От чего зависит эффективность уголовно-правового воздействия?

В статье устанавливается зависимость эффективности уголовно-правового воздействия от значительного комплекса факторов, влияющих на преступность. Авторами предлагается определять эффективность применительно к отдельным институциональным целям уголовно-правовых мер и в отношении отдельных структурных элементов преступности на основе соотношений соответствующих статистических данных за длительный период времени (не менее пяти лет).

Несмотря на достаточно активный процесс научных изысканий в сфере борьбы с преступностью, вряд ли сегодня станет кто-либо отрицать, что наиболее действенными здесь являются уголовно-правовые средства. От их эффективности, по сути, зависит результативность всей социальной политики государства и ее специального сегмента - уголовной политики.

В связи с указанным стремление органов власти к интенсификации уголовно-правового воздействия обусловлено в первую очередь необходимостью защиты наиболее значимых социальных интересов и, в конечном счете, достижения искомого результата - безопасности личности, общества и государства. Кроме того, важность повышения эффективности норм уголовного закона еще более актуализируется в условиях крайне неблагоприятных изменений структуры и динамики преступности. Поэтому проблема повышения эффективности современного арсенала уголовно-правовых средств борьбы с преступностью входит в реестр важнейших задач уголовной политики.

Соответственно эффективность норм уголовного закона, видимо, проявляется в результативности воздействия на потенциальных субъектов преступлений. Иными словами, соответствующий названной проблеме "момент истины" следует искать в отказе максимального числа граждан от нарушения норм уголовного закона. Поэтому индикатором качества уголовного закона может быть только сам антикриминальный аспект. Здесь же следует обратить внимание на двойственный характер эффективности уголовного закона, включающий юридический и социальный аспекты.

С юридической точки зрения эффективность уголовного закона понимается как соответствие поведения субъектов правоотношения требованиям, закрепленным в нормах соответствующего свода законов.

В контексте социальной эффективности простого исполнения требований норм уголовного закона, видимо, недостаточно. Здесь необходимо осмысление по-настоящему глубинных процессов правового регулирования, в том числе решения социальных задач, находящихся за пределами непосредственной сферы правового регулирования. В данном случае это фоновые явления по отношению к фактам непосредственного нарушения требований уголовного закона (соотношение криминальных процессов с фактами совершения конкретных преступлений).

Как показывает исследование, отечественная уголовно-правовая доктрина долгое время базировалась на достаточно поверхностном представлении о механизме непосредственного воздействия норм уголовного закона на адресатов этого воздействия (субъекты преступлений) <1>. По сути, она была "отгорожена" от статистической и иной информации о реальных процессах, происходящих в сфере борьбы с преступностью, и довольствовалась формально-логическим толкованием текста закона <2>.

Таким образом, ранее все "шероховатости" уголовного закона чаще всего объяснялись неправильной криминализацией либо декриминализацией деяний, реже признавались следствием неудачных формулировок диспозиций норм либо необоснованности санкций. Практически не изучались причины неэффективности уголовного законодательства, детерминируемые его пробельностью; противоречиями между нормами Общей и Особенной частей УК РФ; конкуренцией между общими и специальными нормами; нестыковками с иными нормативными актами при бланкетном характере норм УК РФ; неудачным использованием ключевых признаков преступлений и пр.

Несмотря на достаточно весомый опыт изучения названной проблемы и сегодня значительное число авторов, не отрицая социальной обусловленности уголовно-правовых норм, в своих научных исследованиях фактически ограничиваются рассмотрением лишь казуальных аспектов механизма эффективности норм уголовного закона. Такая практика, к сожалению, не только обедняет современную уголовно-правовую науку, но и не дает ей развиваться. По сути, многие современные монографические исследования во многом строятся на пространных рассуждениях авторов и не отражают реальных тенденций, происходящих в криминальной сфере. Вряд ли такого рода научные изыскания имеют теоретическую и тем более какую-либо практическую ценность.

Далее следует отметить, что нормы уголовного закона реализуются в различных формах и по своему содержанию достаточно неоднородны. В частности, по форме можно выделить: нормы-требования; нормы-принципы, нормы-фиксаторы проблемной ситуации; поощрительные и компромиссные нормы; нормы, определяющие статус субъектов уголовных правоотношений, и т.д.

По содержанию наиболее распространены дефиниции, направленные на удержание лиц от действий, признанных в соответствующем своде законов противоправными. В этой связи и роль уголовной политики в части практической реализации требований норм уголовного закона должна рассматриваться двояко, а именно с содержательной и формальной сторон.

Видимо, единство формы и содержания, а по сути, буквы и духа уголовного закона и есть основная задача, стоящая перед субъектами уголовной политики. Содержание фундаментальных задач уголовного закона, как известно, очерчено ч. 1 ст. 2 УК РФ. Регламент основополагающих принципов сформулирован в ст. ст. 3 - 7 УК РФ.

Все это разнообразие норм УК РФ, по сути, - создание оболочки позитивного уголовного права как одного из условий достижения желаемого обществом правоохранительного эффекта в виде снижения преступности до максимально возможного уровня. В этой связи вопросы повышения эффективности уголовно-правовых средств воздействия относятся к числу коренных задач уголовной политики. От решения этой проблемы зависит и то, какой путь достижения указанных задач будет избран: чисто интуитивный, предполагающий метод проб и ошибок, а по сути, "эксперимент в виде допроса общества под пытками" либо осмысленное движение к рациональному решению проблемы сдерживания преступности.

Хорошо известно, что реальное содержание упомянутого механизма можно объективно оценить лишь в результате глубинного анализа всех его элементов. К их числу относятся: 1) признание органами власти феномена преступности в качестве неотъемлемого спутника социального бытия; 2) определение четких научно обоснованных задач уголовной политики; 3) формирование концептуальной основы совершенствования уголовно-правовых средств противодействия преступности; 4) совершенствование системы правоохранительных органов; 5) периодическая оценка и определение путей повышения эффективности уголовной политики; 6) формирование политической воли по неуклонному следованию принятым антикриминальным решениям.

В механизме уголовно-правового устрашения важную роль играют представления населения о надлежащей или ненадлежащей суровости наказания, корреспондирующей с определенными видами преступных посягательств. Соответственно игнорирование требований общественного правосознания при построении и применении уголовно-правовых санкций вряд ли способствует эффективности уголовного закона <3>.

Не менее сложен, как справедливо отмечает С.В. Максимов, механизм сдерживания на уровне индивидуума. Автор пишет: "Ни одному из известных исследований не удалось показать, что именно страх перед наказанием, актуализация моральной нормы поведения или привычки поступать в соответствии с законом выступили причиной несовершения даже отдельного преступления. Установленным можно считать лишь то, что... в действительности же границы осознания не соответствуют подлинному значению общепредупредительного воздействия. Часть этого эффекта имеет бессознательный характер, что расширяет рамки, ограниченные сознанием. Другая часть является ошибкой в интерпретации символов общего предупреждения (тюрьма, смертная казнь, поимка преступника и т.д.) и их определяющих характеристик (суровость и неотвратимость ответственности). Иначе говоря, человек нередко ошибается в оценке тех или иных символов удержания как обстоятельств, не позволивших ему совершить преступление, что сужает поле предупредительного эффекта" <4>.

Далее следует отметить, что исследователь любой социальной проблемы рано или поздно сталкивается с необходимостью количественной и/или качественной оценки того или иного феномена. Видимо, и проблема оценки эффективности уголовно-правовых средств воздействия не является исключением.

Количественная оценка социальной эффективности норм уголовного закона возможна тогда, когда используются показатели, свидетельствующие о фактическом достижении нужного эффекта благодаря действию определенного набора уголовно-правовых норм. В данном случае речь идет о соотношении между фактически достигнутым, действительным результатом и той непосредственной, ближайшей целью, для достижения которой были приняты соответствующие нормы. Здесь непосредственная, основная цель правовых норм является эталоном оценки их эффективности.

Сопоставляя непосредственные цели норм уголовного закона с фактическим результатом их действия, можно количественно, математически измерить их эффективность. Соответственно полученный количественный математический результат может быть как положительным, так и отрицательным.

В качестве показателя эффективности уголовно-правовых норм, предусматривающих ответственность за совершение отдельных видов преступлений, используется коэффициент:

        n
         i
K = --------- x 100%,
       n
        max
    где n  - число лиц,  субъективно  удержавшихся  от  совершения
         i
преступлений       определенного       вида      в      результате
общепредупредительного   воздействия   в  обследуемом  регионе  (в
расчете  на  10 или 100 тыс. населения), - результат; n    - число
                                                       max
лиц, которые субъективно могли быть удержаны от совершения того же
вида  преступлений  вследствие  наиболее  интенсивного  и  полного
использования  средств  уголовного  закона  при тех же объективных
условиях (в расчете на ту же базу), - цель.

Применение данного уравнения позволяет получить довольно подробную количественную картину относительной результативности удерживающего влияния на население.

И все же исследование показывает, что попытки определить критерий эффективности действия норм уголовного права как "степень воздержания граждан от преступных посягательств исключительно под воздействием угрозы наказания" или "степень реализации угрозы за уже совершенные преступления" вряд ли могут считаться плодотворными. Такого рода критерии весьма абстрактны, и проверить их практически невозможно.

На практике довольно широко применяется способ определения эффективности норм уголовного права по динамике отдельных видов преступлений, объему возмещения материального ущерба, числу судимостей и по рецидиву. Действительно, если предположить, что правоохранная задача социально обусловлена, достаточно точно сформулирована при конструировании нормы и что без этой нормы указанная задача не может быть достигнута, то в этом случае степень эффективности правового регулирования будет зависеть от того, насколько эта норма точно соблюдается и насколько достигается неотвратимость ответственности при ее нарушении. При налаженном учете регистрируемых преступлений можно оперировать более или менее точными данными (в абсолютном или процентном отношении) и таким образом определять результативность соответствующей дефиниции.

Подобные вычисления применяются в практике правоохранительных органов. В сочетании с анализом конкретных причин преступности они помогают совершенствовать уголовное законодательство и устранять причины и условия, способствующие совершению преступлений.

Соответствующий анализ может и должен осуществляться в качестве первоначального этапа при изучении эффективности норм уголовного права. Вместе с тем картина данного феномена не будет достаточно полной без последовательного исследования влияния социальных факторов. И как уже было отмечено ранее, вычленить удельный вес действия именно нормы уголовного права практически не представляется возможным. Основная сложность здесь кроется в том, что социальная эффективность не исчерпывается измерением фактической эффективности. Очевидно, качественная оценка может базироваться в данном случае на субъективном представлении населения о том, насколько действующему уголовному закону свойственна неотвратимость наказания. При этом вполне понятно, что соответствующая оценка может достаточно в больших пределах отличаться от существующих реалий. И здесь в первую очередь включаются механизмы социальной психологии, приобретающие очертания в зависимости от эффективности факторов непосредственного воздействия на население, а именно: общей социально-экономической ситуации в регионе и в стране в целом; интенсивности и содержательности публикаций в средствах массовой информации и всемирной сети Интернет, освещающих соответствующую работу правоохранительных органов; компактности или, напротив, разобщенности населения, проживающего на определенной территории.

Последний из числа перечисленных источников, определяющих субъективное представление населения об эффективности норм уголовного закона, по всей видимости, требует некоторых пояснений. В данном случае из социальной психологии хорошо известно, что мнение населения формируется во многом благодаря межличностному общению. В крупных городах, как известно, такое общение ограничивается местом жительства, работы и учебы. Основной объем информации населением о преступности и результатах борьбы с ней поглощается из публикаций СМИ. В сельской же местности источником абсорбции такой информации в основном является межличностное общение.

Большинство рассматриваемых уголовно-правовых концепций эффективности сводятся к тому, что отдельные нормы уголовного закона совместно с иными социальными факторами воздействуют на общественные отношения. Индивид как участник соответствующих отношений "взвешивает" все ожидаемые внешние издержки своего будущего поведения и после этого принимает один из возможных вариантов. Видимо, именно такой опосредованный характер механизма уголовно-правового воздействия несет в себе определенный социальный эффект. Та его часть, которая причинно связана именно с нормами уголовного закона, может быть выявлена посредством сравнения достигнутого совокупного эффекта с содержащейся в ней целью. При этом далеко не все нормы уголовного закона обладают позитивным потенциалом. Как показывает практика, отдельные уголовно-правовые нормы могут препятствовать достижению желаемого результата. В качестве иллюстрации негативных последствий применения отдельных уголовно-правовых норм можно упомянуть ст. 193 УК РФ ("Невозвращение валютных средств из-за границы").

Дело в том, что указанная норма, с одной стороны, сконструирована, по сути, на принципах объективного вменения, а с другой - уводит правоприменителя (например, следователя, дознавателя или судью) от необходимости в каждом конкретном случае устанавливать правовую природу невозвращения денежных средств из-за границы. Чаще всего такое невозвращение связано с обычным хищением денежных средств, уходом от налогов или таможенных платежей. При этом санкции за указанные деяния предусматриваются значительно выше, чем по ст. 193 УК РФ.

Резюмируя сказанное, следует подчеркнуть, что определение эффективности (результативности) уголовно-правовой борьбы с преступностью предполагает сопоставление деятельности правоохранительных органов с теми изменениями, которые корреспондируют с криминогенной ситуацией. Не существует прямой, непосредственной зависимости названных явлений. Эти изменения - результат взаимодействия всей массы факторов, влияющих на преступность, и вычленить долю влияния уголовно-правового воздействия практически невозможно. Поэтому представление об эффективности уголовно-правового воздействия можно составить лишь по корреляции эмпирических показателей уголовно-правового воздействия и изменений в преступности, если такая корреляция не искажена действием каких-либо кризисных социальных явлений. Для этого необходимо определять эффективность применительно к отдельным институциональным целям уголовно-правовых мер и в отношении отдельных структурных элементов преступности на основе соотношений соответствующих статистических данных за длительный период времени (не менее пяти лет).