. Если же общественные интересы не нарушены, суд должен ограничить свою роль, убедившись лишь в том, что арбитражное решение не получено с нарушением основополагающих принципов, гарантирующих справедливое разбирательство, таким, как преступное злоупотребление арбитров, превышение ими своих полномочий или явное предубеждение в пользу одной из сторон <7>.

Контроль может носить предварительный характер и в этом случае реализуется до начала или в процессе арбитражного разбирательства (оценка действительности арбитражного соглашения и контроль компетенции арбитража). В остальных случаях он обращается на вынесенное итоговое решение через использование механизмов первичного и последующего (вторичного) судебного контроля арбитражных решений. Первичный (primary) контроль - это все процедуры, связанные с проверкой (обжалованием) и оспариванием решения по просьбе проигравшей стороны. Характер этих процедур определяется избранной законодателем концепцией арбитража. В мировой практике существует несколько моделей такого контроля:

1. проверка решения по существу (на предмет правильности применения норм материального и процессуального права и установления фактов, имеющих существенное значение для дела, а также наличия процессуальных нарушений), т.е. фактически обжалование решения;
2. проверка решения на предмет наличия у состава арбитража компетенции и существенных процессуальных нарушений, допущенных при рассмотрении спора;
3. отсутствие какой бы то ни было судебной проверки.

Кроме того, существуют страны, где действуют смешанные модели <8>. К их числу за рубежом обычно относят Англию и Швейцарию (так, например, в Англии суды могут в апелляционном порядке проверять арбитражное решение по вопросам права в случаях, если стороны своим соглашением (в письменном виде) не исключили такую возможность). Сегодня в большинстве развитых стран преобладает проверка решений на наличие существенных процессуальных нарушений.

Последующий (вторичный - secondary) судебный контроль осуществляется в рамках процедуры признания и приведения в исполнение арбитражного решения. Суды от имени государства решают вопрос о включении арбитражных решений в правопорядок, проверяя их на соответствие минимальным стандартам юрисдикционной деятельности (надлежащий характер сторон, равное к ним отношение, состязательность процедуры, волеизъявление на подчинение юрисдикции). В рамках предложенной схемы уровень судебного контроля нарастает от минимального (и, как следствие, потенциально исключаемого по соглашению сторон) на этапе арбитражного разбирательства до максимального (не исключаемого) на этапе признания и приведения в исполнение.

Далеко не всех устраивает уровень судебного контроля, установленный российским законодателем. В литературе было обращено внимание на законодательное закрепление в Российской Федерации концепции двойного контроля за арбитражными решениями, т.е. двойной проверки решения третейского суда по одним и тем же основаниям в рамках двух различных процедур (оспаривания и выдачи исполнительного листа на принудительное исполнение). По мнению О.Ю. Скворцова, это, во-первых, свидетельствует об избыточности правового регулирования в этой области, о нарушении принципа процессуальной экономии; во-вторых, - о гипотетической возможности конкуренции судебных актов; в-третьих, - о нарушении принципа res judicata, который основывается на признании того, что решенное дело не может рассматриваться вновь по тем же основаниям (за исключением пересмотра судебного акта в порядке обжалования и надзора). Все указанные обстоятельства "отягощают" современную российскую модель третейского судопроизводства, делают ее менее эффективной и позволяют судить о возможных проблемах в сфере третейского разбирательства <9>. Их решение ученым видится в исключении "возможности двойного контроля со стороны государственных судов за решениями третейского суда" <10>, и в частности одного из механизмов контроля - института отмены арбитражного решения.

Заметим, что и за рубежом нет единства взглядов по рассматриваемому вопросу. Так, Р. Бриннер полагает, что "с учетом загруженности судов любая мера, уменьшающая их вмешательство в деятельность арбитражей, должна приветствоваться. Действительно, неоправданно, чтобы судебный контроль осуществлялся в месте вынесения арбитражных решений, а не в месте их исполнения. Неоправданно также, чтобы при приведении решений в исполнение судья, рассматривая дело, руководствовался бы иными критериями, помимо международного публичного порядка. И совершенно неоправданно, чтобы сторона, которая свободно заключила договор, предусматривающий рассмотрение споров в арбитраже, имела право (часто на основании ложных аргументов) нарушить взятые на себя обязательства и обратиться в государственный суд" <11>. По мнению же проф. У. Парка, напротив, "мудрость требует того, чтобы государство, в котором было вынесено решение, осуществляло контроль за соблюдением стандартов справедливого разбирательства и интересов третьих лиц. Поскольку в соответствии с Нью-Йоркской конвенцией 1958 г. презюмируется действительность иностранных арбитражных решений, справедливым было бы результаты не отвечающего указанным требованиям арбитражного разбирательства отменить в месте, где они были получены. Проигравшая сторона не должна принуждаться к доказыванию таких фактов, как, например, коррупция арбитров, в судах каждого государства, где испрашивается признание и принудительное исполнение решения" <12>.

Полагаем возможным отметить следующее. Прежде всего в системе судебного контроля необходимо сохранить баланс процессуальных возможностей сторон арбитражного разбирательства в части проверки итоговых решений. Очевидно, что заявление об отмене решения инициируется проигравшей стороной (истцом или ответчиком), а заявление о признании решения и выдаче исполнительного листа на его принудительное исполнение - выигравшей стороной. Как справедливо отмечает И.М. Стрелов, целью введения института оспаривания явилось не усиление контроля за решениями внутренних третейских судов, а обеспечение равенства сторон третейского разбирательства, в том числе путем установления баланса между процедурами отмены и принудительного исполнения <13>. Таким образом, исключение одной из процедур (например, оспаривания) по воле законодателя приведет к искажению этой системы, поставит проигравшую сторону в условия, в которых она не сможет запустить механизм судебного контроля "дефектного" арбитражного решения, и, как следствие, существенно повысит юрисдикционные риски сторон. Сказанное не относится к исключающему соглашению, которым спорящие стороны добровольно принимают на себя обязательство подчиниться решению без его проверки в государственном суде. Судебная проверка арбитражного решения увеличивает временные и финансовые издержки, нивелирует конфиденциальность, которой стороны ожидают от арбитража. Но проигравшая сторона и общество также затронуты арбитражем. Уважение их интересов требует установления определенных мер судебного исследования арбитражных решений по месту их вынесения <14>. Нормативное закрепление первичного контроля отвечает также и принципу процессуальной экономии. Более целесообразным будет проверить арбитражное решение по месту его вынесения, нежели каждый раз ставить этот вопрос при выдаче экзекватуры, что особенно ощутимо проявляется в отношении решений международных коммерческих арбитражей, потенциально исполняемых в большинстве зарубежных стран.

Уровень судебного контроля не может и не должен оставаться статичным. Он подвержен постоянным изменениям, и в этом есть как положительные, так и отрицательные моменты. Но отсутствие стабильности не сможет перевесить позитивные последствия, производные от возможности оптимальным образом настроить весь механизм государственного контроля за арбитражными решениями, основанный на балансе интересов государства, арбитражей и участников гражданского оборота; балансе, сложившемся в конкретном государстве на определенном этапе его развития. По этим причинам право на изменение уровня государственного контроля было предоставлено судам и спорящим сторонам.

Корректировка уровня государственного контроля в странах континентальной системы права осуществляется судами путем: 1) толкования норм законодательства об арбитрабельности; 2) применения норм института публичного порядка. Ярким примером реализации первого подхода в Российской Федерации можно считать отнесение судами споров о правах на недвижимое имущество к исключительной компетенции государственных судов. Так, сегодня арбитражные суды, а вслед за ними и суды общей юрисдикции последовательно придерживаются позиции о том, что споры о правах на недвижимое имущество относятся к исключительной компетенции государственных судов и не могут быть предметом третейского разбирательства <15>. Судами выставлен новый уровень контроля, ставший итогом обобщения практики рассмотрения арбитражами споров о правах на недвижимое имущество. Часто этот контроль реализуется на стадии отмены решения, причем по заявлениям заинтересованных третьих лиц <16>. Отметим, что мог быть принят и другой вариант. Так, например, С.В. Крохалев отмечает, что в европейской практике одним из следствий общей либерализации подходов судов в вопросах арбитрабельности стало возникновение споров о правомерности усиления интенсивности контроля на более поздней стадии <17>. Возможно, что контроль за арбитражными решениями по спорам о правах на недвижимое имущество целесообразнее было бы сделать вторичным, сдвинуть на следующий этап, причем реализовать это можно в рамках действующего законодательства без искажения круга арбитрабельных дел.

Наибольшим потенциалом по изменению уровня контроля обладает практика использования защитного механизма правовой системы - применения норм института публичного порядка (основополагающих принципов российского права). Традиционно публичный порядок рассматривается как выражение общих принципов и ценностей, из которых исходит определенное государственное сообщество и соблюдение которых необходимо для поддержания его существования и стабильности <18>. А поскольку признание тех или иных обстоятельств в качестве нарушений публичного порядка осуществляется государственным судом по своей инициативе ex officio в ходе рассмотрения дела, рассматриваемое основание для отмены (отказа в признании и принудительном исполнении) арбитражного решения можно считать регулятором объема судебного контроля, ориентированного на достижение его оптимального уровня в конкретных исторических условиях. Проиллюстрировать эти выводы можно на примере рассмотрения принципа законности в качестве составляющей публичного порядка.

Не вызывает сомнения тот факт, что указанный принцип является основополагающим для российской правовой системы, проявляется в каждом ее элементе, пронизывает нормативную и правоприменительную сферы. И поэтому вполне естественным было признание судами в качестве составляющей публичного порядка соблюдения законности при осуществлении правосудия <19>. Заметим, однако, что это существенно расширяет пределы контроля за решениями третейских судов и международных коммерческих арбитражей, более того, делает судебный контроль абсолютным, на что справедливо указал Федеральный арбитражный суд Московского округа. Если понимать под законностью совокупность многообразных, но одноплановых требований, связанных с отношением к законам и проведению их в жизнь: точно и неуклонно соблюдать законы всеми, кому они адресованы; соблюдать иерархию законов и иных нормативных актов <20>, то доводы о нарушении решением принципа законности фактически направлены на пересмотр выводов решения арбитража, сделанных при разрешении спора по существу <21>. В итоге принцип законности приобрел иное звучание. Арбитражными судами было признано, что неправильная оценка третейским судом (арбитражем) имеющихся в деле доказательств и необоснованное или неправильное применение судом отдельных норм гражданского законодательства, регулирующих конкретные, вытекающие из заключенного между сторонами договора правоотношения, возникающие в процессе осуществления сторонами предпринимательской деятельности, не являются основанием для отмены решения третейского суда <22>.

Определенными возможностями по регулированию уровня судебного контроля за арбитражным разбирательством располагают и спорящие стороны. В ряде государств, в том числе и в Российской Федерации, стороны могут своим соглашением исключить проверку решения третейского суда, реализуемую в рамках первичного контроля. Впервые исключающее соглашение появилось в Англии и было направлено на устранение судебной проверки арбитражного решения по существу как в целом, так и отдельно по вопросам применения права. Позднее этот институт проник в правовые системы, воспринявшие частноправовую концепцию арбитража, распространив свое действие на механизм отмены арбитражного решения. Заметим, что заимствован он был везде крайне осторожно. Так, например, до сих пор суды США придерживаются сформулированного в ответ на вопросы, поднятые сторонами в делах Chromalloy и Baker Marine, правила о том, что стороны не могут своим соглашением ограничить право государственного суда на отмену арбитражного решения в случаях, когда будет выявлено одно из установленных законом оснований для указанной отмены <23>. В настоящее время действие исключающих соглашений значительно расширилось и сторонам предоставлено право устранить проверку арбитражного решения по месту его вынесения в полном объеме. Контроль со стороны государства в этом случае возможен лишь в рамках процедуры признания и приведения в исполнение арбитражного решения. Одной из причин столь радикального изменения режима государственного контроля стало стремление ряда государств максимально делокализовать арбитраж, проводимый на их территории, и тем самым привлечь иностранных предпринимателей для урегулирования споров.

В Швейцарии стороны, не являющиеся резидентами этой страны, могут прямым указанием в арбитражном соглашении или ином письменном документе, заключенном позднее, исключить любые процедуры отмены вынесенного арбитражного решения либо ограничить возможность такой отмены указанием на одно или несколько оснований. Однако это не устраняет полностью судебный контроль за арбитражным решением. Его эффект состоит в том, что стороны отказываются от возможности такой отмены будущего решения, которая будет иметь действие erga omnes. Другими словами, если стороны заключают исключающее соглашение, арбитражное решение становится "иностранным" в глазах швейцарских судей. Таким образом, если сторона требует исполнения такого решения в Швейцарии, будет применяться Нью-Йоркская конвенция 1958 г. и сторона, препятствующая его признанию и исполнению, может ссылаться на соответствующие статьи Конвенции в обоснование необходимости отказа в признании и исполнении арбитражного решения <24>.

Будучи заимствованным из других правовых систем, институт исключающего соглашения весьма своеобразно прижился на российской почве. Как отмечает проф. В.В. Ярков, решения третейских судов, которые признаны сторонами окончательными в их соглашении, не могут быть оспорены в арбитражный суд. В ст. 34 Закона РФ "О международном коммерческом арбитраже" нет специальных условий оспаривания арбитражных решений. Поэтому любое решение международного коммерческого арбитража, принятое на территории России, может быть оспорено в порядке, предусмотренном § 1 главы 30 АПК РФ <25>. Как мы видим, российская модель правового регулирования третейского разбирательства и международного коммерческого арбитража в части предоставления сторонам права на заключение исключающего соглашения построена совершенно по иному принципу, нежели системы развитых зарубежных стран, следующих современным тенденциям делокализации арбитража. Кроме того, как было отмечено арбитражными судами, ссылка в третейском соглашении на то, что решение третейского суда является окончательным, действует только для участников третейского соглашения <26>. Это в значительной степени нивелирует роль исключающего соглашения, дает возможность третьим лицам ставить вопрос об отмене арбитражного решения, несмотря на стремление спорящих сторон ограничить контроль государственного суда.

Эффективность работы системы, позволяющей государству контролировать включаемые в правопорядок юрисдикционные акты третейских судов и международных коммерческих арбитражей, производна от уровня такого контроля. Как недостаточное, так и чрезмерное внимание государства, в котором было разрешено дело или ставится вопрос о признании (исполнении) третейского решения, к результатам разбирательства может существенно исказить арбитражный режим, лишить спорящие стороны преимуществ третейской формы защиты прав и законных интересов, существенно снизить количество рассматриваемых арбитражами дел. Механизм корректировки уровня контроля дополняет законодательное регулирование, позволяет отыскать и зафиксировать оптимальный с точки зрения конкретного государства на определенном этапе его развития режим контроля за арбитражными решениями. И наиболее значительная роль здесь принадлежит судам. Как справедливо отмечается в зарубежной литературе, можно считать фактом то, что эффективность законодательства об арбитраже и проводимого на его основе арбитражного разбирательства во многих, если не во всех, странах напрямую зависит от судов этих стран. Только тогда, когда суды реализуют свои полномочия по надзору и содействию разбирательству дел в арбитражах, и только тогда, когда они делают это мудро, национальная система гражданской юрисдикции в целом и арбитражное разбирательство в частности достигнут своих целей в обеспечении беспристрастного, справедливого и эффективного порядка разрешения коммерческих споров <27>.