Механизмы электорального воздействия и российский избиратель в 90-е годы
Шемелин А.В., доцент кафедры государственного и муниципального права Юридического института Читинского государственного университета, кандидат юридических наук, доцент.
Трансформация политического режима в России, тема, ставшая актуальной в последние почти два десятка лет, связана с попытками понять, насколько политические процессы, происходящие в стране, соответствуют представлениям о ее демократизации. Одним из важных параметров такой оценки оказываются знания о развитии постоянно действующих легальных каналов, через которые граждане могут выражать свои предпочтения и оказывать влияние на правительство своей страны. На это в свое время указывали целый ряд западных исследователей [1]. При этом предполагалось, что граждане должны интересоваться политикой, активно обсуждать политические вопросы.
Следует отметить, что самый первый этап развития демократических процедур в России говорит именно за то, что граждане активно включились в процессы политической жизни. Тогда как в поздний период мы наблюдали процессы сворачивания такой активности и устремления политических групп придать общественному мнению управляемый характер. Этому способствовали и появившиеся группы, и центры политтехнологов. Но, разумеется, были и другие факторы, влияние которых нельзя не учитывать. В частности, стоит отметить неустойчивый характер процесса образования политических партий. Да и процессы, связанные с экономикой страны, напрямую повлияли на желание избирателей участвовать в выборах. Совершенно не случайно встал вопрос об абсентеизме. И если речь шла не о нарастающем кризисе, то о непосредственной реакции избирателей. Здесь стоит обратить внимание на замечание, сделанное В.Я. Гельман и В.П. Елизаровым, о том, что "выборы в России пока еще не стали механизмом смены власти. Ни разу по итогам выборов в стране не происходила смена Правительства или Президента страны. Ни разу смена политического курса Правительства или отдельных его аспектов не была связана с демократической подотчетностью. Ни разу выборы, даже будучи свободными в плане доступа к участию в них избирателей и кандидатов, не являлись справедливыми в плане равных условий предвыборной борьбы" [2].
В итоге с конца 1993 г. в СМИ стали активно говорить об "усталости" избирателей, их нежелании оказывать поддержку властным структурам и участвовать в выборах. Это был своеобразный обмен корпоративной информацией, где вопрошания о политических вопросах выглядели как спекулятивные изыскания, далекие от непосредственных проблем. Налицо оказалось очевидным, что технократический подход возобладал в условиях спада общественной активности. И именно этот подход оказал существенное воздействие на дальнейшее развитие избирательных процессов в России, о чем и необходимо говорить сегодня.
Здесь необходимы пояснения, так как рассуждения о манипулятивных технологиях и достижениях PR-коммуникаций сводят проблематику исследуемых механизмов электорального воздействия как минимум к изучению приемов и методов по получению нужной реакции у людей. Как максимум мы оказываемся во власти магии и магов-политтехнологов. В данном случае пришлось бы говорить о тотальном контроле над ощущениями и воображением людей как двух основных механизмах человеческой психики, направленных на процесс восприятия мира. Максимальное приближение к такой модели обеспечивалось в свое время в странах, культивировавших господство идеологии. Но и здесь, как известно, созданной системе постоянно приходилось искать врагов и бороться с инакомыслием. Пожалуй, именно поиску врагов и опасности можно придать особый мобилизационный статус, который позволяет политическим группам организовывать массы в своих интересах. Но в этом случае весь спектр политтехнологий становится, скорее, набором страшилок, хотя это и не лишено смысла.
Мы не можем исходить только из посылки о том, что конструирование политического пространства опирается на некий вариант "ложного сознания" Ф. Ницше. Более ранний вариант, как известно, был озвучен Ф. Бэконом в его "идолах". По-сути, здесь опускается элемент интересов, который играет вполне самостоятельную роль в качестве источника власти. Наряду с предрассудками интересы формируют определенный тип политической реальности. Именно в такой модели, используя мысль Г. Маркузе, "модель одномерного мышления и поведения, в котором идеи, побуждения и цели, трансцендирующие по своему содержанию утвердившийся универсум дискурса и поступка, либо отторгаются, либо приводятся в соответствие с терминами этого универсума" [3].
Приблизительно это мы и наблюдаем в действиях российского избирателя, парадоксах его выбора и оценок. Взять в качестве примера хотя бы особенности голосования за Б.Н. Ельцина, популярность которого в преддверии президентских выборов 1996 г. была не выше 5% [4]. Даже если мы учтем беспрецедентные затраты на выборы и массовое привлечение известных людей и политических консультантов (нотаблей всех трех типов, по градации М. Дюверже), то итог оказался просто фантастическим - 35% в первом туре и 53% во втором туре. Выбору россиян не помешала даже пресловутая "коробка из-под ксерокса", набитая долларами.
Считается, что главными аргументами в пользу Б.Н. Ельцина стали слабая кампания его оппонента Г.А. Зюганова, боязнь в среде интеллигенции возвращения коммунистического режима и тактический переход на сторону Президента популярного в это время генерала Александра Лебедя. Разумеется, следует учитывать и административное давление.
Но наряду с этим мало учитывается тот факт, что Б.Н. Ельцин победил на беспартийной основе, тогда как его оппоненты Г. Зюганов и Г. Явлинский были лидерами партий. К слову, парламентские выборы еще в 1995 г. подтвердили правильность этой линии, многие члены известных политических организаций предпочитали не упоминать о своей партийной принадлежности, выступая как независимые кандидаты. Возобладала линия поведения, о которой писал в свое время Ф. Бэкон, говоря: "Многие ошибочно держатся того мнения, что и государю в управлении страной, и каждому вельможе в ведении дел надо прежде всего принимать во внимание интересы партии, а между тем высшая мудрость велит, напротив, сообразоваться либо с общими интересами, осуществляя то, с чем согласны представители самых различных партий, либо с интересами отдельных лиц" [5]. В определенном смысле это входит в противоречие с выводом отечественных политологов Г.И. Марченко и И.А. Носкова о том, что нельзя быть "вождем вообще" [6].
Проведенные в этот период нами исследования показали, что партийные пристрастия избирателей в "Красном регионе", к которому относилась Читинская область, были не столь ярко выраженными, как следовало бы ожидать. Доверие политическим партиям готовы были оказывать не более 28% избирателей (вопрос относился непосредственно к оценке роли партий, а не их лидеров). Популярность же Б. Ельцина на период выборов превысила 40%. К слову, данная тенденция была отмечена и в 1998 г. по России. По данным западных исследователей, лишь 26% россиян считали себя приверженцами какой-либо партии [7].
Желая того или нет, политологи способствовали уверенности собственных граждан в том, что партии у нас "недоразвитые", "рыхлые" [8]. Это, конечно, соответствовало действительности, но с точки зрения формирования положительного общественного мнения оказало плохую услугу.
История становления политических партий в России пошла параллельным путем относительно оформления институтов исполнительной власти. Начиная с Правительства образца 1991 г. партии были как бы не у дел. Интересно, что, с точки зрения Ю. Коргунюка, появление партий в России стало следствием жестокой конкуренции между различными слоями бюрократии. Правда, отметим, что данный тезис противоречит высказыванию исследователя о том, что чиновничество не нуждается ни в каких партиях, поскольку и без того является политически организованным [9].
Несомненным итогом к сказанному оказывается понимание того, что российский избиратель в своей массе на данном этапе становления политической системы не идентифицировал себя с какой-либо партией, что и было активно использовано в руководстве страной. Как считает Ю. Левада, основным состоянием российского общества является мобилизационное, которое накладывается на социальную мифологию. По нему: "Люди как бы находят себя не в том, что они делают и хотят получить, а в том, что они "против": против внешних сил, против тех, которые поставили нас сегодня в униженное положение, и т.д. Такая ориентация более или менее заметна все эти годы, на протяжении которых мы общество эмпирически наблюдаем. По косвенным данным можно представить себе, что это довольно старое и довольно привычное наше состояние" [10]. В итоге образ лидера, способного мобилизовать общество на борьбу, оказывается мало связанным с результатами его реальной деятельности.
Другая на первый взгляд парадоксальная ситуация возникла в связи с так называемым раздельным голосованием за Президента и в Государственную Думу. По мнению Ю. Шевченко, в основе такого голосования лежит принцип, сформированный различиями во властных полномочиях избираемого института: "Неравномерное распределение властных полномочий между исполнительной и законодательной ветвями власти порождает раздельное голосование. При выборе политического института, чьи полномочия ограничены, ведущей мотивацией оказывается инструментальная, тогда как на выборах политически более сильного института доминирует идеологическая идентификация" [11]. Если принять эту позицию, то оценка партийных пристрастий целиком и полностью должна была бы определяться не простой оценкой совпадения или несовпадения симпатий, но и знанием политических программ. Фактически же мы наблюдаем процесс, когда эмоциональная идентификация отождествляется с персоналиями. Скажем, крайне тяжело стороннику ЛДПР представить данную партию без ее лидера В.В. Жириновского. В выборах 1995 г. нам известен пример С. Шахрая, который, выведя собственную организацию ПРЕС из "Нашего дома - Россия", предпочел избираться по одномандатному округу. Партия же получила всего 0,4% голосов избирателей.
Подобная степень персонификации вообще снимает вопрос рационального выбора политической партии. Да и сам политический лидер воспринимается неадекватно. Его политическая сущность завуалирована внешней риторикой. Именно этот уровень коммуникации зачастую определяется техническими приемами манипуляции, когда запускается процесс внедрения заранее сконструированных образов или персональных имиджей. На этом уровне и разворачивается позиционная борьба за имидж с использованием СМИ, что придает необходимую зрелищность политическому действию.
О возможностях такого воздействия на российских граждан можно писать довольно много. Есть и соответствующая методологическая литература. Проблема состоит в том, что задействованный в политической борьбе род коммуникации опирается на недостаток, односторонность или искажение информации. Здесь идет постоянный процесс аберраций. Этот недостаток не может быть компенсирован и общением. На различие между коммуникацией и общением указывал М.С. Каган [12].
Несомненно, что сам механизм политической коммуникации ориентирован в большей степени на социальные группы. Ухудшения в экономической сфере страны привели к росту асимметричности общественных отношений и расслоению населения. Но вместе с тем не стоит, думается, представлять это явление в устойчивых формах, так как запущенный процесс политической борьбы не ведет автоматически к мотивированной электорально-партийной идентификации. Здесь более важной оказалась поляризация общественного мнения по линии сторонников и противников проводимых реформ. Совершенно справедливо замечание О.П. Кудинова и Е.Л. Шипилова, сделанное по итогам выборов 1995 и 1996 гг.: "Большинство избирателей - до 60% - голосуют, исходя не из базовых жизненных ценностей и глубоких экономических или иных личных интересов, а принимают решение под влиянием предвыборной пропаганды и агитации, часто ориентируясь на принцип "Против того, что есть", а не "За что-либо" [13]. Фактически таким "стихийным электоратом" стали сторонники Либерально-демократической партии, оказавшие ей существенную поддержку еще в 1993 г. Так, многие предприниматели, преимущественно мелкие, составили тогда опору партии В. Жириновского.
Не меньшее значение к этому времени стали оказывать на поведение избирателей территориальные и корпоративные группы (по классификации М. Дюверже). Оппозиция "центр - периферия" приобрела особое значение при определении электоральных настроений. Выражалось это в поддержке избирателями линии негативного действия, направленной на прекращение реформ и сохранение существовавшей социальной реальности. Одновременно росло и недоверие к избирательному законодательству со стороны как избирателей, так и самих законодателей. В последующем это приведет к известному сокращению сферы действия избирательного законодательства, в частности к отказу от прямых выборов глав субъектов Российской Федерации.
Нарушения в коммуникациях привели к росту абсентеизма. Искаженные представления о политиках и их профессионализме деформировали принцип целесообразности рационального выбора. Символические акты в общественном сознании также претерпели деформацию, не достигая необходимого результата. Значимая причина в том, что игнорируется или чрезмерно эксплуатируется социальный дискомфорт. Среди причин можно назвать и мобилизационный характер избирательных кампаний в России. Привлечение граждан, озабоченных решением собственных проблем, к участию в политической жизни носит принудительный характер. Не видя реальных улучшений уровня своей жизни, не обладая активной социальной позицией и соответствующей способностью к адаптации, избиратели отказываются голосовать. Фактически с конца 1993 г. этот процесс только набирал силу, с небольшой стабилизацией в 1996 г. При этом, скорее всего, следует говорить не об особой ментальности российского избирателя, а о соответствующих реакциях. В этом случае известное идеологически окрашенное ожидание "настоящей власти" отступает на второй план и теряет свою привлекательность. Разумеется, сходные процессы снижения явки избирателей имеют место и в мире. В любом случае речь идет о сходных механизмах организации политического пространства. Как пишет М. Макфол: "...первая из форм протеста для всех демократических обществ - это "голосование ногами", т.е. неучастие в выборах" [14]. С поправкой на начальный этап развития демократии в России можно принять тезис О.В. Парфеновой о том, что "абсентеизм правомерно рассматривать как отсутствие веры в возможность влияния на власть, как показатель недоверия к власти" [15].
Отметим, что рост абсентеизма со стороны избирателей привел парадоксальным образом к повышению спроса на "общественное мнение" и "вытягиванию" избирателей на себя. "Так говорят" и "Так думают" стали использоваться различными политическими группами для формирования общественного мнения. При этом реальные электоральные предпочтения почти не учитывались. Корректировка электоральных предпочтений стала основой для работы избирательных штабов. Началась эра политтехнологий. Благодаря технологизированным СМИ воспроизводились не столько вызовы и проблемы, отвечавшие действительности, сколько стандарты потребления и образа жизни, соответствовавшие неким мировым стандартам. Немаловажным фактором стало утверждение представлений о СМИ как четвертой власти. Внушение мысли о ее всемогуществе оказало серьезное психологическое воздействие и может быть причислено к первичным формам внедрения технологии манипуляции общественного сознания. Здесь стоит напомнить об исследованиях П. Лазарсфельда, проведенных еще в 1940 г. и показавших низкую эффективность агитационного воздействия политических текстов СМИ на американских граждан.
Мы никоим образом не хотим умалить роль СМИ, но приходится учитывать, что все возрастающее значение контекстов не имеет ничего общего с подлинной информированностью граждан. Отсюда и тот негативный аспект, роль которого в полной мере была явлена "черным PR" и "войной компроматов", оттолкнувших избирателей от участия в выборах. Мониторинг за 1997 - 1998 гг. показал невысокий уровень доверия к СМИ среди населения: 43 - 47% утверждали, что "печать, радио, телевидение не вполне заслуживают доверия", а 15 - 20% заявляли о полном недоверии к масс-медиа [16].
Росту недоверия к институту выборов способствовало и то, что ни одна избирательная кампания не обошлась без взаимных обвинений противоборствующих сторон.
Косвенной коллизией стал факт постоянного вмешательства со стороны законодательной и исполнительной ветвей власти в процедуру организации выборов. В итоге уже на первом этапе возникло противоречие между Конституцией РФ, провозглашавшей одни принципы организации избирательного права, и избирательным законодательством, опиравшимся на другие принципы. За этим фактом можно усмотреть желание активного воздействия на электорат и его выбор. Вместе с тем, как об этом было уже сказано, происшедшее стало также следствием недоверия к избирателям, к их способности свободно выразить собственное мнение. Тем самым был поставлен вопрос о паритетном соотнесении активного и пассивного избирательного права.
Отметим, что сформировавшееся в ходе избирательных кампаний 90-х годов электоральное поле подготовило условия для дальнейшей трансформации политической системы в России. Наряду с этим, укажем, именно в этот период были заложены основы для всех последующих изменений, которые мы будем наблюдать в самой ближайшей перспективе в политико-правовой истории Российского государства.
Литература
- Verba S., Nie N.H., Kim J. Participation and Political Equality. Cambridge: Cambridge University Press, 1978; Niemi R.G., Weisberg H.F. The Study of Voting and Elections, in: Controversies in American Voting Behavior / Ed. by Niemi R.G., Weisberg H.F. San Francisco: W.H. Freeman and Company, 1976; Dahl R. Democracy and Its Critics. New Haven: Yale University Press, 1989.
- Первый электоральный цикл в России (1993 - 1996) / Под общ. ред. В.Я. Гельман, Г.В. Голосова, Е.Ю. Мелешкина. М.: Издательство "Весь мир", 2000. С. 14.
- Герберт Маркузе. Одномерный человек. М., 1994. С. 16.
- Первый электоральный цикл в России (1993 - 1996). М., 2000. С. 33.
- Бэкон Ф. Соч. в 2 т. М., 1972. Т. 2. С. 468.
- Ильин М.В., Коваль Б.И. Личность в политике: "Кто играет короля?" // Полис. 1991. N 6. С. 133 - 134.
- Miller W.L., White S., Heywood P. Political Values Underlying Partisan Cleavages in former Communist Countries // Electoral Studies. 1998. Vol. 17. No. 2. P. 197 - 216.
- Пшизова С.Н. Какую партийную модель воспримет наше общество? // Полис. 1998. N 4. С. 101 - 113; Голосов Г.В. Партийные системы России и стран Восточной Европы. М.: Весь мир, 1999.
- Коргунюк Ю.Г. Избирательные кампании и становление партийной системы в РФ с точки зрения социального представительства // Выборы в посткоммунистических обществах. ИНИОН РАН. Проблемно-тематический сборник. М., 2000. С. 75 - 76.
- Материалы историософских чтений в Российском государственном гуманитарном университете "Россия при Путине - куда же ты?" // Континент. 2001. N 108. Цитируется по сайту: http://magazines.russ.ru/continent/2001/108/gum.html.
- Шевченко Ю.Д. Поведение избирателей в России: Основные подходы // Выборы в посткоммунистических обществах. ИНИОН РАН. Проблемно-тематический сборник. М., 2000. N 3. С. 120.
- Каган М.С. Мир общения. М., 1988.
- Кудинов О.П., Шипилов Г.А. Диалектика выборов. М.: ЗАО ПО "МАСТЕР", 1997. С. 25.
- Макфол М. Российское общество. Становление демократических ценностей. М., 1999. С. 84.
- Парфенова О.В. Электоральное поведение в условиях трансформации российского общества: Автореф. дис. ... канд. полит. наук: 23.00.02. М., 2006. С. 19.
- Задорин И., Бурова Ю., Сюткина А. СМИ и массовое политическое сознание: взаимовлияние и взаимозависимость: Публикации Московского центра Карнеги // http://www.carnegie.ru/ ru/pubs/books/36262.htm#content.