Мудрый Юрист

Служебное значение мечника русской правды (историко-правовое исследование)

Максимова Наталья Анатольевна, докторант Саратовской государственной юридической академии, кандидат юридических наук, доцент.

В статье рассматривается должность мечника в служебном его понимании. Рассматриваются историографические его сравнения с метельником, меченошей и емцем. Делается вывод о том, что функции мечника были различными, обусловливались его воинским назначением и, в сущности, отправлялись не столько по судебной, сколько по административно-хозяйственной части.

Ключевые слова: мечник, охрана, фискальная функция, Русская Правда, княжеский служащий.

Significance of a swordsman of the Russian Truth (historical and legal study)

N.A. Maksimova

The paper considers the position of swordsman in his service understanding. We consider the historiographical comparison with metelnik, mechenosha and emets. It is concluded that the swordsman functions were different, were determined by his military designation and, in fact, went to court not so much as for administrative part.

Key words: swordsman, protection, fiscal function, the Russian Pravda, the prince's servant.

Древнерусская служба отличалась своей простотой и излишней казуальностью, отчего в юридических и летописных источниках довольно часто можно встретить названия должностей, ассоциируемые с конкретной функцией и даже внешними атрибутами княжеского служащего. К числу таковых относится и мечник, который охранялся Русской Правдой и состоял на отдельном пошлинном содержании. Этого мечника довольно часто соотносили с метельником, и наоборот. Показав на этимологическом сравнении однородность названий и должностей мечника и "метника", М.Т. Каченовский считал их своего рода ликторами, служителями судей, исполнителями судебных обрядов и, вероятно, самих приговоров <1>. Что мечник и метельник - одно и то же лицо предполагал и С.М. Соловьев, обративший внимание также, что "они получали содержание на счет жителей того места, где производилось следствие" и "могли подвергаться телесному истязанию (только. - Н.М.) по приказу княжескому" <2>. Риторически ставя вопрос о тождестве мечнику метельника и производя их от греческого в значениях "преследовать, выполнять, исполнять" или "имеющий участие в чем либо, участник", М.Я. Диев полагал, что название мечника не происходит от слова "меч" и означает чиновника более полицейского, нежели военного <3>. Но существование подобных смешений обусловливалось, вероятно, упором на иноязычную этимологию термина "мечник" <4> и сопоставлением его лишь с близким по написанию метником, при том что другие исправные вариации Русской Правды с написанием "метельник", "метальник" в аналитический расчет не принимались. Вместе с тем можно считать доказанной роль метельника, которая как с этимологических, так и со структурно-функциональных позиций уже вряд ли подведет его к каким-либо сильным аналогиям с мечником.

<1> Каченовский М.Т. Два рассуждения: о кожаных деньгах и о Русской Правде. М., 1849. С. 177 - 178.
<2> Соловьев С.М. История России с древнейших времен. Кн. 1. Т. I. СПб., 1895. Стб. 238 - 239.
<3> Диев М. О вирах у россиян X и XI столетий // Русский исторический сборник. Т. I. Кн. 2. М., 1837. С. 47.
<4> В этой связи обращалось внимание на то, что слово "мечник" является русским переложением не норманнского, а славянского слова "меч" как атрибута власти (см.: Мрочек-Дроздовский П. Исследования о Русской Правде. Вып. 2. М., 1885. С. 194 - 195).

В то же время в исторической аналитике напряженность сохраняется в части отождествления мечников с летописными меченошами, сводящегося, по сути, к проблеме соотношения общего (воинского) и специализированного (судебного) начал в статусе мечника, что также требует дополнительного пояснения. В юридическом отношении мечник, так же как и метельник, встречается лишь в Русской Правде. В этом самом раннем рукописном упоминании он как раз и предстает в качестве участника определенных судебных процедур, получающего за это вознаграждение <5>. Летописи же сообщают о мечниках с середины XII в., давая зачастую попутную для сравнительных нужд информацию, в частности о попытке киевлян разграбить Ратыпин двор, включая мечников, об отправлении Андреем Боголюбским своего мечника Михна послом к Ростиславичам и об избиении горожанами детских, мечников и разграблении их имений <6>. Рукописные свидетельства о меченошах встречаются лишь дважды и ограничиваются первой четвертью XIII в. <7>. Неясность в отличиях мечника от меченоши усиливается, поскольку они в древнерусских источниках ни синхронно, ни в каком-либо ином сравнении не противопоставляются. Поэтому первоначальные исследователи обосновывали исключительно военное предназначение мечника. Еще Н.М. Карамзин, а вслед за ним и А.М.Ф. Рейц утверждали, что мечник - княжеский воин, имеющий общее значение воина без какого-либо специального признака <8>. Но в большинстве своем и даже во взглядах ранее приведенных авторов, отождествлявших мечника с метельником, относительно первого сложилось устойчивое восприятие его судебной роли. Настаивая на такой специализации мечника, П.Н. Мрочек-Дроздовский указывал, что мечник и меченоша служили князю; но если первый - ему как правителю (судье), т.е. в гражданском смысле, то второй - как воину, вождю дружины, т.е. в военном смысле, и заключал, что "мечник был не меченосец... а мечедержатель князя как судьи" <9>. Оригинально специализируется статус мечника Русской Правды во взглядах В.В. Мстиславского, представлявшего его в качестве публичного обвинителя в противоположность отроку - защитнику подсудимого, адвокату <10>. Ряд последующих исследователей на отличиях мечника и меченоши не останавливались, убеждений относительно их этимологических и функциональных особенностей не высказывали, но в перечислении княжеских слуг указывали их отдельно <11>. В числе последних высказываний можно отметить позицию А.А. Горского, который отнес мечников к особой группе княжеских чиновников, появившихся во второй половине X в., выполнявших судебные функции и получавших за это часть дохода от судебных пошлин, а меченош - к числу особо приближенных к князю лиц, выступавших оруженосцами-телохранителями <12>.

<5> Русская Правда краткой редакции относительно мечника устанавливала штраф в 40 гривен за его убийство (ст. 1), в 12 гривен "за муку" (ст. 33) и долю от судебной пошлины - "продажи", взыскиваемой за иные преступления (ст. 41). В пространной же редакции к сохранившемуся положению о штрафе за убийство мечника (ст. 1) прибавляется ст. 86, назначавшая ему плату в размере 5 кун за участие в судебной процедуре испытания железом.
<6> Летопись Киевская или Юго-Западной Руси (1146, 1174 и 1175 г.) // ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1843. С. 22, 109, 115; Радзивиловская Летопись (1175 г.) // ПСРЛ. Т. 1. СПб., 1846. С. 157.
<7> Первое указание на них всплывает в рассказе о походе полка Кузьмы Ратшича, меченоши Всеволода Большое Гнездо, к берегам реки Тепры (Пры), а второе - констатирует лишь факт гибели Василя, меченоши князя Ярослава Всеволодовича (см.: Радзивиловская летопись (1210 г.) // ПСРЛ. Т. 1. СПб., 1846. С. 184; Суздальская летопись по Академическому списку (1225 г.) // ПСРЛ. Т. 2. СПб., 1897. С. 483; Новгородская первая летопись (1225 г.) // ПСРЛ. Т. 3. СПб., 1841. С. 42).
<8> Карамзин Н.М. История государства Российского. Т. II. СПб., 1818. С. 350 (прим. 67); Рейц А. Опыт истории российских государственных и гражданских законов. М., 1836. С. 37.
<9> Исследователь писал, что, "сравнивая между собой указания памятников о мечниках и меченошах, нельзя не прийти к тому заключению, что мечник был хотя и воином, как и все княжеские слуги, но воином, откомандированным, так сказать, к приказным делам и от них получившим свое специальное наименование; напротив, меченоша был воин в собственном смысле, входил в состав боевой свиты князя" (см.: Мрочек-Дроздовский П. Исследования о Русской Правде // Чтения в Императорском Обществе истории и древностей российских. 1886, янв. - март. Кн. 1. М., 1886. С. 86 - 91).
<10> На таком противопоставлении сторон он настаивал, исходя из существования двух противоположных видов судебной пошлины - сметной гривны, платимой ответчиком "при свержении виры" в пользу отрока, и "помечного", платимого ответчиком от виры в пользу мечника, что располагало и обязывало их к состязанию (см.: Мстиславский В. О поклепной вире, или Понятие об обвинительном процессе по Русской Правде // Рус. беседа. 1858. Кн. 11. М., 1858. С. 115 - 119).
<11> Ключевский В.О. Состав и значение дружины: дружинники в роли советников князя и представителей администрации // Киевская Русь: Сб. ст. в 2-х т. Т. 1. М., 1910. С. 487.
<12> Горский А.А. Древнерусская дружина. М., 1989. С. 68, 70.

Между тем исследователи в своем стремлении развести мечников и меченош по терминологическому и функциональному признакам, полагаем, ушли в другую крайность, поскольку скудность первичных данных не позволяет провести четкую грань между ними, убедительно продемонстрировать статусные различия. В историчности фигуры мечника сомневаться не приходится, однако и археологически добытые принадлежности подтверждают пока лишь фискальную сторону его деятельности <13>. Более того, справедливо упреждающей видится мысль В.И. Сергеевича о том, что разные стороны деятельности князя (судья, воин и т.д.) вряд ли сказывались на учреждении особых органов и чинов, что сохранялось "не только в XI, но и даже в XVII в." <14>. Ведь историографически сложилось так, что на отдельную сторону деятельности мечника указывает и проблема соотношения его с емцем, упоминаемым также в ст. 41 Русской Правды <15>. Н.И. Ланге, например, первым обратил внимание на тождество мечника и емца, видя в них, "без сомнения", одну и ту же должность, состоящую при посадниках, а в стольных городах - при князьях "для имания, т.е. для представления... к суду, но не одних только татей, а вообще обвиняемых" <16>. Последующие попытки объясняли это тождество с позиций редактуры самого текста Русской Правды. Не давая прямого ответа на искомое сопоставление, М.Д. Приселков в положениях о емце видел тем не менее того же мечника, но в результате последующих законотворческих обрастаний текста Русской Правды, и утверждал, что если мечник - дружинный термин, который действует в среде "мужей" Ярославовой Правды, то емец действует уже в княжеских доменах <17>. М.Б. Свердлов в емце видит название административно-судебной должности, исполнение которой заключалось во взимании податей и судебных штрафов <18>. В то же время А.П. Толочко поставил под сомнение сам факт существования емца, название которого больше нигде не встречается и является, по его разумению, простой перепиской от глагола "емати" <19>.

<13> Так, обнаруженные с 1951 г. в напластованиях XI - XII вв. Новгородского археологического ареала находки в виде цилиндров с княжескими эмблемами или просто в виде меча и с надписями, отрывочно упоминающими князя, емца или мечника, распознаны как своеобразный замок для мешков с долями денежных или натуральных ценностей, маркирующий, таким образом, их принадлежность князю или самому сборщику. Причем подчеркивается, что местом их скопления явилась средневековая усадьба, которая при раскопках в слоях середины XII в. была определена как "важнейший административный центр, где производились судебные заседания представителей князя и местной аристократии", но "при углублении в слои первой четверти XII - 30-х гг. XI в." оказалась лишь "местом концентрации свозимых в Новгород мешков с государственными доходами, где производилась их сортировка по принадлежности" (см.: Янин В.Л. У истоков новгородской государственности // Вестн. РАН. 2000. N 8. С. 677 - 680).
<14> Сергеевич В.И. Древности русского права. Т. 1. М., 2007. С. 457 - 458 (прим. 2).
<15> Емец упоминается в последовательной близости к мечнику, который получал от гривны по куне, тогда как емец с 12 гривен - 70 кун, выплачиваемые обоим сверх "продажи" (см.: ст. 41 КП по Академическому списку).
<16> Заключение об емце как о том же мечнике он сделал на основе сопоставления в ст. 41 Русской Правды двух симметричных перечней получателей штрафа, где если в первом перечне распределения "продаж" на первом месте указывается мечник, то во втором на том же самом месте уже числится емец. Правда, надо отметить также, что исследователь под одной и той же должностью видел емца, мечника, метельника и отрока (см.: Ланге Н. Исследование об уголовном праве Русской Правды. СПб., 1860. С. 73 - 74).
<17> Отталкиваясь от идеи расположения статей Краткой Правды не в порядке их "исторического нарастания" и опираясь на ее ст. 41, автор прямо заключал, что поскольку "один и тот же законодатель не мог одного и того же чиновника назвать двумя названиями в одной и той же статье", то мечник и штраф в 3 гривны относится к законодательству Ярослава, а емец и штраф в 12 гривен - к законодательству Ярославичей (см.: Приселков М.Д. Задачи и пути дальнейшего изучения Русской Правды // Исторические записки. Т. 16. М., 1945. С. 248 - 249).
<18> Библиотека литературы Древней Руси. Т. 4: XII век. СПб., 1997. С. 617.
<19> По поводу появления термина "емец" он пишет, что "на самом деле мы не знаем, как называлась должность соответствующего человека (если таковой вообще принадлежал к княжеской администрации) по той простой причине, что летописи ни разу не упомянули его", из чего и заключает, что этого же не мог знать и автор Краткой Правды (см.: Толочко А.П. Краткая редакция Правды Русской: происхождение текста. Киев, 2009. С. 95).

Комплекс рукописных свидетельств и историографических мнений в своем единстве позволяет прийти к выводу, что и фискальная, и судебная функции, и функции меченоши, емца являются сторонами деятельности одного и того же мечника, выступающего во всех этих случаях прежде всего княжеским воином, стражником. В то же время мечник действительно не был обычным княжеским воином, в противном случае выделение его титула от слова "меч" (отличительной принадлежности княжеских дружинников) не несло бы смысловой нагрузки <20>. Однако такая "необычность" могла обусловливаться лишь его оседлостью, т.е. деятельностью вне дружины, непосредственно при особе князя или при местных чиновниках (в т.ч. судьях), где мечник мог играть и конкретно конклюдентную роль <21>. Непременное же предназначение мечника видится, по сути, в обеспечении им охраны местных княжеских чиновников, в т.ч. в процессе самого отправления ими своих функций. Единственный юридический документ, Русская Правда, закрепляет его прежде всего в полицейском качестве. Поэтому роль мечника как атрибута княжеской власти вероятна, но не обязательна и далеко не только в суде. Более того, относительно административно-судебного качества представляется, что термин "мечник" оказался предпочтительным в силу лишь его юридизации, факт которой не удивляет, поскольку данная сторона деятельности мечника попала в поле правового регулирования (иного для тематики Русской Правды произойти и не могло). Можно в принципе заметить, что мечники являли собой один из ярчайших примеров слияния военной и служилой функций, сохранивших титульную разницу. Княжеские мечники набирались из числа отроков, впоследствии детских, причем лучших, находились непосредственно при князе, окружали и всюду сопровождали его в качестве оруженосцев-телохранителей и вполне могли выступать непосредственными исполнителями по различным менее важным вопросам княжеского управления. Но как бы то ни было, судебно-административная составляющая обязанностей закрепляется за мечниками не ранее XI - XII в. и преференцируется появлением у них самостоятельного содержания, а также собственной недвижимости. Но и в этом случае непосредственного или исключительного их участия на суде, кроме как в фискальных интересах, источниками не зафиксировано. Назначение же мечников на правительственные должности или командные воинские должности носило ситуативный характер.

<20> П.Н. Мрочек-Дроздовский, разыскивая особый смысл термина "меч" в случае с мечником, полагал, что общее значение воина (как вооруженного мечом) "не приложимо к мечнику, потому что тогда бы не было надобности перечислять других княжеских дружинников"; наоборот, "видно, что он занимал какое-либо особое положение в княжеской службе, нес какую-либо должность, которая, так сказать, характеризуется самим названием". Но далее он же признает, что из чисто славянского применения мечника "могло возникнуть почетное звание мечничества" как при дворе княжеском, так и в ином управлении страною (см.: Мрочек-Дроздовский П. Исследования о Русской Правде // Чтения... Кн. 1. С. 89, 91).
<21> Здесь нельзя, однако, излишне упрощать задачи мечника. Так, Н.А. Иванов считал его почетным чином, в задачи которого входило в торжественных случаях нести княжеский меч или, в лучшем случае, заведовать оружейной палатой, арсеналом (см.: Булгарин Ф. Россия в историческом, статистическом, географическом и литературном отношениях. Ч. 4. СПб., 1837. С. 217).