Мудрый Юрист

Немецкое общее учение о государстве: российская теория государства или теория конституционного права?

Княгинин К.Н., заведующий кафедрой конституционного, административного и муниципального права Сибирского федерального университета, доцент, кандидат юридических наук (г. Красноярск).

I. Вопрос, который вынесен в заголовок материала, понятно, не рассматривается автором как вопрос о точности русского перевода немецкого словосочетания "Allgemeine Staatslehre". Ставшее за много лет употребления привычным, сначала для наименования научных и учебных курсов соответствующей тематики немецких авторов, а затем и для наименования подраздела немецкого правоведения, выражение "Allgemeine Staatslehre" вполне уместно было бы излагать по-русски с помощью словосочетания "общее учение о государстве". Именно так было переведено и свыше ста лет назад, и совсем недавно название классической книги Г. Еллинека "Allgemeine Staatslehre" <1>. Сформулированный в заголовке материала вопрос есть вопрос о вариантах подхода к построению системы научного юридического знания и, что немаловажно, - о вариантах подхода к построению системы учебных юридических курсов.

<1> Справедливости ради надо отметить, что иногда соответствующее немецкое словосочетание пытаются переводить с помощью привычного слуху российского юриста словосочетания "общая теория государства". Название работы П. Пернталера (Allgemeine Staatslehre und Verfassungslehre. 2, vollig neubearb. Aufl. Wien, New York: Springer-Verlag, 1996) при подготовке по ней реферата была переведена как "Общая теория государства и теория конституционализма". См.: Пернталер П. Общая теория государства и теория конституционализма // Политическая наука: Современное состояние и перспективы развития. М.: Центр социальных и политических исследований, 1997. Как будет показано ниже, такой перевод не вполне корректен.

Соответствующие немецкому общему учению о государстве знания в российском правоведении не принято рассматривать как представляющие собой некоторую единую систему, способную претендовать на звание "суверенной" или хотя бы "автономной" целостной научной и учебной дисциплины. Воспитанный в отечественной научной и образовательной традиции последних десятилетий юрист укажет, что многие из перечисленных выше тем-предметов немецкого общего учения о государстве известны ему и как общетеоретико-государственные, и как конституционно-правовые. При этом он добавит, что данная группа тем-предметов может быть поделена на три части. Первую часть образуют темы, исторически воспринимаемые нашими правоведами в качестве естественной исследовательской монополии российской теории государства и права (речь идет о понятии государства, его целях, задачах, функциях, легитимации, правовом и социальном государстве, законности и т.д. <2>); вторую часть - темы, рассматриваемые в качестве предмета, исследуемого теорией государства и права и конституционным правом на более или менее паритетных началах (к ним можно причислить такие вопросы, как суверенитет государства, форма государственного правления и форма государственного устройства, политический (государственный) режим (демократия), государственные органы, разделение властей, основные права и свободы, их гарантии и др.). Но этот же юрист заметит, что определенная часть материала, входящего в немецкое общее учение о государстве, опознается (по крайней мере опознавалась до недавнего времени) в свете структуры отечественного правоведения как материал не общетеоретический, но отраслевой, конкретнее - конституционно-правовой (это относится к некоторому количеству тем, посвященных собственно теории конституции, парламентаризму и т.п.).

<2> В немецком правоведении почти все эти вопросы являются "полноценным", можно сказать, "родным" предметом не только "общего учения о государстве, но и науки государственного (конституционного) права". См., например: Государственное право Германии. Сокращенный перевод немецкого семитомного издания. Т. 1. М.: Изд-во ИГиП РАН, 1994.

Наложение друг на друга соответствующих структур немецкого и российского правоведения выявит, как видим, одновременно и совпадение, и несовпадение. Совпадение проявляется в том, что некоторый юридический материал и там, и там считают возможным рассматривать в рамках научного знания, обособленного от отраслевых юридических наук - соответственно в общем учении о государстве и (общей) теории государства (и права). В то же время в немецкой доктрине общее учение о праве если оценивается как юридическая наука, то оно считается частью науки государственно-правовой, если же юридической наукой это учение и не считается, то оно все равно причисляется к блоку государственно-правовых (публично-правовых) дисциплин, да еще и имеет своеобразного "дублера-родственника" в виде выделенной теоретической части конституционной науки - учения о конституции. В современном же российском правоведении не принято оценивать теорию государства, при том что преобладающим является мнение о юридической природе этой теории <3>, как дисциплину конституционно-правового блока. Она оценивается, как и теории права, в качестве некоей надотраслевой научной надстройки в системе российского правоведения, содержащей универсальные внеотраслевые юридические знания, да еще и выполняющей методологические функции по отношению ко всем отраслевым юридическим дисциплинам.

<3> В некотором количестве источников отечественную теорию государства рассматривают в качестве политико-юридической науки. Но в рамках такого подхода оказывается трудно идентифицировать ее предмет и иные особенности. Ведь в структуре отечественного общественного знания статуирована и такая наука, как политология. Она в целом занимается изучением тех же самых вопросов, которыми занимается и российская теория государства, и немецкое общее учение о государстве. Обозначим еще раз правильную, с нашей точки зрения, позицию: наука, которая исследует "нормативное", то есть то, что регламентируется правом, уточним, является продуктом права (правового регулирования), есть юридическое явление и изучаться под "нормативным" углом должно юридической наукой.

II. Принятая в отечественном правоведении система организации соответствующей части научной доктрины не выдерживает проверки с помощью элементарных, принятых в научных исследованиях неэмпирических критериев. Поверхностное сопоставление содержания отечественных теории государства (теории государства и права) и конституционного права как научной и учебной дисциплины, как указывалось выше, позволит обнаружить не только близость, но и существенное совпадение (если уж совсем точно - дублирование) тематик исследования и преподавания. Ситуация, в которой одни и те же вопросы рассматриваются в одном (в данном случае - юридическом) ключе дисциплинами, которые объявляются не просто вполне самостоятельными по отношению друг к другу в системе юридического знания в целом, но одна общеправовой, а другая отраслевой, в принципе не может быть признана нормальной. Она является верным признаком того, что соответствующие методологические проблемы построения системы российского правоведения и методические проблемы преподавания юридического знания пока разрешены неудовлетворительно.

Коренная причина сложившегося положения заключается в ошибочной методологической посылке о возможности построения какой-то общей юридической надотраслевой теории государства. Воспользуемся (правда, в своих целях) заимствованным у Х. Кельзена выражением и отметим, что может быть "чистое правовое" (в смысле юридико-теоретическое как юридико-надотраслевое) учение о праве, но не может быть "чистого правового" учения о государстве. Сохраняя юридический ракурс исследований, можно вычленить некоторые общие закономерности организации и функционирования (на это и претендует отечественная общая теория государства и права) лишь собственно правовых явлений. Есть некоторые проявляющиеся во всех отраслях права закономерности строения нормы права, толкования правовых предписаний, признаков и состава правонарушений и т.д. Но в рамках юриспруденции нельзя выявлять какие-то внеправовые и, как следствие, надотраслевые закономерности организации и функционирования государства. Ведь исследуемое в юридическом аспекте государство есть то, что "говорят" о его строении и деятельности право и практика его реализации, причем не право и практика вообще, а право и практика конкретной отраслевой принадлежности. Общие, подчеркнем еще раз - юридические, "закономерности государства" на деле с неизбежностью оказываются "общими закономерностями" правового регулирования соответствующей организации и деятельности государства в целом или его отдельных структурных частей нормами какой-то отрасли права.

Сама отечественная теория государства и права вообще является весьма своеобразным научным образованием. По наблюдению, высказанному одним из представителей этой науки, три четверти материала, препарируемого данной научной дисциплиной, заимствовано из отраслевых юридических наук <4>. Однако надо видеть разницу между этими заимствованиями. Та же теория права заимствует теоретические конструкции из гражданского права, например теорию правоотношений, или уголовного права, например теорию преступлений (правонарушений), а потом пытается рассматривать этот заимствованный материал в качестве универсального, всеотраслевого и предлагает перенести соответствующие конструкции в доктрины тех отраслевых наук, которые пока сами не могут похвастаться такими разработками. Оставим в стороне вопрос о том, нужен ли юридическим наукам такой "переходник" и способна ли теория права сама по себе привносить "добавленную стоимость" в заимствованное знание. По крайней мере в таком построении научного юридического знания можно проследить некоторую логику. Можно привести пример такого влияния общей теории права и на российскую доктрину конституционного права. Теория конституционных правонарушений и конституционной ответственности стала разрабатываться, если проанализировать работы занимавшихся этой проблемой ученых, под влиянием работ, выполненных преимущественно в теоретико-правовом, но не отраслевых направлениях.

<4> Пучков О.А. Теория государства и права: проблемы и перспективы // Правоведение. 2001. N 6. С. 9.

Однако все обстоит иначе, если мы под этим углом посмотрим на теорию государства. Так уж получилось, но в ходе "эволюционного отбора" в отечественную (общую) теорию государства (и права) так называемого теоретико-государственного материала роль главного "донора" была уготована доктрине конституционного права. В первую очередь именно из нее заимствовались и выдавались в качестве имеющих общетеоретико-государственное значение теоретические, но отраслевые, понятия и конструкции (от форм государства до основных прав и свобод личности). Значительная часть из этих понятий и конструкций, используемых теорией государства, как уже указывалось, сохранила и конституционно-правовую "прописку". Никакой универсализации (всеотраслевого характера) соответствующему материалу отечественная теория государства не придает и придавать не может. Этот материал остается при любых раскладах конституционно-правовым, он не нужен всем иным отраслевым юридическим наукам, ибо он для них "чужой", нормы права этих отраслей данных вопросов не касаются. Теоретико-государственные наработки должны "возвращаться" в ту же самую конституционно-правовую доктрину, из которой теория государства и заимствовала "рабочий" материал. Частичным исключением является разве что наука (и учебная дисциплина) административного права. Но в данном случае это объясняется объективной предметной и "методической" связанностью конституционного и административного права. Да и исторически сложившееся взаимодействие доктрин конституционного и административного права прочнее и многограннее, чем взаимодействие каждой из указанных наук с теорией государства. Эти отраслевые науки если и нуждаются в научном теоретическом "посреднике", то им должна выступать теория публичного права.

Реально водораздел между отечественными теорией государства и конституционным правом (его теорией) пролегает не по заявляемой при определении предмета теории государства и права линии, отделяющей знание о всеобщем в государственной и правовой системах от знания о частном и конкретном в них. Этот водораздел фактически проводится по линии, отделяющей анализ фрагментарный, ходульный (схематичный и упрощенный) некоторых отраслевых, а потому "частных" и "конкретных" конституционно-правовых институтов и явлений (так подается соответствующий материал в собственно общетеоретических стандартных источниках) от анализа полнокровного и максимально глубокого, насколько это следует делать в специальной конституционно-правовой доктрине. В свете сказанного сегодняшнюю отечественную теорию государства (в ее юридической части) уместно бы было назвать энциклопедией конституционного права, то есть курсом-введением в конституционное право. Если конституционное право (скорее, как учебная дисциплина) и нуждается в таком "введении", то никак не в виде имеющейся отечественной теории государства. Но об этом ниже.

Констатация кризиса российской теории государства и права сопровождается утверждением о том, что спасение данной науки надо связывать с усилением эмпирического начала в ее исследованиях: "...собственные научные основания теории государства и права лежат... в плоскости эмпирических видов юридической деятельности. Именно отсутствие собственных разработок у теории государства и права влияет на "вторичность" ее содержания" <5>. Не будем трогать теорию права. О ней особый разговор, хотя и для нее такой совет выглядит по меньшей мере спорным. Для теории же государства, как представляется, реализация этой рекомендации закончится полным крахом. Исчезнут последние иллюзии относительно возможности обоснования самостоятельности данной науки. Симптомы этого процесса мы, кстати, наблюдаем сейчас. Отчетливо обнаруживает себя тенденция ко все большему переплетению предметов исследования отечественной теории государства и науки конституционного права. Равно совпадает все больше тем двух соответствующих учебных дисциплин. Теория государства в этих условиях не может удержаться в состоянии хотя бы внешне формально самостоятельной юридической науки.

<5> Пучков О.А. Теория государства и права: проблемы и перспективы // Правоведение. 2001. N 6. С. 11. В данном случае понятие эмпирического в науке употреблено, разумеется, не в том смысле, который придается ему в немецкой доктрине в противопоставление нормативному (об этом речь шла выше). Здесь это понятие употреблено в значении традиционного для нашей науки понимания эмпирического как практического, противопоставляемого абстрактно-теоретическому.

Отчасти в этом "повинны" представители науки конституционного права. Закрепление в действующей Конституции Российской Федерации некоторых понятий, которые ранее считались сугубо теоретическими и лишенными позитивно-нормативного содержания, как-то: "правовое государство", "социальное государство", "светское государство" - "вынуждает" конституционалистов изучать эти явления, покушаясь в этой части на естественную (или противоестественную?) монополию российской теории государства. Пока, правда, доктрина российского конституционного права не занимается вопросами признаков и понятия (юридического) государства, а также целей и функций государства, хотя соответствующие темы прямо формулируются в позитивном конституционном праве (либо выводятся из него). Но, вероятно, невнимание российской науки конституционного права к данной проблематике - явление временное.

Теория же государства (и права) проводит по отношению к предмету науки конституционного права агрессивную "аннексионную" политику. Предметом теории государства представители данной науки объявляют ту самую конституционную "эмпирию". Во многих новейших учебниках и учебных пособиях по теории государства и права излагаются такие темы, расширяющие ее предмет до исторически исключительно конституционно-правового, как "Конституция", "Действие (прямое действие) конституции", "Конституционное правосудие", "Общественные объединения", "Политические партии", "Уполномоченный по правам человека", "Местное самоуправление (и его модели, гарантии)" и т.д., и такие темы, углубляющие этот предмет до того же самого исторически исключительно конституционно-правового, как "Форма правления РФ", "Государственное устройство РФ", "Глава государства" (иногда в дополнение и "Президент РФ"), "Парламент" (иногда и "Федеральное Собрание РФ", "Законодательный процесс" (иногда и "Законодательный процесс в РФ")), "Опубликование и вступление в силу нормативных актов в РФ", "Федеральные конституционные и федеральные законы", "Акты Президента и Правительства РФ" и т.д. <6>. Авторы учебников и пособий, которые таким образом компонуют их содержание, оперативно откликаются на запросы российской образовательной практики. В учебные программы, перечни экзаменационных билетов по теории государства и права, которые используются в отечественных вузах, такие темы (вопросы) включаются все активнее <7>. Показательно и то, что иногда соответствующие вопросы формулируются в заведомо конституционно-правовом обличье: в них указывается, что такое-то явление (разделение властей, форма государственного устройства и т.д.) должно анализироваться "по Конституции РФ".

<6> Справедливости ради надо сказать, что современная российская теория государства (и права) занимается заимствованиями и из иных отраслевых юридических дисциплин. Например, во многие, в том числе "солидные", курсы по теории государства и права включаются в качестве общетеоретико-государственных такие всегда относимые к административно-правовым вопросы, как "Государственная служба. Государственные служащие". Но число таких "иноотраслевых" заимствований несопоставимо с числом заимствований из науки конституционного права.
<7> См., например: http://www.ulsu.ru; http://www.mepi77.ru; http://distance.ru; http://www.bsu.edu.ru.

Такого рода экспансия свидетельствует, как представляется, не об интенсивном развитии теории государства (и права), а о, скажем прямо, ее неполноценности и даже об алогичности ее существования в нынешнем виде. Стремление уйти от схематичного пересказа азов теории конституционного права, чем теория государства занималась традиционно и что не есть, строго говоря, наука, расширение тематики и углубление уровня юридических научных исследований может привести лишь к превращению теории государства из "бледной тени" теории конституционного права в "полнокровного" дублера его полного курса. Налицо, как указывалось, симптомы того, что отечественная теория государства вступает на этот путь.

Теоретически альтернативой такому поиску своего "я" может, конечно, служить расширение философского, социологического, политического и т.д. в содержании теории государства. В науке нет абсолютных междисциплинарных барьеров, поэтому в работы по курсу, названному теорией государства, могут, естественно, включаться положения, которые свидетельствуют о неюридическом ракурсе исследования. Другое дело, что этот неюридический материал размоет нормативность соответствующей науки и выведет данное учение за рамки юридических наук вообще. Нанесение на это социологическое, политологическое и т.д. учение флера с помощью упрощенных или даже вульгаризированных юридических конструкций ситуацию не изменит.

Российская теория государства находится в своеобразном методологическом тупике. Превращение ее в "настоящую" науку юридического толка с неизбежностью преобразует ее из "схематической" и "фрагментарной" теории конституционного права в полнообъемную науку конституционного права. Избавиться же от этого преобразования теория государства может только с помощью "ухода" в своих исследованиях от сугубо юридической проблематики и методологии в политологическом, социологическом и подобных "направлениях".

Хотелось бы с оглядкой на проанализированные моменты высказаться по проблеме, которая в свете поставленных в работе задач является, казалось бы, сопутствующей. Речь идет о принятой в России схеме, при которой общетеоретико-государственные знания объединятся со знаниями, составляющими теорию права, в одну науку - так называемую теорию государства и права (общую теорию государства и права). Этот подход к структуре юридического знания в отечественной науке является доминирующим. Обычно в качестве довода о необходимости объединения этих двух групп знаний в одну науку (и учебную дисциплину) приводят "рассудочные" утверждения о единой исторической судьбе государства и права, их неразрывном функциональном единстве, невозможности анализа одного без другого и т.д. Некоторое количество противников такого подхода, высказывая мнение о самостоятельности этих областей знания и необходимости компоновки на их базе самостоятельных научных дисциплин, ссылаются обычно на политический (политологический) характер знаний, составляющих теорию государства, и юридический характер знаний, составляющих теорию права <8>. Сам довод о разных характерах этих двух наук не представляется стопроцентным, поскольку теорию государства в ее сегодняшнем виде нельзя однозначно подавать как неюридическую науку. Но она, даже будучи юридической, действительно, не должна объединяться с теорией права в одну науку, отнюдь не из-за того, что предстает разбавленной каким-то количеством политологических и иных неюридических напластований.

<8> См., например: Общая теория права: Учебник для юридических вузов / Под ред. А.С. Пиголкина. М.: Изд-во МГГУ им. Н.Э. Баумана, 1998. С. 4 - 5.

Принципиально важную мысль высказал Р. Циппелиус. Он обратил внимание на то, что теоретичность общего учения о государстве не достигает уровня теоретичности <9> учения о нормах <10> (под учением же или наукой о нормах (либо о нормах и источниках права) в немецком правоведении разумеют научное знание, приблизительно эквивалентное большей части российской общей теории права). Речь здесь идет о том, что учение о нормах (фактически российская теория права без право-философских и т.п. вкраплений) может быть чистым абстрактно-теоретическим юридическим учением, более или менее отвлекающимся от содержания позитивных правовых предписаний. Но в общем учении о государстве в его немецком варианте это отвлечение уже не может быть таким же. Теоретические представления о государстве, если они останутся, как сказали бы все немецкие ученые, нормативными или юридическими, как скажем мы за некоторыми немецкими и большинством российских ученых, сколь бы они ни продвигались в направлении абстрагирования, не могут отвлечься от положений позитивного права (преимущественно конституционного). Полное такое отвлечение означает утрату знанием о государстве юридического содержания. Но такой "неотвлеченный" от действующего права материал уже не может быть общетеоретическим, "над- или внеотраслевым". Он является конституционно-правовым (публично-правовым).

<9> Уместнее в российском варианте, вероятно, говорить не об уровнях теоретичности, а об уровнях абстрагирования знания.
<10> См.: Zippelius Reinhold. Allgemeine Staatslehre: (Politikwissenschaft). 13 Neubearb. Aufl. S. 9.

III. Следует ли с учетом всего сказанного ограничиться констатацией различий немецких и российских юридических научных и образовательных традиций <11> и сделать вывод о непринципиальности последствия избрания одного (немецкого) и другого (российского) варианта построения системы юридической науки и системы юридических учебных дисциплин? В конце концов, в немецкоязычных источниках обращалось внимание на то, что структурирование знания, составляющего общее учение о государстве, проводится во многих странах по-своему, и существование точной копии этого общего учения, сложившегося в Германии, Австрии и Швейцарии, в системе каждой национальной юридической науки необязательно <12>. Можно попытаться заявить, что наличие в структуре отечественного правоведения теории государства, а равно объединение этого знания в одну дисциплину с теорией права есть отличительная особенность российской науки (и образования) <13>. Российскую же теорию государства вообще принято рассматривать научно-учебным образованием, идентичным немецкому общему учению о государстве <14>. В этом случае вроде бы следует говорить о том, что и здесь в немецкой и российской структурах наук сходства больше, чем кажется на первый взгляд.

<11> Возможно, у российской правовой доктрины был исторический шанс воспринять немецкую схему разделения юридических наук. По крайней мере после того, как на рубеже прошлого и позапрошлого веков окончательно оформилось немецкое общее учение о государстве, появились и российские курсы, выполненные в ключе данной науки (см., например: Магазинер Я.М. Общее учение о государстве. Курс лекций, читанных в Петроградском университете в 1918 - 1922 гг. 2-е изд., перераб. СПб.: Кооперация, 1922). Однако в последующем от данного возможного направления структурирования и развития научного знания отечественная юриспруденция отказалась. Одной из главных причин этого стало, вероятно, оформление советской (общей) теории государства (и права).
<12> Fleiner-Gerster Thomas. Allgerneine Staatslehre. 2 Aufl. S. 3.
<13> Правильнее здесь будет определять такую структуру юридического знания не как сугубо российскую, но как советскую и постсоветскую. В той же Украине придерживаются подобного же деления юридического знания. Кстати, украинская теория государства и права "конституализируется", возможно, еще стремительнее, чем российская. Если предлагающимся в украинском курсе по данной дисциплине (см.: http://pravoznavec.com.ua/books/209/17/) темам "Украина как суверенное, демократическое, правовое, социальное государство", "Конституция Украины, ее основные черты, место и роль в системе нормативно-правовых актов Украины", "Общая характеристика системы государственных органов, предусмотренных Конституцией Украины", "Общая характеристика местного самоуправления в Украине" и др. при желании можно подыскать российские аналоги, то для включения в отечественные программы и издания по теории государства и права тем, подобных темам "Референдум в Украине: понятие, виды, юридическая природа", "Указное право. Указы Президента Украины. Институт контрассигнации", "Толкование термина "законодательство" Конституционным Судом Украины", время все-таки еще не пришло.
<14> См., например: Поцелуев Е.Л. Современное состояние теории государства и права: кризис или поиск собственной идентичности? // Правоведение. 2004. N 2. С. 154.

Как представляется, сравнивая структуру немецкого и российского правоведения в затрагиваемой ее части, мы все-таки не сможем прийти к выводам, отображаемым известной формулой о непринципиальности перемены мест слагаемых, ибо сумма останется прежней. За различиями в построении научного и учебного юридического знания здесь стоят традиции, базирующиеся на отличающемся видении организации системы юридического знания, "сумма" которого оказывается в разных описанных вариантах отнюдь не идентична. Эти "слагаемые" оказываются не просто перемещенными, но поданными в существенно разнящейся методологической и системно-научной "упаковке".

В первую очередь надо отметить, что российская теория государства отнюдь не равнозначна немецкому общему учению о государстве. Общее учение о государстве не прямо, как предлагается некоторыми немецкими учеными, так косвенно "оконституциализировано": при всем различии оценок его природы не подвергается сомнению ни его нормативность, ни его принадлежность к пулу государственно-правовых дисциплин. Можно, конечно, сказать, что и общее учение о государстве не полностью интегрировано в доктрину государственного (конституционного) права. Но немецкая юридическая наука при всей ее проявляющейся в деле о природе и месте общего учения о государстве известной задогматизированности, связанности традициями и научными авторитетами представляется системой, построенной на достаточно рациональных и прагматических началах. Представители немецкой государственно-правовой науки не предпринимают на общее учение о государстве крупномасштабного наступления, во-первых, очевидно, потому, что в немецком правоведении само по себе нахождение этого учения в сфере владений публичного, прежде всего государственного (конституционного), права сомнению не подвергается. Это учение в любом случае реально занимается не тем, что можно назвать научным "самообслуживанием", а служит и в научном, и в учебном плане государственному (конституционному) праву, иным публично-правовым дисциплинам <15>. Во-вторых, потому, что государственно-правовая наука методологически обеспечивается помимо общего учения о государстве и учением о конституции - теоретической дисциплиной, выступающей дублером учения о государстве. Эти обстоятельства позволяют, можно сказать, снисходительно относиться к декларируемой немецкими авторами дистанцированности общего учения о государстве от юридических наук вообще и науки государственного (конституционного) права в частности. Такую позицию можно оценивать как спорную и даже досадную, но общему делу развития немецкой юридической науки и немецкого юридического образования в сложившейся ситуации она, как представляется, серьезно помешать не может.

<15> В вузах немецкоязычных стран нормальным считается подход, когда общее учение о государстве выступает в учебных планах и на экзаменах не самостоятельной дисциплиной, а дисциплиной, объединенной с курсом конституционного права. Например, в университете г. Граца соответствующий учебный курс именуется "Конституционное право и общее учение о государстве" (см.: http://online.uni-graz.at/kfu_online/lv.detail?clvnr=140088), а в университете г. Инсбрука преподается курс "Общее учение о государстве", "Учение о Конституции" и "Конституционное право" (http://www2.uibk.ac.at/service/c101/mitteilungsblatt/2000/38/mitteil.pdf).

В российской науке ситуация иная. Хотя отечественная теория государства и "конституциализирована" изначально и продолжает объективно-закономерно "конституциализироваться", но происходит это с ней словно вынужденно, вопреки декларируемому "надотраслевому" характеру данного учения, его равносвязанности с любой юридической отраслевой дисциплиной. Искусственное объединение теории государства с генетически иным знанием (теорией права) притормаживает логичный процесс признания теории государства и права принадлежащей к государственно-правовым дисциплинам.

На итоговых научных результатах отмеченная особенность структуры отечественной юриспруденции сказывается, пожалуй, в относительно малой степени. Эта проблема прямо влияет разве что на так называемую организацию науки: образование каких-то научных и связанных подразделений (отделов, секторов, советов и т.д.). Кстати, наблюдения показывают, что и в этой части теоретико-государственная и конституционно-правовая околонаучная деятельность оказываются неразведенными. Диссертации по одинаковым темам и с одинаковым подходом к их раскрытию могут защищаться и по специальности "Теория государства и права", и по специальности "Конституционное право".

Что касается собственно научной работы, то представители науки теории государства, если ставят своей целью непереизложение положений доктрины конституционного права, но намереваются вести углубленное исследование юридической проблематики якобы своей дисциплины, вынуждены реально заниматься конституционно-правовыми разработками. Наука конституционного права, как ни пытайся "расщепить" ее субъективно, объективно останется единой с точки зрения своего предмета и метода, определяемого "зоной" конституционно-правового регулирования. Покуда к таковой относятся форма государственного правления, форма государственного устройства, основные права и свободы личности и т.д., юридическое, оговорюсь еще раз, исследование этих явлений будет конституционно-правовым. Иного просто не дано. Ведение этих конституционно-правовых по своему содержанию исследований в русле теории государства может сбивать методологический "прицел" исследователя, если он, конечно, будет сознательно стремиться реализовать в исследовании концептуальные установки так называемой теории государства (и права) и специально дистанцироваться от науки конституционного права. Впрочем, на практике такое развитие событий едва ли возможно. Эти концептуальные теоретико-государственные установки реально "срабатывают" во все тех же методологических описаниях исследований, если, естественно, ученый специально на этих вопросах останавливается. В общем, все обстоит так, как и у немецких ученых, предпринимающих попытки отделения общего учения о государстве от доктрины государственного (конституционного) права.

Оценивая влияние такого строения отечественного юридического знания на учебный процесс, можно прийти к выводу о том, что последствия этого представляются более серьезными. Такая ситуация, как представляется, вредит, с одной стороны, преподаванию теории права, поскольку в рамках перегруженного, объединенного с теорией права курса сложные и объемные положения последней не удается даже логично выстроить, а тем более подробно донести и хорошо усвоить. С другой стороны, самим существованием в таком виде теория государства мешает выстроить оптимальное преподавание конституционного права. Сегодня в качестве самостоятельных дисциплин преподаются конституционное право России и конституционное право зарубежных стран, которые базируются на одних и тех же в целом категориях и конструкциях. Эта ситуация приводит к выводу о желательности преподавания некоего обобщающего вводного конституционно-правового курса, в рамках которого эти категории и конструкции были бы отработаны.

Приемлемым вариантом в этом случае выглядело бы отделение теории государства от теории права и построение на его базе курса, подобного немецкому общему учению о государстве, введя последний в блок конституционно-правовых (публично-правовых) дисциплин и "заставив" его "явочным порядком" работать с конструкциями конституционного (публичного) права и на это право. Однако если данный курс будет продолжать позиционироваться приблизительно так, как позиционируется в большинстве немецкоязычных научных источников общее учение о государстве, а именно как "суверенный" сугубо "государственный" или автономный "политический", но не конституционно-правовой, - этот вариант будет половинчатым.

Методологически и методически правильным будет решение об оформлении соответствующей дисциплины как конституционно-правовой. Тем более что изобретать эту дисциплину, как принято говорить, с нуля не придется. Речь идет о курсе "Общее конституционное право", который известен российским дореволюционной науке и образованию <16>, который преподается в некотором количестве учебных заведений сегодняшней России. Н.А. Богданова указывает, что "предмет общего конституционного права - общие начала и тенденции в развитии в устройстве различных государств..." и "результат, к которому стремится общее конституционное право, - теоретическое объяснение единства и разнообразия в конституционно-правовых нормах и практике, включающее их оценку..." <17>. Соответствующая учебная дисциплина, по мнению данного автора, может именоваться либо как "Общее конституционное право", либо как "Введение в конституционное право", "Теория конституционного права", "Энциклопедия конституционного права" <18>. Наименования "Введение в конституционное право", "Энциклопедия конституционного права", как и "Общее конституционное право", передают скорее учебно-методическое место курса, демонстрируя его соотношение с курсами по так называемому особенному конституционному праву. Доктринальное содержание курса, природа составляющих его знаний точнее передаются все-таки наименованием "Теория конституционного права". С этой точки зрения это наименование выглядит предпочтительнее.

<16> См., например: Чичерин Б.Н. Общее государственное право. М.: Зерцало, 2006; Кокошкин Ф.Ф. Лекции по общему государственному праву. М.: Зерцало, 2004.
<17> Богданова Н.А. Конституционное право (Общая часть). Учеб. пособие: В 2 ч. Ч. 1. М.: Изд-во "Юридический колледж МГУ", 1994. С. 26.
<18> Богданова Н.А. Система науки конституционного права. М.: Юрист, 2001. С. 230 - 231.

Постановка вопроса о введении в программу курса теории конституционного права наверняка натолкнется на парадоксальное возражение о том, что он будет во многом дублировать так называемую теорию государства как часть дисциплины "Теория государства и права". Но это теория государства сегодня выступает неудачной эрзац-теорией конституционного права. Теория конституционного права должна включаться в программы и планы не вместе, а вместо теории государства, большую часть материала которой она вберет в себя. Остающаяся от теории государства неюридическая (неконституционно-правовая) часть материала, как представляется, и сейчас преподается студентам (и тоже повторно) в курсах политологии и истории политических и правовых учений. И точно так же именно в этих курсах данный "остаточный" (по отношению к конституционно-правовой проблематике) материал выглядит органичнее, чем в искусственно сконструированной теории государства.

IV. Тридцать пять лет назад один из последовательных приверженцев идеи "юридизации" и "конституционализации" общего учения о государстве виднейший немецкий конституционалист П. Хеберле отреагировал на издание упоминаемого ранее классически "государственно-ученического" (в смысле неюридического) курса по общему учению о государстве будущего Председателя Федерального конституционного суда, а позднее и Президента ФРГ Романа Херцога словами о том, что "традиции учебников сохраняются зачастую дольше, чем сама являющаяся предметом этих учебников действительность. Это правило особенно действенно в отношении общего учения о государстве <19>. Можно только присоединиться к этим словам и отметить, что отмеченное правило действенно в отношении российской теории государства в степени чрезвычайной. Состояние, в котором в связи с этим пребывают отечественная юридическая наука и образование, нельзя назвать нормальным. Отмеченные противоречия все равно найдут объективное разрешение не в пользу сложившейся теории государств и права. Но чем раньше это произойдет, тем лучше.

<19> Haberle Peter. Allgemeine Staatslehre, demokratische Verfassungslehre oder Staatsrechtslehre? // Haberle Peter. Verfassung als offenntliche Prozess: Materialien zu einer Verfassungstheorie der offenen Gesellschaft. 2, erweit. Aufl. S. 271.