К вопросу об уголовно-правовой защите в российском законодательстве права внутриутробного ребенка на жизнь

Проценко С.В., доцент кафедры уголовного права и криминологии Дальневосточного юридического института (ДВЮИ) МВД РФ, кандидат юридических наук, подполковник милиции.

В научной работе исследуется проблема уголовно-правовой защиты жизни ребенка в дородовой период. В статье особое внимание уделяется общечеловеческим ценностям, и в первую очередь уголовно-правовой охране права человека на жизнь как основополагающей идеи нового уголовного законодательства. Автор приходит к выводу, что права внутриутробного ребенка, обладающего способностью сохранять и поддерживать свою жизнь, подлежат уголовно-правовой охране в той же мере, что и права уже родившегося ребенка.

Открывающаяся разделом VII "Преступления против личности" Особенная часть Уголовного кодекса РФ, наглядно показывает, что важнейшей концептуальной идеей, положенной в основу реформы уголовного законодательства, является охрана жизни и здоровья человека, его прав, свобод и законных интересов. В гл. 16 "Преступления против жизни и здоровья", открывающей раздел VII, преступления против жизни (различные виды убийства (ст. ст. 105 - 108 УК)), а также причинение смерти по неосторожности (ст. 109 УК) помещены на первое место. Законодатель тем самым подчеркивает, что естественное право человека как биологического существа - право на жизнь - является наиболее ценным благом из всех, подлежащих уголовно-правовой охране. Защищая именно это благо, уголовный закон в санкциях устанавливает максимально суровые наказания, включая пожизненное лишение и смертную казнь за наиболее опасные умышленные преступления против жизни.

Признание потерпевшим от рассматриваемой категории преступлений человека как биологической особи (безотносительно к его полу, возрасту, национальной, расовой принадлежности, состоянию здоровья и прочим признакам) не исключает необходимости поиска ответа на гораздо более важные вопросы о том, что такое жизнь человека вообще и каковы ее начальный и конечный моменты в частности. Ведь ясно, что уголовная ответственность за посягательства на жизнь по общему правилу может наступать, пока таковая в определенных временных рамках уже (или еще) существует <1>.

Проблеме определения момента возникновения права на жизнь уделяли внимание различные авторы, коих упомянуть в рамках данной статьи не представляется возможным. Диапазон мнений достаточно широк. В уголовно-правовых и судебно-медицинских доктринах мы можем встретить различные версии начального момента жизни человека. Скажем, однако, что в любом случае вопрос о возникновении права на жизнь не связан с моментом более ранним, чем начало физиологических родов <2>. Роды - это завершающий беременность сложный физиологический процесс, сопровождающийся прохождением через естественные родовые пути и отделением от материнского организма плода, плаценты и плодных оболочек <3>.

Все роды, за исключением операции кесарева сечения, делятся на три периода: 1-й - раскрытие, или стадия схваток; 2-й - потуги, или изгнание плода; 3-й - рождение последа, или плаценты.

В настоящее время среди юристов и медиков в России господствующей является точка зрения, согласно которой начальным моментом самого процесса родов, достаточным для констатации начала жизни ребенка, следует считать прорезывание головки младенца, выходящего из организма матери. Отделение ребенка от тела матери и переход на самостоятельное дыхание лежат уже за рамками начального момента жизни <4>.

Итак, первый, самый длительный, период родов, предшествующий непосредственному изгнанию (появлению головки малыша из родового канала), - раскрытие, или стадия схваток, в существующих доктринах не является началом жизни человека. Но если во главу угла ставить подобного рода суждения, то истина будет недосягаема. Для правильного понимания начального момента возникновения права на жизнь необходимо обратиться к общим положениям, принципам и институтам уголовного права, в первую очередь относящимся к преступлению.

Первым и, пожалуй, главным недостатком предлагаемых версий выступает то обстоятельство, что в своих доктринах авторы исследуют не момент возникновения права на жизнь, не жизнеспособность человека, в основу их суждений и размышлений положен процесс родов и самый главный вопрос - это местонахождение рождающегося человека во время родов. Местом убийства является любое место, за исключением чрева матери, лишь в этом случае, полагают ученые-криминалисты, можно вести речь о посягательстве на жизнь другого человека. Посягательство же на рождающегося и способного к самостоятельной жизни ребенка, находящегося в утробе матери, полагают они, местом совершения преступления не является.

Так, например, П. Кривошеин утверждает, что нанесение смертельных травм еще не родившемуся ребенку, т.е. в момент прохождения плода по детородным путям (во время родов), нельзя признать преступлением, предусмотренным ст. 106 УК, поскольку такая квалификация противоречила бы понятию убийства (ч. 1 ст. 105 УК), означающего лишение жизни уже родившегося человека, т.е. вышедшего из чрева матери и начавшего самостоятельную (хотя и беспомощную) физиологическую жизнь <5>.

Таким образом, юридическое значение имеет не жизнь человека как таковая, а "территория" за пределами утробы матери, т.е. факультативный признак объективной стороны преступления, а именно место его совершения - ребенок или часть его тела должны как минимум появиться из организма роженицы. Подобная точка зрения была бы бесспорно верна лишь в том случае, если бы законодатель придал более узкий, более ограничительный смысл пониманию места совершения преступления при посягательстве на жизнь ребенка. При этом диспозиция ч. 1 ст. 105 УК РФ должна была бы выглядеть, полагаем мы, следующим образом: "Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому, уже родившемуся, человеку" или "Убийство, то есть умышленное причинение смерти другому человеку вне утробы матери". Однако такое предписание в законе отсутствует.

Соответственно, место совершения преступления нельзя отнести к обязательным признакам объективной стороны во всех составах убийств, в том числе и в случае причинения смерти по неосторожности, так как этот признак не указан в диспозициях рассматриваемых уголовно-правовых норм.

Еще более непоследовательной выглядит позиция ученых-криминалистов при исследовании нами психической деятельности лица, непосредственно связанной с совершением посягательства на жизнь ребенка, находящегося в утробе матери. Раскрывая субъективную сторону умышленного деяния, ее психологическое содержание с помощью таких юридических признаков, как вина, мотив и цель, представляющих различные формы психической активности, мы приходим к выводу, что, осуществляя посягательство на жизнь еще не родившегося ребенка (особенно на стадии схваток), лицо понимает его фактическое содержание и социальное значение. Лицо не заблуждается и относительно объекта посягательства, т.е. тех общественных отношений, на защиту которых направлены конкретные нормы уголовного закона (жизнь другого человека, или, по уточненной характеристике, право человека на жизнь).

Раскрытие психологического содержания отношения лица как к совершаемому акту, так и к наступившим последствиям позволяет говорить о противоправности и общественной опасности деяния.

Степень, глубина сознания общественной опасности и противоправности совершаемого деяния во многом предопределяют и характер предвидения, его глубину и ясность. Разумеется, что в свою очередь и ясность предвидения по принципу обратной связи влияет на осознание характера совершаемого действия <6>.

На практике виновный, вводящий через родовой канал в полость матки специальный инструмент с целью убийства, какие-либо иные предметы, различные растворы и т.п., заведомо, т.е. с очевидностью, несомненностью, бесспорностью, осознает, что причиняет смерть рождающемуся ребенку, находящемуся в беспомощном состоянии. Как быть в данном случае с принципом субъективного вменения? Мало того, лицом совершаются конкретные действия, которые входят в объективную сторону преступления, предусмотренного ст. 105 УК РФ.

Вместе с тем с принципом субъективного вменения тесно связан вопрос об ошибке при покушении на "негодный объект", когда лицо направляет свои действия на определенный предмет (например, выстрел в умершего человека), однако вследствие допускаемой ошибки его действия не причиняют реального вреда охраняемым уголовным законом общественным отношениям. По общему правилу негодное покушение влечет уголовную ответственность, поскольку фактически обладает всеми свойствами "годного" покушения: лицо стремится причинить ущерб объекту, находящемуся под уголовно-правовой охраной, действует виновно, в силу чего его действия общественно опасны.

Сравнительный анализ двух одинаковых по направленности умыслов посягательств, одно из которых осуществляется на "негодный" предмет - труп человека, а другое - на жизнеспособного ребенка, находящегося в утробе матери, убедительно доказывает, что рассматриваемые посягательства идентичны как по объекту, так и по антисоциальности, которая в рассматриваемых общественно опасных деяниях наивысшая.

Ведущим разграничительным элементом между покушением на "негодный" предмет и посягательством на жизнеспособного внутриутробного ребенка выступает вред (ущерб) охраняемым интересам личности, общества и государства. Нет сомнений в том, что посягательство на младенца, пусть даже еще и не родившегося, но живого и способного к самостоятельной жизни, более опасно, чем посягательство на умершего человека. Парадокс состоит в том, что в настоящее время, как показывает судебная практика, к уголовной ответственности будет привлекаться лишь лицо, посягнувшее на "негодный" предмет.

Насколько эта позиция согласуется с реалиями, с современным пониманием в определении момента "защиты права внутриутробного ребенка на жизнь" и уголовно-правовой теорией? Отвечая на поставленный вопрос, приходится признать, что такая позиция не соответствует предписаниям действующего уголовного закона.

Следуя букве и духу уголовного закона, полагаем, что действие принципа субъективного вменения, относящееся к преступности деяния и назначению наказания за негодное покушение, должно распространяться и при посягательстве на нежизнеспособного ребенка (в том числе в утробе матери). Поскольку как в первом, так и во втором случае умышленные действия, непосредственно направленные на совершение преступления, не привели к его окончанию (отсутствует преступный результат) по причинам, не зависящим от воли виновного. Посягательство же на жизнеспособного ребенка, независимо от места нахождения последнего, должно рассматриваться как оконченный состав убийства при наступлении его смерти.

М.Г. Сердюков указывает, что при судебно-медицинской экспертизе по поводу детоубийства следует искать ответы на семь главнейших вопросов, среди которых: был ли ребенок жизнеспособным, был ли он живорожденным и какова продолжительность его утробной жизни <7>? Жизнеспособный - обладающий способностью сохранять и поддерживать свою жизнь. Второе значение словосочетания - способный существовать, развиваться <8>.

Жизнеспособность ребенка, напрямую зависящая от продолжительности его внутриутробной жизни, выступает важнейшим критерием, отграничивающим аборт от преждевременных родов. Так, абортом (от лат. abortus - выкидыш) в медицине признается самопроизвольное или искусственное прерывание беременности либо рождение плода до истечения 28 недель беременности, когда плод еще нежизнеспособен. Различают ранний аборт - до 16 недель и поздний - от 16 до 28 недель беременности <9>.

В судебно-медицинской практике под жизнеспособностью понимают возможность новорожденного ребенка продолжать жизнь вне материнского организма в обычных условиях. Чтобы плод был жизнеспособным, он должен достигнуть известной степени доношенности (зрелости), не иметь врожденных пороков развития органов и систем, не совместимых с жизнью. По существующим инструкциям плоды при сроке беременности менее 28 недель, массой менее 1000 г и длиной менее 35 см считаются нежизнеспособными <10>.

Таким образом, способность к внеутробной жизни (жизнеспособность) у еще не родившегося человека появляется значительно раньше начала физиологических родов. Соответственно, меняется и его статус - нежизнеспособный плод превращается в жизнеспособного внутриутробного ребенка, самопроизвольное или искусственное прерывание беременности превращается по истечении данного периода времени в преждевременные роды недоношенного ребенка.

Современные открытия детской психологии позволяют начать анализ созревания у ребенка предпосылок способности к волевому саморазвитию не с младенческого возраста, а обращают нас к истокам детства - к перинатальному периоду <11>. Важнейшее значение в таком контексте приобретает 28-я неделя беременности, которая является началом перинатального периода, продолжающегося и заканчивающегося через семь полных дней жизни новорожденного.

В конечном итоге речь должна идти об особом виде "жилища", в котором по истечении 27 недель находится жизнеспособный ребенок, который, пребывая в материнской утробе, приобрел определенные свойства, достаточно развит, деятельность его органов находится на такой стадии развития, что он уже способен к жизни вне утробы матери, т.е. телесно самостоятелен. Любое посягательство, причинившее смерть внутриутробному ребенку после истечения указанного срока беременности, полагаем мы, должно рассматриваться как оконченное преступление против жизни (в зависимости от формы вины это либо убийство, либо причинение смерти по неосторожности). В таком контексте, например, решается вопрос о защите жизни в Уголовном кодексе штата Нью-Йорк США (в § 125.00 убийством считается причинение смерти еще не родившемуся ребенку).

Установление в УК норм, определяющих наказуемость прерывания беременности, является типичным и для ряда европейских стран (например, Польши, Швейцарии, Голландии и др.). В них охраняемым правовым благом также является жизнь еще не родившегося ребенка. Так, раздел первый книги второй УК Швейцарии к таковым относит следующие посягательства: прерывание беременности беременной (ст. 118), прерывание беременности третьим лицом (ст. 119), неуведомление о прерывании беременности (ст. 121).

Остается надеяться, что в целях обеспечения конституционной гарантии права ребенка на рождение, устранения в теории и судебной практике разночтений уголовного закона и для разрешения вопросов уголовно-правовой защиты жизни ребенка в дородовой период в Постановление Пленума Верховного Суда от 27 января 1999 г. N 1 "О судебной практике по делам об убийстве" будут внесены соответствующие изменения и дополнения.

В целом излагаемая автором концепция, впрочем, как и многие другие, не учитывает и не исследует конкуренцию права на жизнь и права на неприкосновенность частной жизни, права на здоровье, права на личную неприкосновенность женщины и т.д. Ибо, по мнению исследователя, в какую бы сторону не смещался вектор защиты, основополагающее, приоритетное значение имеет все-таки значимость охраняемых уголовным законом общественных отношений, интересов, благ (в нашем случае право на жизнь является наиболее ценным благом из всех, подлежащих уголовно-правовой охране).

Подводя итог сказанному, отметим, что приведенные доводы обусловливают уважительное отношение к ребенку и до его рождения. Следует признать, что человек обладает достоинством, которое предопределяет особое уважение не только к нему как существующему субъекту, но и к различным формам его существования, как дородового, так и посмертного <12>.