Пределы действия судебных и третейских решений по кругу лиц 1 а.в. Асосков, е. Курзински-сингер

Асосков Антон Владимирович, доцент кафедры гражданского права юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, профессор Российской школы частного права, арбитр МКАС при Торгово-промышленной палате РФ, магистр частного права, кандидат юридических наук.

Курзински-Сингер Евгения, старший научный сотрудник Института иностранного и международного частного права им. Макса Планка (Германия), доктор юриспруденции.

В статье проводится сравнительно-правовой анализ проблемы субъективных пределов действия судебных и третейских решений. Авторы приходят к выводу, что возникшая в советском гражданском процессуальном праве расширительная трактовка принципа обязательности судебных решений вступает в непримиримое противоречие с современными процессуальными принципами состязательности и диспозитивности, а также препятствует эффективному развитию третейского разбирательства.

Ключевые слова: обязательность судебного решения, преюдициальность, третейское решение, третьи лица в третейском разбирательстве.

В российской судебной практике в последние годы сложился подход, согласно которому третейское решение может быть оспорено третьими лицами, не участвовавшими в третейском разбирательстве, при условии, что третейское решение затрагивает их права и обязанности. Такая судебная практика имеет катастрофические последствия для третейского разбирательства. В частности, она ведет к тому, что почти невозможным становится проведение третейских разбирательств по некоторым категориям споров, например по спорам, связанным с принадлежностью вещных прав, поскольку потенциально в каждом деле могут существовать третьи лица, считающие себя собственниками или обладателями иных прав в отношении той же самой вещи. По нашей оценке, после принятия Постановления Конституционного Суда РФ (далее - КС РФ) от 26.05.2011 N 10-П <2> именно проблема прав третьих лиц является наиболее болезненной и выступает препятствием для развития российского третейского разбирательства.

С нашей точки зрения, подобный подход, незнакомый правовым системам европейских стран, можно объяснить только на основе расширительной трактовки принципа обязательности судебных и третейских решений, которая возникла в советском гражданском процессе в специфических исторических условиях. В настоящей статье будет предпринята попытка доказать, что такая расширительная трактовка не может эффективно функционировать в современном российском праве. Для лучшего понимания уникальных особенностей российской расширительной трактовки принципа обязательности решений вначале мы проведем сравнительный анализ зарубежных подходов к проблеме субъективных пределов действия судебных решений на примере правовых систем Германии и стран англосаксонской правовой семьи, остановимся на особенностях подхода к законной силе судебных решений в РФ, а также подробно рассмотрим вопросы, связанные с расширительной трактовкой законной силы применительно к третейским решениям.

Подходы к субъективным пределам законной силы судебного решения в зарубежном праве Подходы к субъективным пределам законной силы судебного решения в германском праве Общие подходы к понятию законной силы судебного решения

В германском гражданском процессуальном праве законная сила судебного решения имеет формальный и материальный аспекты. В соответствии с § 705 Гражданского процессуального уложения Германии (Zivilprozessordnung, далее - ZPO) формальная законная сила судебного решения (formelle Rechtskraft) выражается в его окончательности и неопровержимости: в отношении получившего формальную законную силу судебного решения исчерпаны все процессуальные средства обжалования, а потому данное судебное решение более не может быть отменено или изменено <3>. Норма § 705 ZPO формулирует это правило в виде негативного утверждения, что судебное решение не получает формальной законной силы до истечения сроков, предусмотренных для подачи заявления об использовании допустимых способов обжалования или возражения против вынесенного решения.

Наличие формальной законной силы судебного решения одновременно является условием для признания за судебным решением материальной законной силы (materielle Rechtskraft), о которой говорится в § 322 ZPO. Материальная законная сила характеризует такие внутренние качества судебного решения, как исключительность и преюдициальность: соответствующее судебное решение связывает стороны судебного разбирательства и препятствует предъявлению аналогичных исков в других судебных процессах <4>.

Законная сила судебного решения в немецком процессуальном праве имеет объективные, временные и субъективные границы.

Согласно абзацу первому § 322 ZPO судебное решение имеет законную силу лишь в той мере, в которой в нем разрешено требование (Anspruch), заключенное в иске или встречном иске. Судебное решение оценивает обоснованность исковых требований по состоянию на момент завершения устного слушания по делу, а потому имеет временные пределы, поскольку не включает оценку фактических обстоятельств дела, наступивших позднее <5>.

С точки зрения темы настоящей статьи наибольший интерес представляют субъективные пределы законной силы судебного решения, которые определены в § 325 ZPO. Общее правило заключается в том, что судебное решение распространяет свое действие только на лиц, участвовавших в соответствующем судебном разбирательстве (действие inter partes). Напротив, третьи лица, которые не были привлечены к участию в судебном процессе и не могли повлиять на выводы суда, как правило, не связаны действием вынесенного судебного решения.

Существование этого правила является не только прямым следствием принципов состязательности и диспозитивности, согласно которым каждая сторона процесса сама обеспечивает оптимальное ведение процесса и может свободно распоряжаться своими правами (например, признать иск, согласиться с заявленными другой стороной фактами и т.п.). Принципиальная невозможность распространения действия судебного решения на третьих лиц, не участвовавших в процессе, вытекает из положения п. 1 ст. 103 Конституции Германии (Grundgesetz), согласно которому в суде каждому гарантируется право быть выслушанным. Таким образом, распространение эффекта судебного решения на иных лиц, которые не могли представить суду свои возражения и иным образом изложить свою позицию по спорному вопросу, недопустимо.

Важно обратить внимание, что в немецкой процессуальной теории в качестве предпочтительной и нашедшей признание германского законодателя рассматривается так называемая процессуальная теория действия судебного решения (prozessuale Theorie), противопоставленная материальной теории (materielle Theorie). Материальная теория исходит из того, что в результате вынесения судебного решения появляются новые субъективные гражданские права (если исковое требование было удовлетворено), прекращаются субъективные гражданские права (если в удовлетворении исковых требований было отказано) или иным образом изменяются спорные гражданские правоотношения <6>. В рамках данной теории достаточно логично, что в последующих судебных процессах, пусть и с участием иных лиц, другой суд может считать себя связанным теми выводами о субъективных гражданских правах или содержании гражданских правоотношений, к которым пришел первый суд.

Напротив, процессуальная теория действия судебного решения исходит из того, что по общему правилу судебное решение не влияет на возникновение, изменение и прекращение субъективных гражданских прав, а равно не затрагивает фактические обстоятельства дела: судебное решение лишь придает свойство принудительной исполнимости требованию, которое заявлено против определенного лица, но существовало и без судебного решения, однако не могло быть исполнено принудительно <7>. В соответствии с лаконичной формулировкой известного германского ученого "материальная законная сила судебного решения имеет только декларативный эффект: признанное судебным решением правовое последствие только декларируется, но не создается (здесь и далее в цитатах выделено нами. - А.А., Е.К.-С.)" <8>.

Использование процессуальной теории существенным образом влияет на понимание роли судебного решения. При таком понимании судебное решение по общему правилу не может наделить лицо новыми субъективными гражданскими правами, которые отсутствовали у него до момента начала судебного процесса, а равно лишить определенное лицо тех субъективных гражданских прав, которыми оно обладало до момента вынесения судебного решения. Например, то обстоятельство, что суд удовлетворяет иск об истребовании вещи, не означает, что истец по отношению ко всем иным лицам признается собственником вещи. Вынесение судебного решения в пользу истца в данном случае означает лишь, что суд пришел к выводу о том, что ответчик не смог ничего противопоставить заявленному исковому требованию, а потому в отношениях между конкретным истцом и конкретным ответчиком следует признать обоснованным требование о передаче вещи от ответчика к истцу.

Аналогичный вывод делается в отношении установления фактических обстоятельств дела. Даже если в рамках одного судебного процесса (например, между конечным получателем и перепродавцом товара) суд взыскал с ответчика убытки, основываясь на выводе о наличии недостатков поставленного товара, это не значит, что факт наличия недостатков считается окончательно установленным.

Напротив, в рамках другого судебного процесса с участием иных лиц (например, между изготовителем товара и перепродавцом товара) суд может осуществить иную оценку фактических обстоятельств дела и может констатировать отсутствие недостатков поставленного товара <9>.

Расширение субъективных пределов законной силы судебного решения в отдельных ситуациях

Тем не менее и немецкому гражданскому процессуальному праву знакомы некоторые исключения из правила о действии законной силы судебного решения только в отношении лиц, участвовавших в судебном разбирательстве. Рассмотрим основные исключения более подробно <10>.

А. Правопреемники сторон. Нормы § 325 ZPO прямо указывают на то, что законная сила судебного решения распространяется на правопреемников сторон судебного разбирательства. В данном случае имеется в виду как универсальное (например, наследование), так и сингулярное (например, цессия или передача права собственности) правопреемство <11>. Естественно, ответчик не должен иметь возможности проигнорировать проигранное судебное разбирательство просто с помощью отчуждения спорной вещи или спорного права требования другому лицу. Однако это ограничение не влияет согласно п. 2 § 325 ZPO на защиту, предоставляемую добросовестному приобретателю, который не знал и не мог знать о наличии судебного процесса, а также о том, что приобретает вещь у лица, не являющегося собственником <12>.

Б. Законное и добровольное представительство. Вполне естественно также, что законная сила судебного решения распространяется на лиц, которые выступают в судебном процессе через своего представителя, даже если он выступает от своего имени и как сторона процесса. Указанная процедура (Prozessstandschaft) применяется в основном в предусмотренных законах случаях, например когда в процесс вступает арбитражный управляющий, исполнитель завещания. Хотя возможны и строго ограниченные ситуации, когда сторона прибегает к этому правовому институту в не предусмотренных законом случаях <13>.

В. Материально-правовая акцессорность. В некоторых случаях материально-правовые нормы гражданского права ставят возможность предъявления определенных требований к одному лицу в зависимость от возможности предъявления требований к другому лицу. Типичным примером служат отношения из договора поручительства: требования к поручителю могут быть предъявлены лишь в том случае, если кредитор имеет неисполненное право требования к должнику. В данном случае достаточно логичным выглядит то, что в случае вынесения судом решения об отклонении исковых требований кредитора к должнику в первом процессе поручитель сможет успешно ссылаться на данное судебное решение во втором процессе, если кредитором будет предъявлен иск уже к поручителю <14>. Подобные случаи прямо предусмотрены в законе (например, абзац первый § 768, абзац первый § 1137 и абзац первый § 1211 ZPO), что позволяет говорить о материально-правовой природе этого эффекта <15>.

Г. Некоторые разновидности решений о признании права (Feststellungsurteile). В немецкой процессуальной теории признается, что некоторые судебные акты в сфере брачно-семейных отношений имеют преюдициальный характер за рамками конкретного судебного разбирательства. Этот вывод вытекал из прежней редакции ZPO в отношении судебных решений о наличии или отсутствии брачных отношений (§ 638), решения об отклонении иска о признании брака недействительным (§ 636a), решения об отклонении иска об оспаривании факта рождения ребенка в браке, а также об оспаривании состоявшегося признания отцовства (§ 640h). Ситуация не изменилась после отмены указанных норм ZPO в связи с введением в действие 17.12.2008 нового Закона о процессуальных вопросах по семейным делам и делам, основанным на добровольной подсудности <16>. В данном Законе изменилось лишь наименование судебного акта, который выносит суд по результатам рассмотрения описанной категории дел: вместо решений (Urteil) предполагается вынесение судебных определений (Beschluss).

Распространение законной силы указанных судебных актов на иных лиц объясняется в немецкой процессуальной доктрине наличием публичного интереса в обеспечении реализации конституционно-правовых гарантий защиты брака и семьи (ст. 6 Конституции Германии) и обеспечении правовой определенности в отношении ключевых вопросов правового статуса физического лица <17>.

Необходимо подчеркнуть, что исключение в отношении правила о действии законной силы судебных решений для сторон судебного разбирательства устанавливается только для узкой группы решений о признании. В остальных случаях решение о признании права будет подчиняться общим правилам о субъективных пределах законной силы судебного решения.

Д. Решения по преобразовательным искам (Gestaltungsurteile). Данная разновидность решений считается наиболее важным исключением из правила о субъективных пределах законной силы судебного решения. В отличие от иных видов судебных решений (о признании и о присуждении), которые только устанавливают правовую ситуацию, решения по преобразовательным искам влекут материально-правовое изменение существующей правовой ситуации и, соответственно, не требуют принудительного исполнения. Можно сказать, что в порядке исключения судебное решение изменяет фактический состав правоотношения, и это логически требует учета данного решения во всех последующих судебных разбирательствах, в которых затрагивается тот же фактический состав <18>. Именно этим объясняется, что выводы первого судебного решения по преобразовательному иску должны соблюдаться во всех последующих судебных разбирательствах, пусть и с участием иных лиц. В качестве примера подобных решений по преобразовательным искам можно привести развод или судебное решение о признании определенного лица недостойным наследником <19>.

В немецком праве для преобразования определенных правоотношений требуется участие суда лишь в тех редких случаях, когда установление правовой определенности относительно изменения является с политико-правовой точки зрения необходимым, так как подобное преобразование способно затронуть права третьих лиц, а потому требуется судебный контроль за правомерностью того или иного акта, направленного на возникновение, изменение или прекращение правоотношения <20>. Напротив, немецкому праву почти незнакомы ситуации, когда судебное решение требовалось бы для реализации таких преобразовательных прав (Gestaltungsrechte) <21>, которые затрагивают интересы только сторон (например, изменение или расторжение договора на основании одностороннего волеизъявления стороны). В подобных случаях реализация преобразовательных прав происходит во внесудебном порядке, путем заявления о реализации преобразовательного права контрагенту. При этом необходимо учитывать, что некоторые виды исков, рассматриваемых в российском процессуальном праве в качестве преобразовательных (скажем, иски о признании оспоримой сделки недействительной), с точки зрения немецкой систематики являются частью предмета исков о присуждении. В случае если, например, должник отказался от договора (Kundigung) либо оспорил сделку (Anfechtung), а кредитор считает такой отказ недопустимым или оспаривание сделки необоснованным, последний подает иск, направленный на присуждение долга. Ответчик защищается от иска, указывая на то, что требование прекратило существование ввиду отказа от договора или оспаривания сделки.

Следовательно, при оценке решений по преобразовательным искам в качестве исключения из общего правила о субъективных пределах законной силы судебного решения следует иметь в виду, что данные решения не имеют в немецком процессуальном праве столь широкого распространения, как в российском.

Таким образом, в немецком процессуальном праве законная сила судебного решения имеет строгие субъективные пределы и по общему правилу распространяется лишь на тех лиц, которые принимали участие в судебном разбирательстве. Описанные выше исключения из этого правила действуют в редких случаях.

Поэтому с точки зрения немецкого права вполне допустима ситуация, когда будут существовать несколько судебных решений, в которых по-разному оцениваются одни и те же фактические обстоятельства дела либо делаются несовпадающие выводы о субъективных гражданских правах и обязанностях различных лиц. Подобная ситуация является прямым логическим следствием из фундаментальных принципов состязательности и диспозитивности, а также конституционно-правовой гарантии быть выслушанным в суде.

Иллюстрация действия правила о субъективных пределах законной силы решения на примере исков о передаче права собственности и истребовании вещей

Проиллюстрируем сделанные выводы на примере иска об истребовании движимых вещей (Herausgabe der beweglichen Sachen). Норма абзаца первого § 883 ZPO предусматривает, что если в силу судебного решения должник обязан передать движимую индивидуально-определенную вещь кредитору, то судебный пристав (Gerichtsvollzieher) изымает эту вещь у должника и передает ее кредитору. Однако применяется указанная норма при условии, что соответствующая вещь находится во владении должника или готового к выдаче третьего лица (herausgabebereiten Dritten), которое добровольно передает ее судебному приставу, так как не имеет относительно этой вещи никаких требований <22>.

Если вещь находится во владении третьего лица, которое не согласно передать вещь судебному приставу, то принудительные исполнительные действия в отношении такого третьего лица не могут быть осуществлены. Кредитор может лишь требовать принудительного перевода на него тех прав, которые должник имеет по отношению к владельцу вещи (§ 886 ZPO). Затем кредитор может реализовать данные права в общем порядке (прежде всего, путем предъявления нового иска к третьему лицу на основании тех прав требования, которые были переведены с должника на кредитора) <23>.

Немецкое процессуальное законодательство предусматривает несколько специальных способов защиты интересов третьих лиц в рамках исполнительного производства. Во-первых, третье лицо в соответствии с § 766 ZPO имеет право обжаловать действия судебного пристава, если оно считает свои права нарушенными. Подобная жалоба рассматривается судом по вопросам принудительного исполнения (Vollstreckungsgericht). Во-вторых, третье лицо, имеющее собственные права относительно изъятой вещи, может заявить так называемый иск о возражениях третьего лица (Drittwiderspruchsklage) <24>, который подлежит рассмотрению по общим правилам об исковом производстве (§ 771 ZPO).

Изменится ли картина в случае, если судом был удовлетворен иск о передаче права собственности и истребовании движимой вещи? Напомним, что переход права собственности на движимую вещь по немецкому праву требует: 1) наличия согласия сторон в момент передачи вещи (Einigung), передачу вещи (Ubergabe), а также право должника распоряжаться вещью (Verfugungsberechtigung des Schuldners) (§ 929 ZPO). Удовлетворение иска о передаче права собственности согласно § 894 ZPO порождает фикцию наличия согласия ответчика на переход права собственности на вещь от него к истцу (Fiktion der Abgabe einer Willenserklarung). Иными словами, судебное решение в данном случае заменяет согласие ответчика. Однако судебное решение ни в коей мере не заменяет другие элементы фактического состава, наступление которых требуется для признания истца собственником вещи. Необходимой является также передача вещи, которая может заменяться описанной выше процедурой изъятия вещи у ответчика в рамках исполнительного производства (§ 897 ZPO) <25>.

Важно отметить, что правила об исполнительном производстве не могут восполнить отсутствие у ответчика права на распоряжение вещью. Если вещь на самом деле принадлежала не ответчику, а третьему лицу, то истец по общему правилу не приобретет право собственности. Но при этом в силу § 898 ZPO при получении взыскателем вещи в рамках исполнительного производства применяются общие правила гражданского законодательства о защите добросовестного приобретателя. Это означает, что если ответчик не был собственником вещи, однако в рамках исполнительного производства вещь была изъята у него и передана взыскателю, не знавшему, что ответчик является неуправомоченным лицом, то впоследствии взыскатель сможет защищаться от требований третьих лиц - собственников со ссылкой на общие правила о защите добросовестного приобретателя. Считается, что добросовестность судебного пристава значения не имеет, поскольку он действует не в качестве субъекта гражданского права, а осуществляет публично-правовые функции <26>. Права собственника вещи не ущемляются в большей степени, чем это возможно в рамках обычного делового оборота.

Если вынесено судебное решение о передаче права собственности на земельный участок (Ubertragung des Grundstucks), то, как и в примере с движимой вещью, судебное решение создает фикцию согласия ответчика на передачу вещи. В отличие от движимых вещей, фактический состав передачи права собственности на объекты недвижимости включает также внесение записи в поземельную книгу (Grundbuch) <27>. В соответствии с Уложением о поземельной книге (Grundbuchordnung) по общему правилу для совершения записи в реестре необходимо волеизъявление обеих сторон сделки, выраженное в форме подачи соответствующего заявления. В немецкой судебной практике считается, что в силу § 894 ZPO судебное решение может не только заменить соглашение сторон о передаче права собственности на недвижимую вещь, но и создать фикцию наличия согласия ответчика на внесение записи в поземельной книге <28>.

Таким образом, судебное решение о передаче права собственности на недвижимую вещь может создать фикцию согласия ответчика, входящую в фактический состав, необходимый для приобретения права собственности на недвижимую вещь. Однако оно не восполняет отсутствие еще одного необходимого условия - способности ответчика распоряжаться вещью. Как и в описанном выше примере с движимой вещью, отсутствие этого условия может быть компенсировано за счет правил о защите добросовестного приобретателя в том случае, если взыскатель добросовестно вступит во владение недвижимой вещью. Это означает, что правила § 894 ZPO могут создать угрозу для прав третьего лица, не участвовавшего в судебном разбирательстве, лишь когда оно не внесено в качестве управомоченного лица в поземельную книгу. Добросовестное приобретение недвижимой вещи взыскателем будет исключено не только в случае, если третье лицо указано в поземельной книге в качестве обладателя вещного права, но и если третье лицо своевременно заявит регистратору о своих притязаниях на недвижимую вещь и такие правопритязания найдут отражение в поземельной книге согласно § 899 ZPO.

Итак, в рамках немецких правил об исполнительном производстве реализуется описанный выше принцип распространения законной силы судебного решения только на стороны судебного разбирательства. В целях дополнительного обеспечения интересов третьих лиц им также предоставляется возможность для активной защиты с помощью специальных правил законодательства об исполнительном производстве.

Особенности подходов к субъективным пределам законной силы судебного решения в праве стран англосаксонской правовой семьи

Особенностью английского процессуального права является то, что исключительность и преюдициальность судебного решения реализуются посредством двух основных институтов - cause of action estoppel и issue estoppel.

Cause of action estoppel действует в целом так же, как и в континентальных странах. Эта разновидность estoppel делает невозможным повторное предъявление требований, ранее уже разрешенных судом <29>. Отличительной особенностью английского права можно считать лишь широкое понимание основания иска: считается, что все требования, основанные на одних и тех же фактических обстоятельствах и одних и тех же доказательствах, формируют одинаковое основание иска.

Важной особенностью англо-американского права является выделение института issue estoppel, согласно которому лицо в последующем судебном разбирательстве не может оспаривать вывод по вопросу факта или права, если он уже был поднят и окончательно разрешен судом в предыдущем судебном разбирательстве между теми же сторонами или их правопредшественниками <30>. Соответствующий вопрос (issue) должен выступать существенным элементом основания иска в первом судебном разбирательстве <31>. Ссылка на issue estoppel не будет принята судом в новом судебном процессе, если сторона, возражающая против применения issue estoppel, докажет, что она располагает новой информацией, которая по независящим от нее причинам не могла быть представлена в рамках предшествующего судебного разбирательства.

Таким образом, если в континентальных правопорядках эффект исключительности и преюдициальности (res judicata) судебного решения ограничен так называемым правилом о тройной идентичности (triple identity <32>), то в английском праве согласно институту issue estoppel выводы суда по предшествующему судебному решению могут иметь в следующем судебном процессе преюдициальный характер и в ситуации, когда предмет и (или) основание нового иска отличаются.

Вместе с тем английское право строго придерживается правила (rule of mutuality), в соответствии с которым не только институт cause of action estoppel, но и институт issue estoppel может применяться лишь при условии, что каждая из сторон (или ее правопреемник) в рамках текущего судебного процесса выступала стороной предшествующего судебного разбирательства, причем в том же процессуальном качестве.

Американскому процессуальному праву также свойственно выделение двух проявлений исключительности и преюдициальности судебных решений, которые обычно именуются claim preclusion и issue preclusion <33>. В своих основных чертах эти институты напоминают рассмотренные выше английские институты cause of action estoppel и issue estoppel <34>.

Существенная особенность американского процессуального права связана с тем, что в рамках института issue preclusion допускаются отступления от практически незыблемого в других странах правила об идентичности лиц, участвующих в судебных разбирательствах. В США установленное в ходе судебного разбирательства обстоятельство не может оспариваться проигравшей стороной не только в последующем судебном процессе против того же процессуального противника, но и в процессе с участием других лиц. Например, в процессе по иску кредитора к одному из солидарных должников ответчик может ссылаться на то, что ранее кредитору было отказано в аналогичном иске к другому солидарному должнику. Более того, возможность освобождения от доказывания ранее установленного обстоятельства доступна не только для новых (не участвовавших в первом разбирательстве) ответчиков, но и для новых истцов. Иными словами, рассматриваемая доктрина issue preclusion в американском процессуальном праве может использоваться к выгоде третьих лиц как в защитном, так и в наступательном порядке <35>.

Из этого следует вывод, что в англо-американском процессуальном праве границы законной силы судебного решения значительно расширены в сравнении с подходами, свойственными континентальным странам. Широкое применение имеет институт issue estoppel (issue preclusion), который дает возможность ссылаться на установленные судом обстоятельства в последующих судебных разбирательствах. Но практически незыблемым остается признание того, что любые проявления законной силы судебного решения применяются лишь в случае совпадения лиц, участвующих в разных судебных процессах (rule of mutuality). Исключения из этого правила мы наблюдаем лишь в американском процессуальном праве, которое, однако, дает возможность ссылаться на судебные решения, вынесенные в рамках судебных процессов с иным субъектным составом, лишь если это выгодно другим лицам, но ни в коем случае не в ущерб лицам, не участвовавшим в предыдущих судебных разбирательствах.

Подходы к субъективным пределам законной силы судебного решения в России Специфика российского подхода к пониманию субъективных пределов законной силы судебного решения

Российское процессуальное право характеризуется весьма специфическим пониманием проблемы субъективных пределов законной силы судебного решения.

Прежде всего мы находим привычные для иностранных правопорядков проявления принципов исключительности и преюдициальности. Во-первых, российское процессуальное законодательство (п. 2 ч. 1 ст. 150 Арбитражного процессуального кодекса РФ (далее - АПК РФ), абзац третий ст. 220 Гражданского процессуального кодекса РФ (далее - ГПК РФ)) исходит из того, что наличие вступившего в законную силу судебного акта суда общей юрисдикции или государственного арбитражного суда препятствует рассмотрению нового дела в российском суде при условии выполнения правила тройной идентичности (участие в судебных разбирательствах одних и тех же лиц, тот же предмет и те же основания иска). Во-вторых, российскому процессуальному законодательству знаком процессуальный институт, аналогичный англо-американской концепции issue estoppel (issue preclusion). В соответствии со ст. 69 АПК РФ и ст. 61 ГПК РФ обстоятельства, установленные вступившим в законную силу судебным постановлением по ранее рассмотренному делу (судебным актом суда общей юрисдикции или государственного арбитражного суда), не доказываются вновь и не подлежат оспариванию при рассмотрении судом нового дела. Для применения этого правила не требуется установления единства предмета и основания разных исков - достаточно лишь участия одних и тех же лиц в обоих судебных разбирательствах.

В дополнение к знакомым процессуальным институтам в российском праве сложился еще один процессуальный принцип, неизвестный иностранным правопорядкам: принцип обязательности судебного решения <36>. В ч. 1 ст. 6 Федерального конституционного закона от 31.12.1996 N 1-ФКЗ "О судебной системе Российской Федерации" указано: "Вступившие в законную силу постановления федеральных судов, мировых судей и судов субъектов Российской Федерации... являются обязательными для всех без исключения органов государственной власти, органов местного самоуправления, общественных объединений, должностных лиц, других физических и юридических лиц и подлежат неукоснительному исполнению на всей территории Российской Федерации". Аналогичные по смыслу правила содержатся также в ст. 16 АПК РФ ("Обязательность судебных актов") и ст. 13 ГПК РФ ("Обязательность судебных постановлений").

Очевидно, что основная цель этих законодательных норм - обеспечить исполнение судебного акта в тех ситуациях, когда такое исполнение требует совершения определенных действий со стороны государственных органов, органов местного самоуправления или должностных лиц, однако подобные лица не являлись ответчиками в судебном процессе.

Вместе с тем в российской процессуальной науке принцип обязательности зачастую толкуется расширительно и понимается как безусловная обязательность судебного решения для любых физических и юридических лиц, в том числе не участвующих в соответствующем судебном разбирательстве. Исходя из этого, предлагается считать, что установленные судом фактические обстоятельства не могут быть пересмотрены в рамках другого судебного процесса, а единственным способом устранения допущенных первым судом ошибок является отмена судебного решения. Например, в одном из Комментариев к ГПК РФ указывается, что "обязательность вступившего в законную силу судебного постановления по гражданскому делу означает, что все субъекты на территории РФ обязаны согласовывать свое поведение в соответствии с выводом суда по разрешенному им правоотношению, беспрекословно подчиняясь ему при определении прав и обязанностей участников этого правоотношения... Например, решение суда о признании права собственности за конкретным лицом будет обязательно для всех без исключения государственных органов, органов местного самоуправления, должностных лиц, других юридических лиц и физических лиц на территории РФ, а иногда и за ее пределами..." <37>.

КонсультантПлюс: примечание.

Учебник "Гражданский процесс" (под ред. М.К. Треушникова) включен в информационный банк согласно публикации - Статут, 2014 (5-е издание, переработанное и дополненное).

В результате подобного расширительного толкования выделяется неизвестная иностранным правопорядкам категория лиц, которые не участвовали в деле, но права и обязанности которых затронуты вынесенным судебным решением. По логике российского законодателя, основным способом защиты интересов таких лиц должно стать предоставление им права обжаловать вынесенное решение в том же порядке, в котором это могут сделать участники судебного разбирательства. Согласно ст. 42 АПК РФ лица, не участвовавшие в деле, о правах и об обязанностях которых государственный арбитражный суд принял судебный акт, вправе обжаловать этот судебный акт, а также оспорить его в порядке надзора по правилам, установленным настоящим Кодексом; при этом такие лица пользуются правами и несут обязанности лиц, участвующих в деле.

Применительно к гражданскому процессу аналогичный процессуальный механизм в общем плане был сформулирован в практике КС РФ. В частности, в Постановлении КС РФ от 20.02.2006 N 1-П был сделан вывод, что положение ст. 336 ГПК РФ по своему конституционно-правовому смыслу в системе действующего гражданского процессуального законодательства позволяет проверить в рамках кассационного производства наличие такого основания для отмены решения суда первой инстанции, как разрешение вопроса о правах и обязанностях лиц, не привлеченных к участию в деле, на основании жалобы таких лиц независимо от того, подали ли сами стороны кассационную жалобу.

Интересно, что и российский, и германский подход к обязательной силе судебных решений основывается на постулате конституционного права, согласно которому не допускается принятие решения о правах и обязанностях лица без предоставления им возможности участия в процессе. Но в то время как норма Конституции Германии, гарантирующая каждому право быть выслушанным в суде (п. 1 ст. 103), ведет к тому, что принятое судебное решение не распространяется на третьи лица, КС РФ полагает, что к основополагающим принципам российского права относится право каждого участвовать в процессе, в котором рассматриваются вопросы о его правах и обязанностях, что обусловливает обязательное расширение потенциального состава участников процесса.

История формирования специфического подхода российской процессуальной науки к принципу обязательности судебных решений

Расширительная трактовка принципа обязательности судебных решений появилась в отечественном праве, по всей видимости, относительно недавно. Дореволюционные авторы говорили о субъективных пределах законной силы судебных решений, которые полностью совпадали с традиционным подходом к этому вопросу в континентальных странах. Так, Н.А. Миловидов в работе 1875 г., специально посвященной законной силе судебных решений, делает вывод, который остается полностью справедливым и спустя почти 150 лет: "В самом деле, если суд, при организации процедуры по состязательному началу, ограничивается предложенным сторонами материалом и постановляет решение на основании приведенных ими доказательств, то необходимо признать, что решение входит в законную силу в отношении только тяжущихся сторон. Распространить ее на третьих лиц - значило бы ставить этих последних в зависимость от произвола, небрежности сторон в деле ведения процесса. Спорное право, может быть, не слишком интересует тяжущегося, и он ведет процесс недостаточно внимательно, упуская из виду важные, говорящие в его пользу обстоятельства, и через это теряет процесс. При таких условиях было бы крайне несправедливо усвоить законную силу решения и в отношении третьих лиц, интересы которых могут быть несовместимы с ним" <38>.

В соответствии с указанным подходом ст. 895 Устава гражданского судопроизводства устанавливала, что "решение вступает в законную силу только в отношении спорного предмета, отыскиваемого и оспариваемого теми же тяжущимися сторонами и на том же основании" <39>. Одновременно ст. 893 Устава гражданского судопроизводства гласила, что "решение, вступившее в законную силу, обязательно не только для тяжущихся, но и для суда, постановившего оное, а также для всех прочих судебных и присутственных мест и должностных лиц империи" <40>. Приведенная норма имела в виду необходимость создать благоприятные условия для исполнения судебного решения и распространялась исключительно на государственные органы и должностных лиц, участвовавших в процедуре исполнительного производства. Как мы полагаем, впоследствии в советский период именно необоснованно расширительное толкование аналогичных законодательных положений привело к появлению специфической конструкции отечественного права, предполагающей обязательность судебного решения для любых физических и юридических лиц.

Важно подчеркнуть, что и в первые десятилетия развития советской доктрины гражданского процесса пределы законной силы судебного решения описывались в русле, привычном для зарубежных правопорядков и соответствовавшем подходам дореволюционной доктрины <41>. По всей видимости, монография М.Г. Авдюкова 1959 г. была одной из первых специальных работ, в которой подробно с научной точки зрения было обосновано расширительное толкование принципа обязательности судебных решений <42>. По мнению автора, безграничное действие судебного решения, а также абсолютное неприятие возможности существования конкурирующих судебных решений являются необходимыми условиями укрепления социалистического правопорядка: "Нельзя допустить, чтобы кто-либо, ссылаясь на якобы допущенное судом нарушение закона, в частности на непривлечение его в дело в качестве стороны, мог уклоняться от исполнения судебного решения и не считаться с ним после того, как оно вступило в законную силу. Нельзя ставить под угрозу проведение в жизнь всех судебных решений. В тех же случаях, когда решение вынесено в отношении лица, не привлеченного к участию в деле в качестве стороны, вступившее в законную силу решение суда как незаконное должно быть пересмотрено и отменено в порядке судебного надзора... Законная сила распространяется на все, в отношении чего постановлено решение, и в этом плане не имеет пределов... Советскому праву чужда какая-либо фетишизация законной силы судебного решения. Если вступившее в законную силу судебное решение в изъятие из общего правила является незаконным или необоснованным, то оно лишается законной силы (отменяется) либо путем пересмотра в порядке судебного надзора, либо путем пересмотра по вновь открывшимся обстоятельствам. Вот где "предел" законной силы решения" <43>.

В полном соответствии с этим теоретическим выводом М.Г. Авдюков решает, например, вопрос о пределах действия судебного решения о признании права собственности на вещь за определенным лицом. Он подчеркивает, что признание судом права собственности за истцом имеет обязательное значение не только для ответчика, но и для всех других лиц, не участвовавших в процессе. Следовательно, по мысли советского процессуалиста, другие лица могли защищать свои нарушенные права лишь путем оспаривания вынесенного без их участия судебного акта либо возбудить новое судебное разбирательство, но ссылаться при этом только на обстоятельства, произошедшие после первого судебного процесса <44>.

Такая теоретическая конструкция могла иметь право на существование в условиях, когда перед советским судом ставилась задача определения объективной (материальной) истины по делу, а само гражданское судопроизводство предусматривало значительные исключения из принципа состязательности, отводя активную роль советскому суду в вопросе определения надлежащих участников судебного процесса, сбора доказательств и т.п. Очевидно, что после того, как в 90-е гг. XX в. российский гражданский процесс вернулся на традиционный путь развития, в основе которого находятся принципы состязательности и диспозитивности, указанная расширительная трактовка принципа обязательности судебного решения не могла не вступить в жесткое противоречие с классическими подходами к пониманию субъективных пределов законной силы судебного решения. Более того, она блокирует развитие принципа диспозитивности в российском процессуальном праве <45>.

Недостатки расширительной трактовки принципа обязательности судебных решений и современная российская судебная практика

Выделим основные недостатки расширительной трактовки принципа обязательности судебных решений.

Во-первых, устранение субъективных пределов законной силы судебного решения вынуждает лиц, которые не принимали участия в судебном разбирательстве, а следовательно, не могли представить свою правовую позицию по делу, предпринять определенные шаги, чтобы обезопасить себя от действия этого судебного решения. Лицо, не принимавшее участия в судебном процессе, оказывается вынужденным осуществлять активные действия по обжалованию уже вынесенного (а в большинстве случаев и вступившего в силу) судебного решения, нести связанные с этим расходы, чтобы не допустить применения к нему негативных последствий, связанных с вынесенным решением. Предоставление третьим лицам возможности обжалования решения, затрагивающего их права, воспринимается как предоставление им защиты в соответствии со ст. 46 Конституции РФ. Однако такая защита оказывается гораздо менее эффективной, нежели решение, выбранное немецким правом.

Во-вторых, любые создаваемые законодательством и судебной практикой механизмы защиты интересов других лиц не могут полностью защитить интересы этих лиц. При подобном подходе лицо, не участвовавшее в судебном процессе, всегда рискует тем, что узнает о вынесенном судебном решении только в момент его принудительного исполнения, когда сроки для обжалования уже будут пропущены. Особенно в условиях состязательного процесса у суда de facto отсутствуют возможности самостоятельно установить наличие прав третьих лиц, а стороны процесса не всегда могут быть заинтересованы в том, чтобы подобные права были выявлены.

В-третьих, меры, направленные на защиту других лиц, от необоснованного применения принципа обязательности судебных решений неизбежно вступают в противоречие с другими процессуальными принципами. Неограниченные возможности третьих лиц по оспариванию уже вступившего в силу судебного решения делают невозможным реализацию принципа окончательности судебного решения, поскольку судебный акт всегда будет находиться под угрозой отмены по заявлению лица, не участвовавшего в судебном разбирательстве. Установление временных ограничений, напротив, делает неэффективными законодательные механизмы, с помощью которых предпринимается попытка скорректировать действие принципа обязательности судебных решений в интересах лиц, не участвовавших в судебном разбирательстве: срок на обжалование может истечь еще до того момента, когда лицо узнало или должно было узнать о вынесении судебного решения, затрагивающего его права и обязанности.

В-четвертых, расширительная трактовка принципа обязательности судебных решений может мыслиться только в рамках материальной теории действия судебного решения, в соответствии с которой в результате вынесения судебного решения появляются новые субъективные гражданские права (если исковое требование было удовлетворено), прекращаются субъективные гражданские права (если в удовлетворении исковых требований было отказано) или происходит иное изменение спорных гражданских правоотношений. Только на этой теоретической основе можно объяснить, почему лица, не участвовавшие в судебном разбирательстве, оказываются под воздействием судебного решения. Напротив, принятая в доктрине континентальных стран процессуальная теория действия судебного решения не может объяснить те далеко идущие последствия, которые связываются с вынесением судебного решения сторонниками расширительной трактовки принципа обязательности судебного решения. Между тем в российской доктрине наибольшее признание получила именно процессуальная теория действия судебного решения, во всяком случае, применительно к искам о присуждении <46>.

Таким образом, любые попытки примирить расширительную трактовку принципа обязательности судебного решения, игнорирующую субъективные пределы законной силы такого решения, с другими принципами современного российского гражданского процесса (принципами состязательности, диспозитивности, окончательности судебного решения) обречены на неудачу <47>.

Не случайно в современной российской судебной практике мы наблюдаем постепенное отклонение от расширительной трактовки принципа обязательности судебных решений в сторону традиционного подхода к определению субъективных пределов их законной силы. Эта тенденция проявляется прежде всего в признании того, что суд, рассматривающий спор с участием лиц, не принимавших участие в предыдущем судебном процессе, не связан выводами первого суда. В результате наличие конкурирующих между собой судебных актов (например, судебных решений, в которых в качестве собственника одной и той же вещи признаются разные лица) совершенно справедливо перестает рассматриваться в качестве заведомо недопустимой ситуации.

В абзаце четвертом п. 9 Постановления Пленума Верховного Суда РФ (далее - ВС РФ) от 19.12.2003 N 23 "О судебном решении" указывается, что лица, не участвовавшие в деле, по которому судом общей юрисдикции или арбитражным судом вынесено соответствующее судебное постановление, вправе при рассмотрении другого гражданского дела с их участием оспаривать обстоятельства, установленные этими судебными актами. В таких случаях суд выносит решение на основе полного исследования всех представленных во втором судебном процессе доказательств.

В п. 4 совместного Постановления Пленума ВС РФ и Пленума Высшего Арбитражного Суда РФ (далее - ВАС РФ) от 29.04.2010 N 10/22 "О некоторых вопросах, возникающих в судебной практике при разрешении споров, связанных с защитой права собственности и других вещных прав" делается вывод, что обстоятельства, установленные при рассмотрении дела по иску о праве на имущество, не имеют обязательного характера для лиц, не участвовавших в деле. Эти лица могут обратиться в суд с самостоятельным иском о праве на имущество, причем при рассмотрении такого иска суд может прийти к выводам, которые отличаются от содержащихся в судебном акте по ранее рассмотренному делу.

Вывод о несвязанности суда в рамках нового судебного процесса более ранним решением, вынесенным с участием других лиц, следует также из абзаца третьего п. 2 Постановления Пленума ВАС РФ от 23.07.2009 N 57 "О некоторых процессуальных вопросах практики рассмотрения дел, связанных с неисполнением либо ненадлежащим исполнением договорных обязательств".

С нашей точки зрения, российское процессуальное право и дальше будет развиваться в направлении постепенного ослабления принципа всеобщей обязательности судебных решений. Очевидно, действие этого принципа должно быть распространено лишь на государственные органы, органы местного самоуправления и должностных лиц, которые участвуют в процедуре исполнения судебного решения и права или обязанности которых не затрагиваются конкретным судебным решением <48>.

Подходы к субъективным пределам законной силы третейского решения Подходы в зарубежном праве

В зарубежных правопорядках пределы действия третейских решений, как правило, определяются в соответствии с принципами, изложенными нами выше для решений государственных судов. Важной особенностью третейских решений является то, что для их принудительного исполнения требуется обращение в государственный суд за выдачей исполнительного листа. Что же касается принципов исключительности и преюдициальности, то по общему правилу они действуют в отношении третейских и судебных решений одинаковым образом <49>.

Преобладающие подходы к этому вопросу нашли отражение в Рекомендациях Ассоциации международного права в отношении доктрины res judicata и арбитража, утвержденных в ходе 72-й конференции Ассоциации международного права, проходившей в Торонто (Канада) в июне 2006 г. <50>. В п. 3 этих Рекомендаций подчеркивается, что третейское решение обладает свойствами преюдициальности и исключительности (has conclusive and preclusive effects) при условии, что оно было вынесено в отношении тех же сторон, относится к тому же требованию (claim for relief) и тому же основанию иска (cause of action).

Подобный подход в большинстве случаев делает неактуальным вопрос о правах и обязанностях третьих лиц, которые могут быть затронуты третейским решением: третейское решение имеет строго определенные субъективные границы (распространяется только на стороны третейского разбирательства) и за этими пределами не может негативно отражаться на правах и обязанностях третьих лиц.

Подход российской правоприменительной практики к пределам действия третейских решений и возможности их влияния на права и обязанности третьих лиц

В современной практике государственных судов высказываются точки зрения, которые можно объяснить лишь на основе использования расширительной трактовки принципа обязательности третейских решений.

Идея о возможности оспаривания третейского решения иными лицами, не участвовавшими в третейском разбирательстве, была высказана уже в Обзоре законодательства и судебной практики ВС РФ за четвертый квартал 2004 г. (утвержден Постановлением Президиума ВС РФ от 09.02.2005) и впоследствии поддержана в других судебных актах.

Так, в п. 11 информационного письма Президиума ВАС РФ от 22.12.2005 N 96 делается вывод, что государственный арбитражный суд "отменяет решение третейского суда в части, касающейся лица, не участвующего в третейском разбирательстве, о правах и обязанностях которого было принято решение". Такой вывод основан на разрешении следующего дела. В третейский суд был передан спор, касающийся недействительности договора, заключенного между компанией и обществом с ограниченной ответственностью. В этом договоре содержалась третейская оговорка о разрешении всех споров именно в третейском суде. В своем решении третейский суд признал недействительными все сделки, совершенные обществом с ограниченной ответственностью в период с 01.03.2002 по 01.12.2002. Общество с ограниченной ответственностью подало заявление об отмене третейского решения в государственный арбитражный суд, однако в удовлетворении заявления было отказано. Закрытое акционерное общество, не являвшееся участником третейского разбирательства, подало в суд кассационной инстанции жалобу на отказ суда первой инстанции в отмене третейского решения. При этом закрытое акционерное общество обосновывало свое право на оспаривание третейского решения тем, что оно также заключало с обществом с ограниченной ответственностью договоры в период с 01.03.2002 по 01.12.2002, а потому вывод третейского решения о недействительности всех сделок, совершенных обществом с ограниченной ответственностью в этот период, якобы нарушает права закрытого акционерного общества.

Из изложения дела следует, что Президиум ВАС РФ согласился с утверждением закрытого акционерного общества, что третейское решение, в котором закрытое акционерное общество даже не упоминается, может расцениваться как нарушающее права закрытого акционерного общества. Этот вывод представляется весьма странным с учетом того, что первоначальное третейское решение не препятствовало предъявлению закрытым акционерным обществом самостоятельных исков об осуществлении прав из спорного договора, а равно не могло иметь преюдициального характера в последующих судебных или третейских разбирательствах, поскольку состав участвующих лиц в процессах был бы различным.

Для исправления якобы допущенного нарушения прав третьего лица, не участвовавшего в третейском разбирательстве, государственными арбитражными судами был сформулирован новый процессуальный механизм, прямо не предусмотренный положениями АПК РФ (а равно ГПК РФ). На основе расширительного толкования ст. 42 АПК РФ делается вывод, что заявление об отмене третейского решения, как и заявление о кассационном обжаловании определения суда первой инстанции об отказе в отмене третейского решения, может быть подано не только участниками третейского разбирательства, но и третьими лицами. В качестве формального основания для отмены третейского решения при этом предлагается рассматривать выход состава третейского суда за пределы третейского соглашения.

Указанная правовая позиция стала широко применяться в практике государственных арбитражных судов <51>. Более того, впоследствии она была распространена Президиумом ВАС РФ и на обжалование судебных актов, принятых в рамках рассмотрения заявлений о выдаче исполнительных листов на принудительное исполнение третейских решений <52>.

Новый процессуальный механизм, родившийся в практике государственных арбитражных судов и судов общей юрисдикции, впоследствии нашел поддержку в актах КС РФ. В Определении от 04.06.2007 N 377-О-О КС РФ пришел к выводу, что предоставление лицам, не участвовавшим в третейском разбирательстве, права на оспаривание третейского решения в государственных судах не может рассматриваться как нарушающее право на судебную защиту участников разбирательства, не согласных с вступлением в процесс иных лиц, поскольку этим стороны разбирательства не лишаются возможности отстаивать свои права и законные интересы в судебной процедуре.

При вынесении Определения от 18.12.2008 N 1086-О-П КС РФ сделал прямой вывод о том, что ч. 1 ст. 418 ГПК РФ, согласно которой третейское решение, принятое на территории РФ, может быть оспорено сторонами третейского разбирательства путем подачи заявления об отмене решения третейского суда, не исключает для лиц, не являвшихся стороной третейского соглашения, право на подачу такого заявления, если в данном решении третейского суда был разрешен вопрос об их правах и обязанностях.

Весьма показательна фабула дела, в связи с которым КС РФ было вынесено упомянутое выше определение. Е.В. Лунтовская заявила иск к своему бывшему мужу (К.Б. Лунтовскому) о разделе совместно нажитого в период брака имущества и в первую очередь квартиры в г. Пятигорске. Ответчик представил решение третейского суда, вынесенное без участия Е.В. Лунтовской, в котором договор между К.Б. Лунтовским и его приемным отцом Г.К. Чолакиди был признан не договором купли-продажи, а договором дарения <53>. На этом основании мировой судья г. Пятигорска отказал в удовлетворении иска Е.В. Лунтовской в части раздела квартиры.

КС РФ посчитал, что нарушенные права Е.В. Лунтовской могут быть восстановлены именно путем признания за ней права на оспаривание третейского решения. Этот вывод представляется странным с учетом того, что третейское решение не могло иметь преюдициального значения в ходе судебного разбирательства по иску Е.В. Лунтовской к К.Б. Лунтовскому, ведь состав участников дела был различным в третейском разбирательстве и последующем судебном разбирательстве. Соответственно, наличие третейского решения, в котором спорный договор о передаче квартиры К.Б. Лунтовскому был признан договором дарения, не затрагивало права Е.В. Лунтовской и не препятствовало мировому судье г. Пятигорска не согласиться с утверждениями третейского суда, а вместо этого на основе нового рассмотрения всех обстоятельств дела прийти к выводу о включении спорной квартиры в состав общего имущества супругов. В этой ситуации будет правильным говорить о том, что ошибка была допущена мировым судьей г. Пятигорска, который неправильно применил норму ч. 2 ст. 61 ГПК РФ и признал преюдициальный характер за обстоятельствами, установленными третейским решением, несмотря на то что в новом судебном процессе участвовали иные лица (Е.В. Лунтовская) <54>.

Позиция КС РФ по рассматриваемому вопросу получила окончательное оформление в Постановлении от 26.05.2011 N 10-П. В п. 6.1 мотивировочной части этого Постановления сделан вывод, что лица, не участвовавшие в третейском разбирательстве, располагают для защиты своих прав, нарушенных третейским решением, правом оспаривать решение третейского суда. Более того, в п. 6.2 мотивировочной части рассматриваемого Постановления КС РФ приходит к выводу, что разрешение третейским судом вопроса о правах и обязанностях лиц, которые не участвовали в третейском разбирательстве и не давали на него согласия, является основанием для отмены третейского решения или отказа в выдаче исполнительного листа на его принудительное исполнение. При этом в качестве основания для отмены или отказа в принудительном исполнении названо не только разрешение вопросов, выходящих за пределы третейского соглашения, но и нарушение основополагающих принципов российского права, к каковым КС РФ отнесено право каждого участвовать в процессе, в котором рассматриваются вопросы о его правах и обязанностях. В итоге КС РФ приходит к выводу, что третейский суд не вправе рассматривать спор, если в процессе третейского разбирательства затрагиваются права и обязанности лиц, которые не участвуют в разбирательстве и не давали согласия на такое участие.

Отсутствие предпосылок для применения расширительной трактовки принципа обязательности по отношению к третейским решениям

С нашей точки зрения, действующее российское законодательство не дает никаких оснований для применения расширительной трактовки принципа обязательности по отношению к третейским решениям.

В первую очередь необходимо учитывать, что третейское разбирательство возможно только между сторонами, связанными третейским соглашением (п. 2 ст. 1 Федерального закона от 24.07.2002 N 102-ФЗ "О третейских судах в Российской Федерации" (далее - Закон о третейских судах), п. 1 ст. 7 Закона РФ от 07.07.1993 N 5338-1 "О международном коммерческом арбитраже" (далее - Закон о международном коммерческом арбитраже)). Как известно, недействительность третейского соглашения, а равно выход третейского суда за пределы третейского соглашения являются причиной для отмены третейского решения (п. 1 ст. 42 Закона о третейских судах, подп. 1 п. 2 ст. 34 Закона о международном коммерческом арбитраже). Соответственно, действие решения третейского суда a priori ограничено только сторонами третейского разбирательства.

Этот факт находит отражение в процессуальном законодательстве РФ. Прежде всего третейские решения не препятствуют третьим лицам заявлять самостоятельные иски о том же предмете или по тому же основанию (предусмотренный п. 3 ч. 1 ст. 150 АПК РФ и абзацем шестым ст. 220 ГПК РФ эффект исключительности третейского решения в данном случае не действует, поскольку третейское решение вынесено по спору между другими лицами). Кроме того, третейские решения не имеют преюдициального характера для последующих судебных разбирательств с участием третьих лиц (ст. 69 АПК РФ и ст. 61 ГПК РФ требуют, чтобы в предшествующем разбирательстве участвовали те же лица).

Статья 31 Закона о третейских судах с характерным названием "Обязательность решения третейского суда" устанавливает лишь, что стороны, заключившие третейское соглашение, принимают на себя обязанность добровольно исполнять решение третейского суда. Пункт 5 Положения о МКАС при Торгово-промышленной палате РФ (приложение 1 к Закону о международном коммерческом арбитраже) также говорит об исполнении решения МКАС именно сторонами арбитражного разбирательства.

Стоит отметить, что в наиболее авторитетном Комментарии к Закону о третейских судах справедливо обращается внимание на то, что в отношении третейских решений неуместно говорить о правилах, аналогичных рассмотренной выше ст. 16 АПК РФ, а потому решение третейского суда не может рассматриваться в качестве акта, обязательного для исполнения лицами, не являвшимися сторонами третейского соглашения и, соответственно, третейского разбирательства <55>.

В отличие от государственных судов, которые в определенных ситуациях имеют возможность определять состав участников судебного разбирательства, не получив согласия на привлечение нового участника от всех лиц, уже вовлеченных в судебный процесс, в основе третейского разбирательства лежит согласие всех сторон на рассмотрение дела в третейском суде. Этот принцип третейского разбирательства, в частности, делает возможным привлечение третьих лиц только при наличии согласия как спорящих сторон, так и самого привлекаемого лица <56>. Наличие согласия всех участников третейского разбирательства на вступление в процесс третьего лица означает, что третье лицо присоединилось к третейскому соглашению, которое ранее связывало только стороны арбитражного разбирательства <57>. В случае если третье лицо не принимало участия в третейском разбирательстве, оно никоим образом не может быть связано вынесенным решением.

С нашей точки зрения, также отсутствуют основания полагать, что в результате выдачи государственным судом исполнительного листа на принудительное исполнение третейского решения меняются субъективные пределы действия третейского решения.

Согласно Постановлению КС РФ от 26.05.2011 N 10-П, хотя понятия "суд" и "третейский суд" не отождествляются, для целей государственной регистрации или обращения взыскания на имущество последствия вынесения решения государственным судом и посредством третейского разбирательства приравниваются (п. 7).

Возникает вопрос: что имеется в виду под словом "приравниваются"? Трудно предположить, что в результате выдачи исполнительного листа может отпасть ограничение действия третейского решения на стороны третейского разбирательства. Такие последствия выдачи исполнительного листа кажутся тем более невозможными, если принять во внимание, что ограничение действия третейского решения сторонами, связанными третейским соглашением, является фундаментальным принципом третейского разбирательства. По сути, если бы выдача исполнительного листа вела к распространению действия третейского решения на третьих лиц, это влекло бы обязанность суда, выдающего исполнительный лист, полностью пересматривать дело по существу в целях выявления прав третьих лиц, которые могли быть нарушены. Подобный подход противоречит еще одному фундаментальному принципу третейского судопроизводства, а именно ограничению контроля за результатами третейского разбирательства.

Необходимость защиты третьих лиц

Мы также полагаем, что наделение лиц, не участвовавших в третейском разбирательстве, правом на оспаривание третейских решений никак не обусловлено потребностями защиты таких лиц при исполнительном производстве. В действительности при правильном понимании субъективных пределов третейских решений права третьих лиц не нарушаются в результате того, что в таком решении делаются выводы о принадлежности спорного имущества истцу, о недействительности сделок с участием третьих лиц, так как данным решением связаны только стороны третейского разбирательства.

На стадии исполнительного производства интересы третьих лиц достаточно защищены с помощью положений ст. 77 Федерального закона от 02.10.2007 N 229-ФЗ "Об исполнительном производстве". Эта норма предусматривает обращение взыскания на имущество должника, находящееся у третьих лиц, только на основании отдельного судебного акта. При рассмотрении подобного заявления государственный суд должен привлечь третье лицо, владеющее спорным имуществом, к участию в деле и проверить доводы этого лица о принадлежности ему спорного имущества. Таким образом, законодательство об исполнительном производстве эффективно защищает интересы других лиц, не участвовавших в первоначальном судебном или третейском разбирательстве, поскольку делает невозможным исполнение решения против третьих лиц без дополнительной судебной проверки соблюдения прав таких лиц, вовлекаемых в исполнительное производство <58>.

В российской судебной практике возникают ситуации, когда стороны имитируют третейское разбирательство с единственной целью - преодолеть публично-правовой запрет на совершение или исполнение соответствующей сделки.

Яркий пример подобной ситуации мы видим в Постановлении Президиума ВАС РФ от 08.12.2009 N 12523/09. В данном деле между истцом и ответчиком был заключен договор купли-продажи акций, однако продавец не смог исполнить обязательство по передаче акций, поскольку на них последовательно накладывался арест - вначале в рамках уголовного дела, а затем в ходе исполнительного производства, взыскателем по которому выступало третье лицо (банк). Сторонами договора купли-продажи было имитировано третейское разбирательство в целях получения третейского решения о признании права собственности на акции за покупателем (истцом) с последующим принудительным исполнением этого решения в обход запрета на отчуждение акций, связанного с их арестом. Установив фактические обстоятельства дела, Президиум ВАС РФ на основании жалобы третьего лица (банка) отменил состоявшиеся судебные акты о выдаче исполнительного листа на принудительное исполнение третейского решения и в удовлетворении соответствующего заявления истца отказал.

На наш взгляд, решение Президиума ВАС РФ также находится в русле расширительного толкования законной силы третейских решений. В рамках модели действия третейского решения исключительно между сторонами третейского разбирательства в отмене актов о выдаче исполнительного листа отсутствует необходимость, так как третейское решение не затрагивает интересы лиц, в интересах которых наложен арест.

Защита данных лиц должна обеспечиваться в рамках исполнительного производства. Например, в немецком праве в интересах определенного лица может быть установлен запрет на отчуждение по закону или же запрет на отчуждение может возникнуть в силу административного распоряжения. Запрет на отчуждение охватывает также "распоряжение, которое осуществляется в порядке принудительного исполнения" (§ 135, 136 ZPO). Хотя сам по себе он не может предотвратить, что спорный предмет окажется объектом принудительного исполнения, лица, интересы которых защищены этим запретом, могут заявить свои права в рамках специального иска § 172, 171 ZPO <59>. По всей видимости, усилия российской судебной практики и доктрины должны быть направлены не на формулирование дополнительных оснований для отмены третейских решений, а на введение в законодательство об исполнительном производстве таких процессуальных механизмов, которые делали бы невозможным обход публично-правовых запретов (арестов) с помощью имитации третейских разбирательств.

Возможности процессуальных злоупотреблений, возникающие в результате наделения третьих лиц правом на оспаривание третейских решений

Сторонники расширительной трактовки принципа обязательности судебных и третейских решений могут возразить, что наделение третьих лиц правом на оспаривание третейских решений является дополнительной процессуальной гарантией соблюдения их прав: чем более защищено третье лицо, тем лучше. Однако подобный дополнительный процессуальный механизм может вызвать процессуальные злоупотребления и нарушения прав сторон третейского разбирательства.

Отметим в связи с этим следующие возможности для процессуальных злоупотреблений, которые открываются у недобросовестных участников оборота, желающих уклониться от исполнения третейского решения или хотя бы затянуть его принудительное исполнение при помощи оспаривания через аффилированных третьих лиц:

1. обход предусмотренного российским законодательством трехмесячного срока на подачу заявления об отмене третейского решения (п. 3 ст. 34 Закона о международном коммерческом арбитраже, ст. 40 Закона о третейских судах, ч. 3 ст. 230 АПК РФ). Третье лицо может утверждать, что ему стало известно о вынесении третейского решения спустя продолжительный период времени. В результате проигравшая сторона может искусственно оспаривать третейское решение через аффилированное третье лицо, игнорируя установленный законодательством срок на подачу заявления об отмене такого решения;
2. обход предусмотренного в третейском соглашении запрета на оспаривание третейского решения. В соответствии со ст. 40 Закона о третейских судах в третейском соглашении стороны могут договориться о том, что решение третейского суда окончательно, и тогда проигравшая сторона вообще не имеет права на подачу заявления об отмене этого решения. Подача заявления аффилированным третьим лицом будет представлять собой способ обхода установленного запрета: третье лицо при этом будет утверждать, что оно не является стороной третейского соглашения, а потому не может быть связано согласованным запретом на оспаривание третейского решения;
3. пересмотр третейского решения по существу. Если третье лицо оспаривает третейское решение со ссылкой на нарушение его прав, то государственный суд не может проверить аргументы третьего лица, не углубившись в анализ существа такого решения. Это будет означать не что иное, как недопустимый пересмотр третейского решения по существу, противоречащий основным принципам третейского разбирательства.

Таким образом, распространение расширительной трактовки принципа обязательности судебных решений на решения третейского суда сильно деформирует основополагающие начала третейского разбирательства и создает почву для процессуальных злоупотреблений проигравших сторон.

Участники юридического лица как третьи лица, оспаривающие третейские решения

Признание российскими судами за третьими лицами права на оспаривание третейских решений открывает ящик Пандоры, в котором можно найти самые разные механизмы обхода третейских соглашений и результатов третейских разбирательств. Прежде всего возникает вопрос о том, может ли любой участник юридического лица оспаривать третейское решение со ссылками на то, что третейское решение, вынесенное против юридического лица, ущемляет права этого участника (право на получение части прибыли от деятельности юридического лица, право на участие в управлении делами юридического лица и т.п.).

Рассмотрим обстоятельства одного из дел, разрешенных Президиумом ВАС РФ <60>. ООО "Рона" перечислило ООО "Сварщик" денежные средства в качестве предоплаты в счет будущей поставки товара. Поскольку товар так и не был поставлен, стороны договорились, что их спор будет разрешен в третейском суде. В ходе третейского разбирательства стороны достигли мирового соглашения, которое было утверждено третейским судом. По условиям этого соглашения ООО "Сварщик" в счет погашения имеющейся задолженности обязалось передать ООО "Рона" нежилое здание. С заявлением об отмене третейского решения, утвердившего мировое соглашение, обратился С.С. Моисеев, который являлся участником ООО "Сварщик". В обоснование своего заявления он сослался на то, что спорный договор и последующее мировое соглашение были заключены исключительно с целью вывода активов из ООО "Сварщик" в обход положений российского корпоративного законодательства о крупных сделках и сделках, в совершении которых имеется заинтересованность. В ходе судебного разбирательства было установлено, что второй участник ООО "Сварщик" С.В. Васильев одновременно является единственным участником ООО "Рона". Президиум ВАС РФ, сославшись на проанализированный выше п. 6 Постановления КС РФ от 26.05.2011 N 10-П, сделал следующий вывод: "Публичный порядок РФ предполагает добросовестность сторон, вступающих в частные отношения, нарушением чего является создание видимости частноправового спора, в том числе с отнесением его на рассмотрение третейским судом для получения формальных оснований отчуждения недвижимого имущества с целью вывода активов общества одним из его участников. Таким образом, вывод активов хозяйственного общества одним из его участников в свою пользу под видом утверждения третейским судом мирового соглашения о передаче имущества в обход норм законодательства о крупных сделках и сделках с заинтересованностью противоречит основополагающим принципам российского права".

Рассматриваемый вопрос является частью более общей болезненной проблемы российского права, которое (в отличие от большинства западноевропейских стран) предоставляет участникам юридического лица право на оспаривание совершенных им сделок и таким образом открывает широкие возможности для обхода заключенных юридическим лицом третейских соглашений <61>.

Проблема в значительной степени связана с тем, что в современной судебной практике считается, что участник юридического лица подает соответствующие иски от собственного имени и получает процессуальный статус истца, в то время как стороны оспариваемого договора (само юридическое лицо и его контрагент) выступают на стороне ответчика <62>. Такая конструкция предполагает, что судебное или третейское решение, принятое в судебном процессе с участием самого юридического лица, не распространяет свое действие на участников юридического лица.

При подобном подходе у участников юридического лица сохраняется возможность предъявления в суд самостоятельного иска о признании спорной сделки недействительной как совершенной с нарушением корпоративного законодательства. Очевидно, что в качестве такой сделки можно рассматривать и мировое соглашение, утвержденное третейским судом. Таким образом, в данном варианте наличие утвержденного третейским судом мирового соглашения нарушает права участников юридического лица ровно в той же мере, в какой эти права нарушала бы любая сделка, совершенная в противоречии с правилами о крупных сделках и сделках, в совершении которых имеется заинтересованность. Соответственно, подход судебной практики с точки зрения действующего законодательства представляется в какой-то мере логичным.

Тем не менее, на наш взгляд, надлежащий механизм правовой защиты в данном случае - это не оспаривание третейского решения, а предъявление участником юридического лица самостоятельного иска о признании спорного договора недействительным и применении последствий недействительности сделки. Любой другой подход будет на практике означать, что проигравшая сторона получает неограниченные возможности по блокированию исполнения третейского решения с помощью инициирования подачи участником юридического лица заявления об отмене третейского решения со ссылкой на то, что спорный договор был заключен с нарушением правил о крупных сделках или сделках, в совершении которых имеется заинтересованность.

С нашей точки зрения, более обоснован подход, согласно которому на иски участников юридического лица об оспаривании сделок юридического лица следует распространять конструкцию косвенного (производного) иска. В соответствии с этой конструкцией иск предъявляется в интересах другого лица (в интересах юридического лица), в пользу которого взыскивается присужденное (возврат переданного юридическим лицом по недействительной сделке). Выгода лица, инициирующего судебное или третейское разбирательство, является косвенной: увеличение рыночной стоимости акций или долей, увеличение размера потенциальных дивидендов за счет отказа от последствий невыгодной для юридического лица сделки. Предложения о применении конструкции косвенного иска для этой разновидности требований уже давно были высказаны в отечественной литературе <63>.

Конструкция косвенного иска в настоящее время известна российскому процессуальному законодательству: речь идет о ст. 225.8 АПК РФ, которая устанавливает процессуальные особенности предъявления участником юридического лица иска о взыскании в пользу юридического лица убытков, причиненных членами исполнительных органов или совета директоров юридического лица. При этом российским законодателем был выбран вариант, в соответствии с которым участник юридического лица рассматривается в качестве истца в процессуальном смысле, а само юридическое лицо - в качестве истца в материальном смысле <64>.

Распространение конструкции косвенного иска на требования участников юридического лица об оспаривании сделок юридического лица означало бы, что участники юридического лица, во-первых, связаны третейской оговоркой, включенной в текст договора, а во-вторых, на них распространяется действие судебного или третейского решения, вынесенного по спору с участием юридического лица.

Данный тезис подтверждается судебной практикой, сложившейся по делам с участием прокурора, т.е. по такой категории дел, где также используется процессуальная конструкция разделения истца в процессуальном и материальном смыслах (ст. 52 АПК РФ, ст. 45 ГПК РФ). В частности, в Постановлении ФАС Северо-Западного округа от 23.09.2005 по делу N А21-2499/03-С1 был сделан вывод о том, что прокурор, предъявляющий иск в интересах другого лица (администрации Калининградской области), связан положениями арбитражной оговорки, содержащейся в спорном договоре <65>.

В рамках этой конструкции участник юридического лица может оспорить договор, содержащий третейскую оговорку, путем предъявления иска в согласованный в договоре третейский суд. Если такая возможность участником упущена (например, уже имеется вступившее в силу третейское решение по спору с участием самого юридического лица) либо участник юридического лица не желает обращаться в третейский суд, то у него всегда остается возможность обратиться в интересах юридического лица в государственный суд с иском к членам исполнительного органа или совета директоров юридического лица о возмещении убытков, причиненных совершением этими лицами невыгодных сделок в нарушение процедур, предусмотренных корпоративным законодательством.

Очевидно, иной подход следует применять в ситуации, когда требования о признании недействительными сделок, совершенных юридическим лицом, подает арбитражный управляющий по специальным основаниям, предусмотренным законодательством о банкротстве (глава Федерального закона от 26.10.2002 N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"). В данном случае необходимо руководствоваться тем, что субъективные пределы действия судебных и третейских решений не распространяются на арбитражного управляющего, который вправе заявить самостоятельные иски о признании недействительными сделок, совершенных юридическим лицом в преддверии банкротства. Предшествующие судебные или третейские решения при этом не будут обладать свойством исключительности или преюдициальности для нового судебного процесса с участием другого лица - арбитражного управляющего.