Демократический режим - оптимальная форма функционирования сильного государства

Затонский В.А., доцент кафедры экономики и права Балашовского филиала Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского, докторант Саратовского юридического института МВД России, кандидат исторических наук.

Вопрос о сильном государстве - это прежде всего вопрос о соотношении организации и самоорганизации, публичной сферы и частной. Причем эти феномены нельзя излишне разделять, поскольку в демократическом обществе они все больше и больше переплетаются, сближаются, взаимодетерминируются. Следуя логике Н.Н. Моисеева, уместно предположить, что процесс самоорганизации, определяющий развитие общества, включает в себя не только деятельность свободных, эмансипированных личностей, их групп, ассоциаций <1>, но и процесс функционирования других субъектов общества, в том числе и государства, всех звеньев его механизма, который все больше стремится действовать на благо общества, каждого его субъекта. Выходит, что деятельность государства, государственное управление и регулирование - это один из способов самоорганизации общества.

Российская демократически убежденная элита, вся демократическая общественность должны активизироваться в противостоянии опасной тенденции - отождествления процесса усиления российской государственности с ее тоталитаризацией, с реабилитацией авторитарных методов управления.

Так, авторы книги "Россия на рубеже веков" пишут: "Мера жесткости власти, на которую в принципе может согласиться население нашей страны, соответствует умеренному авторитарному правлению. Сегодня эта тенденция, эта жажда порядка проявляется еще более отчетливо. За этим стоит намерение решить важнейшую политическую задачу - обуздать разгул преступности, коррупцию, криминализацию всех сфер жизни общества" <2>. Имеются высказывания о "возможности поворота к тоталитаризму на какой-то период" <3>. Часть граждан требует введения полицейско-карательных мер для борьбы с преступностью, пусть даже ценой ограничения прав человека <4>. Подобные воззрения не отличаются новизной. Они имеют историческое и теоретическое обоснование.

Тоталитаризм - это ситуация ухода власти от изначальной причины ее возникновения. Ведь люди "изобрели" государство и "породили" государственную власть в интересах управления обществом и обеспечения его безопасности, согласившись добровольно ей подчиняться. Тоталитаризация выступает как процесс возвышения власти над человеком, в ходе которого государственная власть становилась все более и более малодоступной. "Маленький человек" и сияющая величественная власть - вот образ тоталитаризма.

На какой же почве возник тоталитаризм, как этот процесс можно обосновать логически и психологически? Думается, можно согласиться с мнением И.Л. Петрухина, который связывает появление тоталитаризма с открытым социологами феноменом "бегства от свободы" <5>. Когда на смену феодализму, в условиях которого индивид чувствовал себя защищенным благодаря консолидирующему влиянию церкви, попечению феодалов и т.д., пришел капитализм, давший людям свободу, но породивший чувства одиночества, индивидуализма и страха перед завоеванной свободой, человек, как отмечает Э. Фромм, оказался "подвержен соблазну отдать свою свободу всевозможным диктаторам или потерять ее, превратившись в хорошо накормленный и хорошо одетый автомат" <6>. "В Германии, - пишет Э. Фромм, - миллионы людей отказались от своей свободы с таким же пылом, с каким их отцы боролись за нее" <7>. Гитлер считал, что ариец "добровольно подчиняет свое "я" жизни общества и, если потребуется, приносит его в жертву", а Геббельс говорил: "Люди хотят только одного: чтобы ими прилично управляли" <8>. Таких же взглядов придерживался и И.В. Сталин. Тяжелые экономические условия, дезорганизация разобщают, запугивают, подавляют людей, и они "бегут от свободы", обнаруживают склонность к конформизму и готовность принять любую идеологию и любого вождя за обещание материально обеспеченной жизни, устойчивого порядка, безопасности. На этой почве выросли авторитарные и тоталитарные режимы.

Феномен "бегства от свободы" применим и к современной России. За годы реформ значительно выросло число несчастных, обездоленных, одиноких, брошенных на произвол судьбы людей, разочаровавшихся в проводимых сверху преобразованиях и видящих выход в сильной политической власти, понимаемой в качестве диктатуры. Для них сытость, достаток, рутинная работа, приносящая хотя и небольшой, но стабильный заработок, дороже политических свобод, гласности и других атрибутов демократии.

Таким образом, и здесь мы наблюдаем попытки "бегства от свободы", когда насущная потребность в сильном государстве, прочной власти, твердом порядке отождествляется с установлением авторитарного и даже тоталитарного режима, попытками использования человека как средства достижения определенных политических целей.

Шаги в этом направлении уже сделаны. И.Л. Петрухин прав, что нынешняя ситуация в России чем-то напоминает 1917 г. <9>. О тех событиях Н.А. Бердяев писал: "России грозила полная анархия, анархический распад, он был остановлен коммунистической диктатурой, которая нашла лозунги, которым народ согласился подчиниться" <10>. И теперь нам грозят распадом и анархией; обещают обуздать разгул преступности, коррупцию, криминализацию всех сфер жизни общества, если будет установлен полицейско-карательный режим, а проще говоря, авторитарная власть.

Причем эти угрозы и обещания исходят как от представителей самой власти, так и от оппозиции. Идеи авторитаризма уже полтора десятка лет носятся в воздухе, и высказывается даже мнение, что с помощью авторитаризма удастся "нарастить новые социально-экономические структуры демократического общества" <11>. Невозможно с этим согласиться. Авторитарное правление неизбежно ведет к тоталитаризму, но не к демократии.

Все это позволяет говорить о кризисе политико-правового сознания, наглядными проявлениями которого стали: индифферентность масс к внутриполитическому процессу; неумение строить властные отношения иначе, как на командной основе; неспособность вести дискуссии с оппонентами, да и вообще нетерпимость к самому существованию оппонента как законного участника правовой жизни. Такое состояние российского политико-правового пространства А.Г. Здравомыслов верно охарактеризовал как "доминирование демонстративной иррациональности" <12>. Настораживающим процессом является возрастание роли "силовиков" в политике, что "означает коррекцию вектора демократии в сторону военизированного стиля управления и авторитаризма" <13>.

Возможность поворота к тоталитаризму и авторитаризму на определенный период объясняется "ментальностью нас самих" <14>. Получается политическая и правовая несуразица: тоталитаризм определенным кругам нужен для усиления государства, и в то же время власть готова "поддаться" ментальности далеко не прогрессивной части граждан.

Кстати, по поводу ментальности тоже можно поспорить. Да, россияне хотят сильной власти в смысле ее эффективности, единства слова и дела, справедливости, законности, умения исправлять допущенные ошибки, вести эффективную борьбу с терроризмом, обеспечить безопасность личности, общества и государства. Именно с такой властью они готовы сотрудничать. Но не нужно никаких особых исследований, чтобы отметить нежелание большинства граждан России власти жестокой, бесчеловечной, насильственной. Мы уже пытались создать "социализм (читай - тоталитаризм) с человеческим лицом". Разве этого мало? Президент России верно отмечает: "Неприятие тирании в сознании большинства людей настолько сильно, что только это позволяет говорить о том, что мы живем в новой стране" <15>.

Для России правовой и социально-политической ценностью является не негативная сила государства (авторитаризм и тоталитаризм), а позитивная сила, базирующаяся на демократических принципах, обеспечивающая активное участие граждан в правовой и политической жизни общества.

Рациональная философия и идея естественного права оказывают нам неоценимую услугу в обосновании данной позиции, поскольку с их помощью может быть аргументировано положение о том, что государственная власть должна быть "понята" человеком, она должна получить человеческое "благословение". А это, как верно отмечает А.М. Величко, возможно именно на началах разума, поскольку, во-первых, человек является разумным существом, а во-вторых, "разум один и законы его одни и те же" (Б.Н. Чичерин) <16>.

Формулируя обоснование права частной собственности (в философско-правовом аспекте), Б.Н. Чичерин писал, что "источником является высший закон, закон разума, который подчиняет неразумную природу разумному существу, и неразлучный с ним закон свободы, требующий присвоения ее внешней сферы, которой она могла бы располагать по своему усмотрению. Материальный мир представляет лицу открытое поприще, где оно может беспрепятственно осуществлять свою деятельность" <17>. Тем самым идее стихийной общности противопоставляется элемент стабильной солидарности, который, если и не фактически, то по крайней мере потенциально может быть принят всеми личностями как разумными существами. Ведь, по мнению Б.Н. Чичерина, из всей вселенной единственным духовным существом становится один только человек <18>.

Изложенные первоосновы научной доктрины притягивают к себе исследовательский интерес ее особым вниманием к политической и правовой деятельности как наиболее значимой для свободного индивида. Данная позиция может быть выражена в следующем логическом умозаключении.

"Личность есть свободная нравственная и мыслящая субстанция - личность должна получить ограждение своих естественных прав от государственного вмешательства - государство по своему существу имеет противоположные личности интересы и его писаное право ущемляет индивидуальные права граждан - государственная деятельность и правообразование входят в сферу "компетенции" личности в той же степени, что и государства - следовательно, именно посредством правотворческой деятельности личность может защитить свои интересы - и, как результат, борьба за свои права возможна только и исключительно в сфере политической (здесь - политико-правовой. - В.З.). Таким образом, личность получает значение публичного субъекта" <19>.

"Личность есть понятие публично-правовое, - писал П.И. Новгородцев. - Она является условием частного права и всякого правопорядка вообще, который таким образом тесно связан с существованием индивидуальных публичных прав. Соответственно с этим совокупность индивидов, народ, рассматривается как основной элемент государственного союза, входящий в понятие государства как субъект государственной власти" <20>.

В условиях тоталитаризма государство не сильное, а силовое, насильственное, карательное. России необходимо сильное демократическое правовое государство. Хотя "каждое государство по существу своему представляет организацию силы и властвования" <21>, эти "сила и властвование" могут быть как правовыми, демократическими, справедливыми, так и неправовыми, несправедливыми. Тоталитаризм и демократия - абсолютно противоположные, несовместимые типы организации государственной власти, всех общественных отношений. Тоталитаризм - такая организация общественных отношений, которая обеспечивает полное (тотальное) подчинение народа и личности интересам власти.

Ограничиться данным общеизвестным определением мы не можем. Для понимания феномена сильного государства нужно считаться с опытом, накопленным в тоталитарной и демократической системах. Поэтому представляется необходимым рассмотрение статуса личности в них, выделение его существенных черт на основе сравнительного анализа. Люди, сформировавшиеся в обстановке демократии, не знают, что такое жить в условиях тоталитарного господства государства. Тоталитарные (или экстремистские) системы (государственные формации) создают совсем иную ситуацию.

Перечисление основных черт таких систем дает В.М. Кайтуков: "Экстремистские государственные формации представляют собой реализацию крайней гипертрофии всех аспектов, орудий, инструментов подавления. В орбиту подавления попадают практически все слои социума, включая и аппарат проводников диктата, и сопутствующие слои, не говоря уже о традиционном слое подавляемых - производителях. Подавление приобретает черты тотальности и машинообразности, в чем опирается на мощный аппарат бюрократии, полиции, тайных органов подавления, армию, идеологический аппарат. Следующей характерной чертой в формации этого типа является (как необходимое) наличие парагосударственных инфраструктур социума, объединенных идеологической доктриной, как правило, насквозь демагогической и лишенной действительной философской основы" <22>.

В качестве еще одной черты такого рода экстремистских государственных режимов специалисты называют их недолговечность (естественно, в исторических масштабах). Это связано с природой человека, которая сохраняет собственную целостность и одновременно подвержена изменениям в силу своей адаптации к культуре <23>. Данную мысль весьма важно подчеркнуть, если учитывать менталитет россиян, склонных к привыканию к достаточно долго существующим условиям жизни. Люди могут адаптироваться и к условиям тоталитарной системы, но это вовсе не означает ее соответствия человеческой природе. Напротив, тоталитарная система противоречит природе человека, и поэтому ее существование оказывается недолговечным <24>.

В XX в. подобные экстремистские государственные формации получили название тоталитарных систем; к ним в первую очередь относят сталинский (в СССР), нацистский (в гитлеровской Германии), франкистский (в Испании), пиночетовский (в Чили) государственные режимы. Среди ученых не существует совпадающего по всем параметрам мнения относительно определяющих признаков тоталитарных режимов. Однако все согласны в том, что для тоталитарных государств и обществ характерны особого рода идеологии (идеологические комплексы) - совокупности идей, которые легитимируют право таких режимов (систем) на существование. Причем сами эти идеологические конструкции "тоталитарны", поскольку претендуют на охват всех сфер общественной и частной жизни, на общеобязательность.

Фактически эти идеологии сливаются с правом, законом; многие идеологические постулаты становятся правовыми нормами, что засоряет истинное право, делая его декларативным, "лозунговым", "пустым" с юридической точки зрения и малоэффективным. На самом деле эффективное право, как представляется, и не нужно тоталитарному государству. Ведь фактически на статус права начинает претендовать (и небезуспешно) идеология, хотя ее апологеты и не говорят об этом прямо и открыто.

Идеологии тоталитарных режимов обосновывают, провоцируют отбрасывание "старых" систем ценностей и заменяют их "новой", нацеленной на построение "светлого будущего", "тысячелетнего рейха" и т.п., объявляют тотальное переустройство общества, создание "нового человека" и "нового общества", в котором интересы и свобода индивида всецело подчинены интересам общества и государства.

Единственной благоприятной для функционирования всей системы тоталитаризма является атмосфера насилия. В ней непременно применяется террор в отношении человека и социальных групп как средство внутренней политики. Главными, излюбленными и особо почитаемыми властью способами "управления" людьми и обществом являются прямое насилие (внеэкономическое принуждение) и "скрытое" принуждение. Лучшим организатором масс считается тот, кто может уговаривать, убеждать, а лучше всего заставлять людей делать то, что нужно властвующей элите. При этом широко используются обман, различные фальсификации и т.п. Характерна для тоталитарного режима и милитаризация общества, когда человек превращается в винтик военизированного механизма, обезличиваясь при этом, создание обстановки "военного лагеря" или "осажденной крепости".

Необходимо отметить, что в реально существовавших тоталитарных режимах принципы тоталитаризма не были полностью воплощены в действительность: семья, религия, искусство, наука и культурные традиции в целом не исчезли, не подчинились всецело тоталитарной системе. Как не исчезла и предпринимательская традиция, что позволило после крушения этой системы довольно быстро восстановить некоторые важные институты рыночного хозяйствования. В интересующем же нас аспекте существенно то, что тоталитарная система использует целый арсенал средств подавления человека, его индивидуальности (естественно, и социальных групп, и общества в целом, ибо они слагаются из индивидов).

Характерной чертой тоталитарного режима является обстановка страха. Причем страх здесь превосходит традиционные формы и модификации страха дототалитарной истории человечества. Многие исследователи подчеркивают особую значимость страха в политике лидеров таких режимов. Так, А. Буллок пишет: "Не обладая той силой магнетизма, с помощью которой Гитлер завоевывал и удерживал преданность своих последователей, Сталин заложил в фундамент своей власти способность внушать страх. Он считал, что из всего руководства коммунистической партии только он один может довести революцию до конца, так как только он - не интеллигент, не бывший эмигрант, а человек из народа - понимает, какой власти испокон веков подчинялся русский народ, и что нужно, чтобы управлять этим народом и впредь: нужно держать этот народ в страхе и страданиях, ключом к власти над страной (это понимали еще Петр I и Иван Грозный) был страх, в котором неизменно пребывал сам государственный аппарат, сообщавший ощущение этого страха народу. Формы власти могли меняться, страх же по-прежнему оставался самой действенной силой" <25>. Думается только, что не стоит идеализировать в этом отношении Гитлера. Общеизвестно, что в нацистской Германии (как и в послевоенной ГДР) страх тоже использовался для управления страной, он давил и сановников, и рядовых граждан.

Страх, характерный для тоталитаризма, - это особый страх, страх человека потерять (часто очень медленно и мучительно) свою жизнь в сочетании с жуткой боязнью за судьбу своих родных и близких, страх не просто умереть, но и остаться в памяти людей с клеймом врага народа, страх погибнуть "в борьбе за правое дело" не понятым, по указанию (приговору) своих соратников и единомышленников. Ни одна модификация страха по своей жуткости и бесчеловечности не может сравниться с данной его разновидностью. Все общество было пронизано страхом, никто не был гарантирован от отправки в лагерь или расстрела без малейшей надежды на помилование, без какой бы то ни было возможности защититься.

Жесткий полицейский контроль над человеком и обществом тормозил развитие личности, индивидуальности, заставлял людей приспосабливаться к существующей реальности политического насилия и совершать поступки, недостойные порядочного человека. Ведь, чтобы расстрелять или загубить в лагерях десятки миллионов, нужны были сотни тысяч ретивых исполнителей. Страх носил в тоталитарном обществе тотальный характер, подавляя в зародыше даже мысль о возможном сопротивлении. Такой страх делал человека "немым", и он позволял творить над собой любой произвол.

Если кто-то скажет, что страх ушел из жизни российского общества, то это будет неправдой. Реальность политико-правовой жизни современной России такова, что, видоизменившись в своих проявлениях, страх постоянно сопровождает граждан: страх перед угрозой терроризма, страх потерять работу, даже если она противна существу человека, страх перед зарвавшимся, коррупционным, бюрократизировавшимся чиновничеством, страх оказаться нищим, страх серьезно заболеть, страх попасть в немилость начальников, многие из которых и сейчас не знают над собой силы закона, и т.д. и т.п. Постоянными факторами страха, часто принимающего форму опасения за стабильное благополучие в настоящем и в будущем, стали:

• беспрецедентная по масштабам криминализация социальной жизни, прогрессирующие темпы роста всех форм преступности;
• образовавшийся очевидный разрыв между теорией и практикой прав человека в России, выражающийся в вопиющих массовых нарушениях элементарных прав личности, прежде всего таких, как право на жизнь, здоровье, безопасность, справедливую оплату труда, социальную защиту, квалифицированную медицинскую помощь, полноценный отдых, лечение и др.;
• жесткое политическое противостояние в обществе и государственном механизме, конфликтность, часто принимающая формы криминальных и полукриминальных "разборок";
• формирующаяся система "теневого регулирования" и "теневой политики", пренебрегающих принципами легитимности и законности;
• девальвация в сознании большинства россиян базовых нравственных и правовых ценностей, обострение у них чувства незащищенности и ненужности, недоверия к политике официальной власти, нежелания сотрудничать с ней, активно участвовать в правовой и политической жизни общества; все это явилось последствием антигуманных шоковых реформ, принятия несправедливых и социально нелегитимных правовых актов, нецелесообразных, ошибочных, а иногда преступных политических решений, коррумпирования государственного аппарата, баснословного обогащения узкой группы лиц на фоне массовой бедности, политики цинизма и двойных стандартов в отношении соблюдения законов со стороны чиновников, лжи и черствости, часто бесчеловечности бюрократии, ее равнодушия к судьбе простого человека;
• чувство незащищенности от преступности в сочетании со стойким нежеланием обращаться за защитой в правоохранительные органы; распространившийся произвол этих органов при расследовании преступлений и охране порядка; коррумпированность правоохранительных структур, составляющая, по оценкам ряда экспертов, 80 - 90%, т.е. приобретшая характер системности, ставшая нормой поведения многих должностных лиц.

Трудно не согласиться с Г.Н. Мановым в том, что страх выступает весьма действенным средством подчинения государственной воле. Пронизанным страхом обществом легче управлять. Страх уничтожает творчество, и политико-правовая система, в которой он царствует, обречена. Невозможно общество для человека без человека, а страх превращает его в животное. "Поэтому сейчас, как никогда, взаимоотношения государственной власти и подвластных должны строиться на основе консенсуса. Это означает не только отождествление целей подвластных с устремлениями государственной воли, но прежде всего приведение этой воли в полное соответствие с их целями и ожиданиями. Только тогда доверие, а не страх объединит весь социальный организм в жизнеспособную, эффективно функционирующую систему" <26>. Данного консенсуса в современном российском обществе нет.

Все это говорит о том, что вывод о полной победе над тоталитаризмом в России, о том, что он ушел в прошлое, потерпел полное крушение, что созданы прочные гарантии от возврата к прошлому, по всей видимости, преждевременен. Надежных гарантий скорее нет, чем они есть. Данное умозаключение представляется верным хотя бы потому, что сохраняется массовый, если не всеобщий, правовой нигилизм, который может значительно активизировать процесс утверждения аппаратно-диктаторской личной власти.

Такого мнения, с которым трудно не согласиться, придерживается Э.Ю. Соловьев, исследовавший правовой нигилизм путем феноменологического и социально-классового анализа массового сознания 20 - 30-х годов XX в. и установивший, что этот феномен тогда был представлен следующими установками: неполноценностью и даже ущербностью права как формы регулирования социальной жизни; отрицанием гуманистического смысла правовой нормы; политическим патернализмом <27>. Подобные установки и сейчас не исчезли из массового правосознания. Кроме того, наблюдается укрепление традиционных для российского общества одобрительного отношения к правонарушениям и лояльности по отношению к преступникам, а многие добропорядочные граждане, видя низкую эффективность государственных и правовых механизмов, пытаются решать свои жизненные проблемы за рамками юридического поля и даже с помощью криминальных структур. Слабость и бессилие права, всей правовой системы превращают индивида в средство в руках деспотической государственной машины.

К признакам тоталитаризма ученые относят также: стремление к насильственному преобразованию общества и человека; однопартийную диктатуру с харизматическим вождем; сращивание господствующей партии с государством; абсолютно централизованную экономику; террористическую тайную полицию; "коллективизм" в его супергипертрофированном виде, сводящий к минимуму самобытность и самостоятельность человека <28>. Х. Арендт добавляет и такие черты: "Тоталитарное правление, несмотря на свой явно преступный характер, опирается на массовую поддержку", "которая не проистекает ни из невежества, ни из процесса промывания мозгов" (люди объединяются вокруг вождя для достижения общенациональных целей. - И.Л. Петрухин); тоталитарный режим устанавливается, "когда уже нечего опасаться" (народ един. - И.Л. Петрухин); происходит "удвоение канцелярий", число которых растет; "секретные службы расширились, когда уже не существовало противников, за которыми надо было шпионить" <29>.

Все эти черты были присущи доперестроечному Союзу ССР. Некоторые из них отчасти свойственны России и поныне, но при неблагоприятном течении политических процессов, при слабой, неэффективной правовой политике Российского государства могут возродиться в полной мере.

Какова же цель тоталитарных систем с их тотальным страхом и насилием? В "Майн кампф" не написано о том, чего же на самом деле желал Гитлер и что должен был совершить национал-социализм, ибо это нацистская библия для масс. Элита тоталитарных режимов никогда не говорила народу (массам) правду. Г. Раушнинг пишет: "Я сказал, что лишь теперь понял глубинный смысл его социализма. Это преддверие отделения расы господ от расы скотов. Нынешние массы - предварительная форма той самой породы людей, которую Гитлер назвал выродившейся" <30>. Гитлер стремился создать новую породу типа "богочеловека", не ведающего страха и повелевающего "скотомассой". Сталин тоже пытался "вырастить" человека, преданного идеям марксистской квазирелигии, и преуспел в этом - появился "гомо советикус" <31>.

И если нацистская Германия потерпела поражение во Второй мировой войне, а за послевоенные годы в ФРГ выросло новое поколение людей, усвоившее ценности западной демократии, то в Советском Союзе в результате продолжившегося коммунистического эксперимента "сложился определенный статус человека, детерминированный спецификой тоталитарной системы" <32>. Эта специфика может быть сведена к следующим позициям.

Во-первых, между индивидом и государством не существовало такого опосредующего звена, как социально-групповые идентификации. Точнее, они существовали, но, органично встроенные в режим, не играли значительной роли, будучи в реальности придатками авторитарно-тоталитарной системы правления: "Между тоталитарным государством и индивидом не занимали сколько-нибудь важных позиций никакие социально-психологические общности, связанные с профессией, занятием, интересами и т.д." <33>.

Во-вторых, советское (коммунистически ориентированное) общество в качестве первичного субъекта имело не индивида, а "коммуны" (коллективы). И поэтому носителем личностного начала, которое было почти полностью "вытравлено", выступал целостный коллектив людей, ориентированный на авторитарное общение, посредством которого человек пытался (как правило, безуспешно) осуществлять коммуникацию с государством.

В-третьих, само советское государство (как и привязанные к нему общественные организации) являлось правонарушающим фактором общественной жизни, что "кардинально отражалось на сфере прав человека" <34>.

Происходящие в России преобразования, когда главной задачей является построение сильного правового государства и создание дееспособного гражданского общества, продвижение в направлении общества, основанного на праве и приверженного праву, одновременно актуализируют, как двуединую, проблему усиления Российского государства и демократии, ее возможности в решении широкого круга политических и правовых проблем взаимоотношения личности и государства.

Ценность личностно-правового начала в развитии государственности следует всячески поддерживать и сохранять, без этого невозможно развитие современной демократии. При этом необходимо учитывать и принципиальную значимость гражданского общества во взаимодействии с государством для осуществления прав и свобод индивида, повышения позитивной правовой активности и инициативы личности. Основной стержень современной государственности, государственной политики - принцип сильного социального государства. Суть его не сводится к субсидированию малоимущих и созданию гарантий прожиточного минимума. Социальное государство - это государство всеобщего благосостояния, смысл политики которого - в создании и для каждого человека, и для каждого региона возможностей реализовать свой потенциал, обеспечить полноценную жизнь.

Однако невозможно не заметить и того, что социальная система находится в развитии и сейчас государство всеобщего благосостояния вошло в фазу перманентного изменения, трансформации, что вызвано кризисом представительной демократии в глобальном масштабе. Дж. Сартори ставит эту проблему в форме вопроса: "Откуда исходят уже существующие и надвигающиеся угрозы демократии как политической форме?" <35>. Так откуда же идут эти угрозы? От правления элиты? Нет, ибо очевидный факт состоит в том, что все демократические государства, их органы власти переживают убыль авторитета и находятся под натиском непомерного числа требований, коих они не могут выполнить. Российская государственная власть уже много лет работает в условиях слабого, а в отдельные периоды - отсутствующего авторитета. Иногда власть сама считает себя обладающей высоким авторитетом, хотя на самом деле либо он невысок, либо отсутствует вовсе.

Реальная демократия, таким образом, постоянно испытывает давление, имеет низкую способность к управлению (в том смысле, что она нестойка в отношении предъявляемых ей требований и имеет слабую способность к принятию и осуществлению твердых решений). Во всяком случае, либерализм фиксирует кризис представительной демократии на Западе.

Тем не менее в действительности ценности политической демократии продолжают быть весьма актуальными, интересовать человека и массы, причем интерес к ней необычайно высок: "Проблема, которую ставит демократическая общественность Запада, - замечает А.С. Панарин, - состоит в том, чтобы сделать механизмы политической демократии повседневно работающими, влияющими на социальный статус людей. Недовольство общественности вызывает вынужденное политическое бездействие гражданского общества в промежутках между выборами. Общественные проблемы накапливаются значительно быстрее, чем происходит смена партий у власти и истекают полномочия депутатов" <36>. Не менее существенным представляется и то, что система политического представительства не способна адекватно реагировать на эволюцию и многообразие интересов различных социальных групп. Все это требует коррекции политической системы в направлении политической и правовой институциализации прямых починов (инициатив) и временных объединений граждан, создаваемых для решения той или иной интересующей их проблемы.

В свете сказанного вполне закономерным представляется наблюдающийся в современной теоретической мысли Запада сдвиг от теории плюралистической демократии в направлении теории демократии участия <37>. Последняя базируется на признании необходимости сочетания элементов представительной демократии на национальном уровне с прямым участием граждан в политико-правовых процессах на уровне города и сельских общин, т.е. на уровне местного самоуправления. Это не снимает с повестки дня и проблемы активизации участия личности в управлении государством в целом, т.е. на всех уровнях. Отсюда возвращение к представлению о демократии не только как о родстве, методе, но и цели общественного устройства <38>. С этим и связано то, что теперь в центр функционирования демократической системы (правового государства и гражданского общества, т.е. правового общества) ставится человек с его потребностями и интересами.

Демократия - организация власти, обеспечивающая ее функционирование в интересах общества и народа, побуждающая, стимулирующая вовлечение граждан в совместную деятельность с государством. Усиление государственности - не есть движение к тоталитаризму; это однозначно был бы шаг назад, регресс. Нам нужно решительное движение вперед - к сильной (но не насильственной) государственной власти.

Тоталитаризм с присущим ему авторитарным правлением сравним с раковой опухолью в организме общества. Мало таких "клеток" в общественном организме или много - в любом случае они одинаково опасны. Сама постановка вопроса о возможности "умеренного" авторитаризма, "временного" тоталитаризма абсурдна на фоне конституционного определения Российской Федерации как "демократического федеративного правового государства с республиканской формой правления".

Проявляющиеся не только на "низовых" уровнях, но и среди властных структур правовое невежество, безграмотность, психологическая готовность к агрессии, отсутствие чувства собственного достоинства, привычка к исполнению указаний, своего рода социальный инфантилизм с резко заниженным чувством ответственности - вот базовый комплекс причин, тормозящих процесс создания сильного государства, укрепления его взаимодействия с личностью, препятствующих развитию правовой активности граждан.

Главная задача государства - повернуться к интересам людей, глубже понять образ жизни и мышления разных социальных групп, содействовать прояснению политического и правового сознания, способствовать созданию механизма своевременной фиксации и исправления ошибок политико-правового действия.

Усиление государства может осуществляться только в рамках демократического режима. Лишь тогда оно сохранит свою социальную ценность. "Временный тоталитаризм" - заблуждение, грозящее глубокой деформацией правовой жизни общества. Достаточно вспомнить "диктатуру пролетариата", которая устанавливалась именно ради свободы и демократии, как вынужденная и временная мера, от которой при изменении обстановки большевики отказываются <39>. Что произошло на самом деле, хорошо известно. Теоретически это точно пояснил Дж. Фулбрайт, который писал, что, захватив власть, рабочий класс склонен "отказаться или предать забвению провозглашенную им ранее заинтересованность в свободе и законности", продолжая выполнять свою программу в "авторитарном духе". Это объясняется тем, что революция ломает законы и обычаи общества, и в результате возникает необходимость в силе для предотвращения анархии <40>.

Ни о каком, даже "дозированном", тоталитаризме и речи быть не должно в обществе, которое декларировало себя в качестве демократического и правового.

Разговоры о сильном государстве в отрыве от личности, от взаимодействия с ней бессмысленны. Усиление государственности, ее "осовременивание" возможны только вместе с усилением и "осовремениванием" человека как личности. Его отличает: интерес ко всему новому, готовность к изменениям; разнообразие взглядов, ориентация на информацию; серьезное отношение ко времени и к его измерению; эффективность; планирование эффективности и времени; личное достоинство, партикуляризм и оптимизм <41>. Индивидуальная модернизация - процесс не менее драматический, чем социальная. Процесс укрепления демократической правовой государственности и позитивно-правовой активизации личности - сопряженный, взаимодополняемый, взаимодетерминированный процесс. Именно это обстоятельство должно лежать в основе заявления о том, что "сильная власть - один из приоритетов качества жизни в любой стране" <42>.

России необходима такая система государственной власти, которая, не поступаясь принципами демократизма, продолжая строить, совершенствовать, развивать демократический политический режим, повышала в то же время степень способности эффективно контролировать ситуацию в стране, была бы в состоянии вести борьбу с террористической и иными опасностями, стимулировать хозяйственную и общественную инициативу граждан, укрепляя тем самым российскую государственность.