Мудрый Юрист

Стабильность конституции и ее значение для современного российского конституционализма

Князев Сергей Дмитриевич, судья Конституционного Суда Российской Федерации, заведующий кафедрой конституционного и административного права Дальневосточного федерального университета, доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист Российской Федерации, заслуженный деятель науки Российской Федерации.

В статье на основе системного анализа стабильности Конституции исследуются современное состояние и отличительные признаки российского конституционализма. Автор обращает особое внимание на необходимость сдержанного отношения к многочисленным инициативам конституционных реформ, полагая, что Конституция Российской Федерации 1993 года в полной мере согласуется с присущими конституционной традиции целями и ценностями и тем самым представляет собой добротную нормативную основу для постепенного развития российского конституционного правопорядка.

Ключевые слова: стабильность Конституции, конституционная идеология, конституционные преобразования, современный российский конституционализм.

Stability of the constitution and significance thereof for the modern Russian federalism

S.D. Knyazev

Knyazev Sergej Dmitrievich, judge, Constitutional Court of the Russian Federation, head, Chair of Constitutional and Administrative Law, Far-Eastern Federal University, Honored Lawyer of the Russian Federation, Honored Scientist of the Russian Federation, doctor of juridical sciences, professor.

The article comprises a study of the current status and the distinctive features of Russian constitutionalism performed through the system analysis of stability of the constitution. The author focuses on the need of moderate approach to numerous constitutional reform initiatives, considering the Constitution of the Russian Federation adopted in 1993 as absolutely conforming to goals and values inherent to the constitutional tradition and, accordingly, as a firm normative basis for the gradual development of Russian constitutional nomocracy.

Key words: stability of the constitution, constitutional ideology, constitutional reforms, modern Russian constitutionalism.

Более чем двадцатилетний период, прошедший с момента принятия российской Конституции, который вобрал в себя опыт не только практической апробации закрепленных в ней норм и институтов, но и корректировки отдельных положений конституционного текста, - серьезный повод задуматься о ее роли в утверждении надежного правового уклада жизни российского общества и государства, основанного на конституционных ценностях и согласующегося с общепринятыми демократическими стандартами. Здесь, правда, стоит оговориться, что даже такой срок не дает оснований ставить исчерпывающий диагноз и тем более выносить окончательный вердикт относительно юридической и, что гораздо более важно, политической состоятельности Конституции Российской Федерации и ее дальнейших перспектив. И все же, если верить тому, что "среднестатистический" возраст конституций не превышает семнадцати лет <1>, тот факт, что российская Конституция до настоящего времени продолжает свое действие, по сути, без серьезных (принципиальных) содержательных изменений, - уже само по себе заметный успех, особенно с учетом того, в какой непростой ситуации проходило ее принятие.

<1> Как показывает опыт более чем трехсот конституций, принятых с 1789 г. по 2005 г., средний срок их жизни в разные исторические периоды составляет от 13 до 17 лет. См.: Шахрай С.М. Неизвестная Конституция. Constitutio incognita. М., 2013. С. 18.

Являясь основным законом страны и вследствие этого занимая ведущее положение в национальной правовой системе, всякая конституция обладает специфическими формально-юридическими свойствами, отличающими ее от любых других, как внутригосударственных, так и международных, правовых актов. Однако каково бы ни было значение первичности, программности и универсальности положений конституции, их прямого действия, высшей юридической силы, особого порядка принятия (изменения) и охраны конституционных норм, нельзя не видеть, что приоритетное влияние на обеспечение конституционного правопорядка оказывают не они, а содержательные характеристики конституционных статей. В этом смысле ценность конституции состоит преимущественно в том, что она закрепляет наиболее общие (универсальные) принципы, правила и процедуры, которые образуют конституционную идеологию взаимоотношений личности, общества и государства. Неотъемлемыми чертами (признаками) такой идеологии принято считать верховенство права и правовое государство, признание и уважение прав и свобод человека и гражданина, демократию и народное представительство, частную собственность и предпринимательство, разделение властей и децентрализацию государственного аппарата, равенство перед законом и судом, политическое и идеологическое многообразие, многопартийность и свободу деятельности общественных объединений, независимое правосудие и состязательность судопроизводства. Именно они в своей совокупности и составляют существо конституционной традиции, имеющей основным своим предназначением достижение баланса индивидуальной свободы и публичной власти.

Стабильность конституции имеет исключительно важное значение для поддержания конституционного правопорядка, основанного на фундаментальных ценностях конституции, поскольку усвоение конституционных принципов и норм достижимо лишь длительным эволюционным путем, что едва ли возможно, если конституция не будет иметь прочности, позволяющей ей существовать без кардинальных перемен и даже без частных (точечных) улучшений насколько можно дольше. Серьезные же ее изменения, тем более частые, способны привести к тотальной ревизии конституционных принципов и, как следствие, чреваты неминуемой социально-политической "турбулентностью", образующей весьма благоприятную почву для резонансных общественных конфликтов и потрясений.

В юридической доктрине отсутствует единство взглядов в вопросе о том, что из себя представляет стабильность конституции. Как правило, ее усматривают в неизменности конституционных предписаний, в устойчивости содержания конституции (основных ее положений), в незыблемости устанавливаемого ею конституционного строя, в "долголетии" конституционного текста в его первоначальной редакции, в "жизнеспособности" конституции во времени, в длительности ее действия, не сопровождаемой внесением существенных корректировок, в постоянстве конституционных установок, задающих определенность и предсказуемость конституционного развития <2>. Конечно, без всего этого конституционная стабильность немыслима. Но все же главный смысл стабильности Основного Закона состоит в обеспечении сохранности субстанциональных (базовых, отправных) конституционных принципов, целей, ценностей, институтов и процедур. Без этого конституция утрачивает свое истинное значение, во всяком случае, в той ее интерпретации, которая является краеугольным камнем современного конституционализма.

<2> Подробнее см.: Манасян А.А. Стабильность конституции как важнейшая предпосылка укрепления конституционализма в современных государствах // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. N 5. С. 21 - 29.

Сама по себе стабильность конституции, безусловно, не означает ее абсолютной неизменности. В противном случае вряд ли было бы возможно какое-либо конституционное развитие, а конституция могла бы превратиться в непреодолимую преграду для любых прогрессивных преобразований <3>. Уместно в этой связи напомнить о том, что в свое время Т. Джефферсон, один из авторов американской Конституции, весьма пессимистично относился к ее стабильности, полагая, что демократия требует предоставить возможность изменять конституцию каждому новому поколению. Мотивировал он это, в частности, тем, что поскольку текст конституции составляется без унаследовавшего его поколения, которое не давало согласия на принятие действующей конституции по той причине, что не имело такой возможности, то создатели конституции не вправе навязывать ее всем следующим (будущим) поколениям <4>.

<3> Нередко такие преобразования оказываются невозможными без соответствующих конституционных поправок. Так, учреждение Конституционного Суда Индонезии смогло стать реальностью только после того, как Конституция Индонезии 1945 года была в 2001 г. дополнена положениями, предусмотревшими его создание.
<4> Это даже позволило ему сделать вывод, что оптимальный "возраст" конституций должен составлять, исходя из средней продолжительности человеческой жизни в его годы, девятнадцать лет.

И хотя практика конституционализма не подтвердила необходимость периодического поколенческого пересмотра конституций, проблематика стабильности конституции и ее соотношения с динамичностью (изменчивостью) реальной жизни до сих пор привлекает к себе огромное внимание, тем более что конституционная история демонстрирует немало примеров как удивительной стабильности конституции, так и ее полной противоположности. Чаще всего, когда речь заходит о стабильности, упоминается Конституция США 1787 года, которая за свою более чем двухсотдвадцатилетнюю историю претерпела всего двадцать семь поправок. При этом последняя, 27-я поправка, запрещающая парламентариям увеличивать собственное жалование <5>, дожидалась своей легитимности в течение 203 лет; она была принята Конгрессом в 1789 г., а ратифицирована необходимым числом штатов и вступила в силу лишь 7 мая 1992 г. Но, как представляется, американская Конституция скорее являет собой уникальный образец долголетия, а вот стабильность основного закона наиболее наглядное подтверждение находит применительно к Конституциям Японии (1947 г.) и Дании (1953 г.), которые по сей день не подвергались никаким изменениям и действуют в оригинальной редакции.

<5> Дословно эта поправка гласит: "Ни один закон, изменяющий компенсацию за услуги сенаторов и членов Палаты представителей, не вступает в силу, пока не состоятся выборы членов Конгресса".

Однако конституционная практика знает и факты обратного порядка. Так, на начальном этапе конституционного развития в Республике Корея текст Конституции 1948 года многократно подвергался кардинальным реформам; только по принципиальным вопросам Конституция испытала пять пересмотров, пока ее новая редакция не была одобрена 29 октября 1987 г. и вступила в силу 26 февраля 1988 г., создав достаточно прочную правовую базу для реального становления конституционализма в Южной Корее. Крайней нестабильностью характеризовались и последние годы (точнее, месяцы) действия Конституции Российской Федерации 1978 года, когда она, уже будучи явлением вполне конституционного формата, непрерывно подвергалась Верховным Советом многочисленным изменениям <6>, которые в итоге привели к тому, что ее нормы перестали играть сколько-нибудь сдерживающую роль во взаимоотношениях различных ветвей власти как между собой, так и с иными субъектами политико-правового общения.

<6> Всего в Конституцию Российской Федерации 1978 года в конце 80-х - начале 90-х гг. прошлого века было внесено более трехсот поправок.

Обеспечение необходимой стабильности конституции достигается различными способами, в т.ч. посредством использования специальных правовых (юридических) средств ее поддержания. Соответственно, не в последнюю очередь она зависит от юридической техники, применяемой как для непосредственного изготовления (написания) конституционного текста, так и для установления (определения) механизма последующего внесения в него поправок и изменений.

Накопленный опыт конституционного нормотворчества показывает, что по своему содержательному наполнению (объему) конституции так или иначе делятся на развернутые и краткие (неразвернутые) <7>. По вполне понятным причинам развернутые конституции объективно менее устойчивы и подвержены более частым изменениям. Продиктовано это в основном тем, что в их конституционный текст в той или иной степени нередко проникают положения, которые по своей природе и значению вряд ли уместны в основном законе <8>. Соответственно, развернутые конституции имеют гораздо меньше шансов оставаться неизменными и с течением времени претерпевают масштабные преображения.

<7> Маклаков В.В. Конституционное право зарубежных стран. М., 2006. С. 82.
<8> При этом справедливости ради следует признать, что в современных условиях наблюдается устойчивая тенденция к расширению перечня объектов конституционного регулирования, обусловленная возрастанием роли государства в экономической, социальной, культурной, научной и иных сферах общественной жизни. См.: Конституционное право: университетский курс. Т. I / Под ред. А.И. Казанника, А.Н. Костюкова. М., 2015. С. 221 - 228.

Примеры развернутых основных законов являют собой конституции Греции (1975 г.) и Португалии (1976 г.), не говоря уже о Конституции Индии, признанной безусловным лидером по объему <9>. Принятая 26 ноября 1949 г. и объявившая себя верховным законом страны, она состоит из многочисленных частей, глав и приложений, объединяющих свыше 400 статей, изложенных на английском языке, а также имеющих официальный перевод на хинди. Ее текст настолько подробно регулирует вопросы общественного и государственного устройства, что по существу не имеет сопоставимых аналогов.

<9> Пугачев А.Н. Объем, язык и стиль конституции // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 10. С. 8.

Краткие (неразвернутые) конституции отличает то, что их текст фокусируется на закреплении основных конституционных принципов и институтов и не изобилует излишними деталями и подробностями, которые вполне могут быть урегулированы законом. Такая конституционная "инженерия" органично согласуется с природой конституции как учредительного акта, значительная часть положений которого не может не тяготеть к "нормам-принципам", устанавливающим лишь общие основания для правового регулирования, а не дающим непосредственные ответы на все вопросы, возникающие при применении конституционных правил к конкретным случаям. Как указывал один из отцов-основателей А. Гамильтон, конституции должны состоять только из общих положений по той причине, что они должны быть неизменными, т.к. не могут предусмотреть вероятного изменения порядка вещей. И если текст конституции не перегружен чрезмерной конкретикой, то он оставляет значительно больше простора для своего преобразования, не сопряженного с непосредственным внесением поправок и изменений.

Конституция Российской Федерации тяготеет к неразвернутым конституциям <10>. Это проявляется в том, что, закрепляя основные цели и ценности, без которых конституционная идеология попросту невозможна, она оставляет целый ряд вопросов, имеющих, вне всякого сомнения, конституционно-правовое значение, открытыми для выбора законодательной властью тех или иных вариантов их разрешения. Среди таких вопросов прежде всего нужно обратить внимание на те, что связаны с избирательной системой, парламентаризмом, федеративным устройством, местным самоуправлением. Оставаясь в соответствующей части неизменной, Конституция позволила уже неоднократно пересматривать правила поведения выборов и условия замещения парламентских мандатов в Совете Федерации и Государственной Думе, принципы организации и функционирования государственной власти в субъектах Российской Федерации, модели построения и осуществления муниципальной власти.

<10> Пусть косвенно, но зато весьма иллюстративно об этом свидетельствуют получившие широкое распространение инициативы ее дополнения главами об экономической системе, гражданском обществе, выборах и референдуме, народном представительстве, парламентском контроле и т.д. См., напр.: Авакьян С.А. Проекты законов о поправках к Конституции Российской Федерации // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 2. С. 20 - 25; Боброва Н.А. 20 лет и 20 недостатков Конституции России // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 3. С. 33 - 37; Румянцев О.Г. 20-летие Конституции Российской Федерации: уроки истории, перспективы развития // Журнал конституционного правосудия. 2014. N 2. С. 10 - 21; Осейчук В.И. Несвоевременные мысли о конституционной реформе в России // Закон и право. 2014. N 8. С. 15 - 22.

Что же касается механизма изменения конституций, то в зависимости от особенностей его конфигурации все они так или иначе делятся на жесткие и гибкие <11>. Жесткими принято считать такие, изменение которых требует соблюдения особого (усложненного) порядка, не идентичного процедуре принятия обычного закона. Наиболее распространенным вариантом соответствующей процедуры служит принятие конституционных поправок квалифицированным большинством депутатского корпуса. В качестве дополнительных условий данная процедура может предусматривать требования повторного парламентского голосования поправки (Конституция Испании 1978 года) или последующего ее утверждения на референдуме (Конституция Японии 1947 года). В некоторых странах предусматриваются временные ограничения для новых конституционных изменений: в частности, в Греции очередной пересмотр Конституции допускается только спустя пять лет после окончания процедуры предыдущего пересмотра. Кроме того, известны страны, где изменение отдельных положений Конституции не допускается в принципе. Так, во Франции ст. 89 Конституции устанавливает, что республиканская форма правления не может быть предметом пересмотра, а в Германии запрещается изменение Основного Закона в части, касающейся разделения федерации на земли и принципов участия земель в законодательстве (ст. 79).

<11> Троицкая А.А. Пределы пересмотра конституции: формальный и содержательный аспекты // Вестник Московского университета. Серия "Право". 2010. N 1. С. 60 - 62.

Мягкие конституции, которые могут быть изменены посредством принятия обычного закона, встречаются нечасто. С некоторыми оговорками к ним, например, могут быть отнесены конституции Индии, Монако, Сингапура, Таиланда и некоторых других стран <12>. Хотя относительно Конституции Индии нельзя не учитывать, что когда речь идет о "значимых" поправках, затрагивающих исполнительную власть Союза, судебную власть Союза, высшие суды штатов, отношения между Союзом и штатами, а также правовое положение штатов, для их принятия требуется выполнение специального требования - получение поддержки не менее чем в половине парламентов индийских штатов.

<12> Но самым гибким все же общепринято считать механизм изменения неписаных (неформализованных) конституций Великобритании и Новой Зеландии.

Российская Конституция, как принято считать, принадлежит к числу жестких конституций. Более того, она закрепляет различный порядок внесения поправок в Конституцию и ее пересмотра, под которым понимается любое изменение трех ее глав - 1, 2 и 9 <13>. В этом смысле механизм "корректировки" российской Конституции по своим формально-юридическим параметрам, казалось бы, в полной мере согласуется с необходимостью обеспечения ее стабильности. Тем не менее, каким бы жестким ни был порядок изменения Конституции, его значение не стоит преувеличивать, поскольку сами по себе особые процедурные требования, предъявляемые к изменению Конституции, не способны гарантировать оптимального соотношения конституционной стабильности и динамизма конституционного развития <14>. Здесь во многом важны складывающаяся в стране государственно-правовая атмосфера, политические предпочтения публичной власти и сопутствующие им гражданские ожидания.

<13> Согласно Конституции Российской Федерации предложения о поправках и пересмотре конституционных положений вправе вносить ограниченный круг субъектов (ст. 134); поправки к ее главам 3 - 8 применяются в порядке, который предусмотрен для принятия федерального конституционного закона, и вступают в силу после их одобрения региональными парламентами не менее чем двух третей субъектов Российской Федерации (ст. 136); положения глав 1, 2 и 9 Конституции не могут быть пересмотрены Федеральным Собранием, а требуют созыва Конституционного Собрания, которое либо подтверждает ее неизменность, либо разрабатывает проект новой Конституции, который принимается двумя третями от общего числа членов Конституционного Собрания или выносится на всенародное голосование (ст. 135).
<14> В противном случае Конституция Мексики 1917 года, объявившая себя "принятой на все времена" и не отменяемой даже в ходе революций, вряд ли "позволила" бы подвергнуть свой текст изменениям свыше 400 раз.

Вместе с тем, чем бы ни обосновывались и сколь благоприятными ни выглядели конституционные поправки, нельзя забывать о том, что чрезмерная увлеченность изменениями конституции вкупе с их интенсивностью сопряжена с опасностью дискредитации конституции, результатом которой может стать если не полное отторжение конституционных ценностей, то как минимум серьезное ослабление принципов и институтов конституционализма. Это тем более важно подчеркнуть, т.к. в последнее время все настойчивее высказывается мысль о необходимости проведения четкого различия между стабильностью текста конституции и стабильностью конституционного строя, вследствие чего нет особой нужды рассматривать конституционный текст как нечто неприкосновенное, требующее чрезмерно почтительного отношения к своему постоянству <15>.

<15> Юсубов Э.С. Дискурс о стабильности Конституции Российской Федерации 1993 г. // Конституционное и муниципальное право. 2014. N 1. С. 14.

То, что конституционный порядок и текст основного закона не одно и то же, не вызывает принципиальных возражений. Но различие между ними порой достаточно условно и не всегда уловимо. На этапе подготовки и принятия конституционных поправок крайне сложно в полной мере предвидеть, как они скажутся на состоянии конституционного правопорядка и не повлекут ли за собой непрогнозируемых последствий, в т.ч. затрагивающих основы конституционного строя. Все это диктует необходимость бережного и максимально уважительного отношения к тексту конституции, поскольку увлеченность его совершенствованием опасна уже хотя бы тем, что постепенно приучает всех к мысли, что соблюдение конституционных правил не догма; если есть желание и возможности, их вполне можно "подправить".

Оценивая значение стабильности конституции как одной из важнейших предпосылок реального конституционного правопорядка, важно учитывать, что в зависимости от конкретного проявления своих сущностных свойств конституционализм может рассматриваться с различных позиций. В этой связи следует заметить, что традиционно в качестве его первоосновы упоминается юридический (нормативный) конституционализм, логично увязываемый с тем, что конституционный строй того или иного государства, его основные принципы, цели и ценности получают свое первичное признание и закрепление, как правило, в конституции. В силу этого юридический конституционализм обычно воспринимается в виде совокупности правовых норм (прежде всего конституционных), имеющих адекватное конституционной идеологии содержание.

Говоря о юридическом конституционализме, не стоит забывать, что, хотя конституция и конституционализм являются рядоположенными явлениями, они все-таки не образуют прямой причинно-следственной связи. Так, опыт Великобритании, где, собственно, и зародилась конституционная традиция, свидетельствует, что конституция (ее наличие или отсутствие) не представляет собой обязательного условия конституционализма. И в этом отношении она не одинока; Новая Зеландия и Израиль также являют собой пример того, что конституция (основной закон) и юридический конституционализм не предрешают друг друга, что одним лишь изданием основного закона конституционализма не обретешь, поскольку последний предполагает следование определенным принципам и ценностям, а не любую совокупность закрепленных в конституции правил.

Юридический (нормативный) конституционализм неразрывно связан с признанием прав и свобод человека, верховенством права, равенством всех перед законом, разделением властей и тем самым задает надлежащий вектор конституционного развития. В случае же когда организация публичной власти и положение человека в государстве и обществе базируются на иных - отличных от конституционных - ценностях, даже присутствие в национальной правовой системе основного закона (конституции) не означает приверженности такого государства конституционным идеалам.

Достаточно обратиться к Социалистической Конституции КНДР 1972 года (в редакции 2009 года), и становится понятным, что она уже в силу своих принципиальных установок просто не в состоянии быть источником конституционализма, поскольку согласно ее положениям Северная Корея представляет собой суверенное социалистическое государство, опирающееся на идейно-политическое единство всего народа, основанное на союзе рабочих и крестьян, руководимом рабочим классом, социалистические производственные отношения и самостоятельную национальную экономику. Понятно, что указанные параметры государственного и общественного строя не имеют ничего общего с конституционной традицией, идеологически ей противоречат, а потому как таковые обессмысливают использование конституционной формы и по существу не порождают конституционно значимых последствий <16>.

<16> Как тут не вспомнить, что в Советском Союзе конституционное право чуть ли не официально было признано "persona non grata". Вместо него в юридических вузах преподавали государственное право и советское строительство. Не издавались и учебники советского конституционного права, если не считать единственного, пожалуй, исключения, имевшего место усилиями профессорско-преподавательского коллектива кафедры государственного права Ленинградского университета в 1975 г. См.: Советское конституционное право / Под ред. С.И. Русиновой, В.А. Рянжина. Л., 1975.

Сомнительным выглядит заимствование конституции и в странах исламского мира, т.к. в них оно во многом носит сугубо формальный, декоративный характер и всерьез не рассчитано на замену мусульманских реалий конституционными ценностями. Появление конституций в Иордании, Иране, Кувейте, Омане, Саудовской Аравии, Тунисе и других исламских государствах не повлекло за собой решительного отказа от шариата, а потому собственно конституционализма, конституционного права и конституционного правопорядка не породило. В результате любое упоминание о возможном сопряжении конституционной традиции с ценностями исламской культуры требует серьезного критического осмысления и по меньшей мере нуждается в значительных оговорках <17>.

<17> См.: Институты конституционного права / Отв. ред. Л.В. Андриченко, А.Е. Постников. М., 2011. С. 83 - 84.

Характеризуя юридический (нормативный) конституционализм и его значение для утверждения конституционного правопорядка, обязательно надлежит остановиться на многоликости данного явления. То обстоятельство, что конституционная традиция основывается на определенном наборе общепризнанных демократических принципов и ценностей, не предопределяет его абсолютной и повсеместной схожести. Сохраняя свою сущностную идентичность (верховенство права, ответственность государства, равенство перед законом и судом, независимое правосудие и т.д.), он вполне может "впитывать" исторические, национальные, культурные и иные особенности среды своего обитания. Неоднородность конституционализма, обусловленная его исторической и "географической" изменчивостью, порождает его вариативность, что вполне оправданно позволяет выделять такие его разновидности, как классический, современный, британский, немецкий, скандинавский и др. <18>.

<18> Варламова Н.В. Конституционализм: вариативность понятия // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. N 5. С. 51.

В этом контексте не только уместной, но и весьма актуальной представляется постановка вопроса об отличительных свойствах современного российского конституционализма. Сравнение российской Конституции с зарубежными "образцами" показывает, что в своем текстуальном содержании она изложена достаточно технично, без слишком уж явных дефектов, не обнаруживает каких-либо заметных отступлений от традиционных конституционных ценностей и при этом довольно удачно увязывает их со сформировавшимися на протяжении многих столетий отечественной истории государственно-правовыми и национально-культурными предпочтениями <19>. Последнее наиболее заметно применительно к институту сильной президентской власти, а также в устойчивых центростремительных контурах федеративного устройства. В этом же ряду можно упомянуть и законодательный запрет на создание в Российской Федерации политических партий по признакам национальной или религиозной принадлежности, который был признан Конституционным Судом не нарушающим конституционные принципы демократического светского государства и свободы деятельности общественных объединений главным образом потому, что применительно к конкретно-историческим реалиям, сложившимся в России как многонациональной и многоконфессиональной стране, деятельность таких партий способна вместо консолидации общества и достижения гражданского мира и согласия приводить к возрастанию политических претензий со стороны радикального национализма и религиозного фундаментализма и тем самым к отступлению от принципа правового равенства независимо от национальной и религиозной принадлежности (Постановление от 15 декабря 2004 г. N 18-П).

<19> Это совсем не значит, что она состоит из одних лишь достоинств. Определенные трудности освоения конституционализма кроются вовсе не в тексте российской Конституции. Как справедливо отметил В.Д. Зорькин, у каждого из нас может быть "много претензий к ней, но она имеет еще больше претензий к нам". См.: Зорькин В.Д. Правовой путь России. М., 2014. С. 47.

Однако, добиваясь эффективной привязки конституционализма к российской среде, крайне вредно переусердствовать. Какие бы добрые намерения ни двигали сторонниками максимальной адаптации конституционализма к российским условиям, важно не забывать, что они не должны приводить к ревизии основополагающих конституционных принципов, а тем более к отказу от них <20>. Никто не спорит с тем, что в поиске оптимальной формулы (модели) российского конституционализма, безусловно, присутствует рациональное начало и здравый смысл; но как только возникает угроза того, что в угоду его российской интерпретации необходимо принести в жертву конституционную идеологию, стоит серьезно задуматься над последствиями таких действий. Ведь, по сути, в подобной ситуации выбор будет сводиться к тому, чего в российском конституционализме должно быть больше - российского или конституционного.

<20> Заметим по этому поводу, что можно сколь угодно рассуждать о пользе или, напротив, бесполезности для российского конституционного порядка таких институтов, как общественная палата, открытое правительство, общероссийский народный фронт и т.п. Если в конечном итоге сама конституционная практика подтвердит их нежизнеспособность, ничего страшного не произойдет. В конце концов, отрицательный результат - тоже результат. Но ни при каких обстоятельствах нельзя допустить их использование в целях вытеснения гражданской свободы, политической оппозиции, независимого общественного мнения и других конституционных ценностей на периферию публично-правового пространства.

Ответ на данный вопрос, казалось бы, очевиден и не требует каких-либо особых сверхусилий. Стоит обратиться к Конституции Российской Федерации, ее преамбуле, первой и второй главам, и становится понятно, что именно ценности демократического правового социального федеративного государства, в котором признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина являются обязанностью государства и определяют смысл и содержание деятельности всех его органов, образуют политико-правовую основу современного российского миропорядка. Тем не менее в последнее время довольно-таки настойчивое распространение получают мысли о том, что верховенство права и приоритет личной свободы не должны возвышаться над такими традиционными российскими ценностями, как благо народа, сильное государство, гражданский патриотизм, духовное единство и т.п. <21>. Все это лишний раз доказывает: проблема нахождения оптимального баланса российских традиций и фундаментальных конституционных принципов остается далеко не разрешенной, что, в свою очередь, диктует необходимость максимально взвешенного и осторожного подхода к поиску российским конституционализмом своего собственного облика с тем, чтобы не допустить отступлений от конституционной идеологии и не извратить ее основополагающие аксиомы <22>.

<21> См., напр.: Эбзеев Б.С. Конституция, государство и личность в России: философия российского конституционализма // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 11. С. 14 - 23.
<22> Трудно не согласиться с О.Е. Кутафиным, утверждавшим, что синтез общепризнанных конституционных ценностей и российских общественно-политических реалий не может иметь итогом построение "суверенного конституционализма", который по своей сути был бы коренным образом отличным от исконной природы конституционализма как особого политико-правового феномена. См.: Кутафин О.Е. Российский конституционализм. М., 2008. С. 7.

В том, что такая перспектива не умозрительна, можно убедиться на примере Венгрии, где принятая в 2011 г. и вступившая в силу 1 января 2012 г. новая Конституция объявила страну частью христианской Европы, которая воплощает в себе конституционную правопреемственность Священной Короны и единство нации. Такие формулировки, естественно, сразу же вызвали вопрос об их соотношении со свободой совести и вероисповедания, в связи с чем вполне обоснованно была высказана резкая критика указанных конституционных положений как создающих благоприятную почву для дискриминации лиц, придерживающихся иных религиозных взглядов <23>. Не хотелось бы, чтобы и Россия когда-либо оказалась причастной к такого рода конституционным "инновациям", ведь до настоящего времени она, по крайней мере в контексте формально-юридического содержания своего Основного Закона, не давала поводов для упреков в отступлении от фундаментальных конституционных ценностей.

<23> Подробнее о венгерской конституционной реформе см.: Кюппер Г. Конституционное развитие в Венгрии в 2011 - 2013 годах: конец демократии все еще за горами, но горы стали чуть ниже // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. N 5. С. 44 - 63.

При всей значимости юридического конституционализма, производного от качества конституционных норм, не вызывает сомнения, что основательное освоение конституционного права, его обращение в настоятельную потребность и устоявшуюся привычку требуют немало сил и времени для того, чтобы принципы и ценности конституционализма стали неотъемлемой составляющей повседневной жизни. Это обстоятельство применительно к России нуждается в особом внимании, т.к. в российских условиях переход на конституционные рельсы не был основательно подготовлен естественным ходом государственно-правового развития, что потребовало в весьма сжатые временные сроки принять отвечающую соответствующим стандартам Конституцию и создать на ее основе разветвленную систему конституционного законодательства, причем как на федеральном уровне, так и в регионах.

И хотя качество и самой Конституции, и иных актов конституционного права никогда не бывает абсолютно безупречным, по отношению к российскому юридическому конституционализму в целом можно утверждать, что он вполне в состоянии служить добротной нормативной основой для конституционного обустройства страны <24>. Но для этого российская Конституция, равно как и любая иная, нуждается в том, чтобы закрепленные в ней принципы, цели и ценности были востребованы в повседневной действительности, особенно со стороны государства и всех его властных структур, поскольку лишь на таких условиях возможен подлинный конституционализм, нередко описываемый, в т.ч. в отечественной юридической литературе, как политический (фактический) конституционализм <25>.

<24> Подробнее об этом см.: Арановский К.В., Князев С.Д. Роль Конституции в политико-правовом обустройстве России: исходные обстоятельства и современные ожидания // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. N 3. С. 51 - 58.
<25> Страшун Б.А. Конституционализм: идея, реальность и возможная перспектива // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. N 5. С. 44.

Отличительными признаками политического конституционализма выступают связанность всех государственных (муниципальных) органов и частных лиц действующей Конституцией, закрепленными в ней конституционными стандартами и тем самым такое функционирование государственного и общественного строя, при котором на основе равенства перед законом уважаются права человека и гражданина и обеспечивается конституционный баланс индивидуальной свободы и публичной власти. Неразрывная взаимосвязь Основного Закона с фактическим конституционным правопорядком исключительно важна, поскольку ни одна конституция не может быть самодостаточной и самоценности не представляет. Юридический конституционализм имеет смысл, только если образующий его нормативный конституционный материал оказывает реальное воздействие на политические, экономические, социальные и иные общественные процессы. Иначе фактический правопорядок подобно тому, как это произошло в известной пьесе Е. Шварца "Тень", может уйти от своего хозяина (в нашем случае - от конституции) и начать самостоятельную жизнь.

Накопленный различными странами опыт конституционного развития показывает, что по понятным причинам механическая корреляция в вопросах соответствия политического конституционализма установленным конституцией принципам и нормам невозможна. Это продиктовано тем, что конституция, какой бы ни было ее содержание, не способна раз и навсегда определить правила конституционного устройства, задав им абсолютно неизменные, "вечные" параметры. Значение конституционных норм заключается в том, чтобы зафиксировать основные конституционные цели и ценности и, отталкиваясь от них, задать соответствующие ориентиры, следование которым является категорическим императивом уважения и соблюдения конституции. Это возлагает на всех субъектов конституционного общения, но в особенности на законодательные и судебные органы, ответственную задачу, не отвергая исходный смысл конституционных норм и принципов, добиваться того, чтобы их интерпретация и практическое применение были привязаны к историческому контексту, учитывали конкретную социально-экономическую обстановку и не упускали из виду политические последствия принимаемых решений.

Только в этом случае конституции не будет грозить участь стать "священной коровой" и она не превратится в "застывший текст" или "пыльный манускрипт", а останется "живым документом", образующим нормативную основу постоянно изменяющегося мира <26>. Вместе с тем теория и практика живой конституции не должны вольно или невольно использоваться для обхода конституционных правил и подмены их другими регуляторами. Думается, живая конституция и основанный на ней практический конституционализм предполагают, как тонко было подмечено в публицистическом эссе В. Панюшкина, такое отношение к конституции, при котором, с одной стороны, ей не грозила участь быть похожей на детский фотоальбом, а с другой стороны, она с течением времени не превратилась в подобие описанного О. Уайльдом портрета Дориана Грэя <27>.

<26> Зорькин В.Д. Современный мир, право и Конституция. М., 2010. С. 66 - 68.
<27> Панюшкин В. День Конституции // Законы мужской природы. М., 2012. С. 111.

Особая ответственность за фактическое состояние конституционализма, при всей важности правотворческих полномочий парламента, возлагается на конституционное правосудие. Обусловлено это тем, что, осуществляя конституционный нормоконтроль и обладая эксклюзивной возможностью официального толкования основного закона, конституционные суды вынуждены решать двуединую задачу: защищать неизменность принципиальных основ конституции и одновременно не забывать о потребностях ее преобразования, обеспечивающего преемственность конституционных ценностей, их своеобразное воспроизводство в изменяющихся исторических реалиях и передачу от поколения к поколению. Именно такой подход, основанный на последовательном соблюдении изначального смысла конституционных положений и вместе с тем предполагающий неизбежность их "приспособления" к новым общественно-политическим условиям, и образует существо концепции живой конституции, уходящей своими корнями в прецедентную практику Верховного Суда США, позднее воспринятую многими другими государствами.

Данная "миссия" конституционного правосудия, позволяющая добиваться как сохранения устойчивости конституции (ее текста), так и накопления знаний о содержании конституционного регулирования, не должна приводить к переоценке роли конституционных судов. Реализуя свою компетенцию, им следует помнить, что, как и иные органы государства, они обязаны соблюдать конституцию и не вправе подвергать ее положения произвольной интерпретации <28>. Иначе чрезмерная увлеченность знаменитой формулой "Конституция - это то, что скажут о ней судьи", авторство которой принадлежит председателю американского Верховного Суда Ч. Хьюзу, приведет к тому, что вместо приспособления конституционных положений к текущим нуждам конституционные суды займутся самостоятельным генерированием новых конституционных норм, т.е., по сути, под видом охраны конституции будут осуществлять ее пересмотр.

<28> Предостерегая конституционную юстицию от избыточных амбиций, О.Е. Кутафин справедливо указывал, что Конституционный Суд не должен возвышаться над Президентом и Государственной Думой, а должен отдавать себе отчет в том, что над всеми, в т.ч. над Конституционным Судом, стоит Конституция. См.: Ответы академика О.Е. Кутафина на вопросы "Российского юридического журнала" (интервью брала Е.С. Шугрина) // Российский юридический журнал. 2008. N 6. С. 19 - 20.

Применительно к российскому конституционализму, который по большому счету еще только формируется и находится в самом начале долгого пути, особенно важно не забывать, что легкомысленное отношение к заповедям Конституции чревато серьезными деформациями государственного и общественного порядка, связанными с опасностью подмены реального конституционализма его имитационными, фантомными, иллюзорными и иными суррогатными формами. Избежать упомянутых угроз можно только при условии, что российская конституционная практика будет последовательно придерживаться ценностей верховенства права и правового государства, признания и уважения личной, экономической, политической и духовной свободы индивида и разумного ограничения дискреционных полномочий публичной власти.

Анализируя состояние наличных российских конституционно-правовых реалий, отдельно хотелось бы остановиться на таком явлении, которое получило наименование маятникового конституционализма <29>. Его отличает отсутствие устойчивой конституционной стратегии развития государственных и общественных институтов, непоследовательность политических и управленческих решений, резкое изменение приоритетов законодательной и судебной практики. Особенно серьезное беспокойство в этом плане вызывает положение, сложившееся в сфере выборов и избирательного законодательства.

<29> Костюков А.Н. Практика современного российского конституционализма // Современный конституционализм: вызовы и перспективы. М., 2014. С. 455 - 456.

Тот факт, что Конституция Российской Федерации не содержит специальной главы об избирательной системе и подробно не регулирует порядок организации и проведения выборов, не дает основания полагать, что законодательная власть обладает неограниченной свободой в определении электоральных предпочтений и "не развязывает ей руки" для постоянного пересмотра электоральных правил. Осуществляя свои нормотворческие полномочия, парламент обязан помнить, что свободные выборы наряду с референдумом являются в соответствии с Конституцией России высшим выражением власти народа (ст. 3, ч. 3), а без права избирать и быть избранными в органы государственной власти и местного самоуправления немыслимо участие граждан в управлении делами государства (ст. 32, ч. 1 и 2). Это требует такого законодательного подхода к регламентации избирательных отношений, при котором не возникало бы и малейших сомнений ни в подлинной конституционно-правовой природе выборов, ни в демократичности и справедливости обеспечивающей их проведение избирательной системы.

Между тем российское законодательство о выборах отличается крайней нестабильностью и непрерывным реформированием. Подтверждением тому могут служить перманентные колебания в выборе оптимального соотношения мажоритарной и пропорциональной избирательной систем, в определении требований, предъявляемых к соискателям выборных должностей, круга субъектов выдвижения кандидатов (списков кандидатов), способов поддержки состоявшегося выдвижения, сферы применения выборов и перечня избираемых непосредственно гражданами представителей публичной власти, сроков полномочий выборных должностных лиц и оснований их досрочного прекращения, правил голосования и установления результатов выборов, системы судебных гарантий избирательных прав. И это далеко не полный перечень ставших практически постоянными электоральных метаморфоз <30>.

<30> Подробнее см.: Князев С.Д., Арановский К.В. Выборы и избирательное право в современной России: тенденции развития и перспективы // Российское право: образование, практика, наука. 2009. N 4. С. 18 - 25.

Стоит ли удивляться тому, что в общественном сознании такого рода колебательные движения зачастую воспринимаются крайне негативно. В них вполне предсказуемо видят нежелание политической элиты следовать установленным правилам и стремление всякий раз наилучшим образом приспособить их к своим электоральным нуждам, нередко имеющим мало общего с конституционным предназначением института выборов. И такие оценки не лишены оснований. В противном случае Конституционному Суду Российской Федерации не пришлось бы подвергнуть дисквалификации нормы, позволявшие субъектам Российской Федерации устанавливать пропорциональную избирательную систему на выборах в любых муниципальных образованиях (Постановление от 7 июля 2011 г. N 15-П), отказывать избирателям в праве оспаривать в суд итоги голосования и (или) результаты выборов (Постановление от 22 апреля 2013 г. N 8-П), а политическим партиям - произвольно подходить к замещению вакантных депутатских мандатов вне зависимости от формально определенных критериев, увязывающих выбор региональной группы, зарегистрированному кандидату из которой передается вакантный мандат, с результатами волеизъявления избирателей (Постановление от 19 декабря 2013 г. N 28-П).

Опасность маятникового конституционализма состоит также в том, что он способен существенно дискредитировать конституционную ценность гражданского доверия к публичной власти. Как неоднократно отмечал Конституционный Суд Российской Федерации, из требований статей 1 (ч. 1), 2, 17, 18, 19 и 55 (ч. 2 и 3) Конституции России вытекает принцип поддержания доверия граждан к закону и действиям государства, который предполагает сохранение разумной стабильности правового регулирования и недопустимость произвольных изменений в действующей системе норм (Постановления от 24 мая 2001 г. N 8-П, от 20 апреля 2010 г. N 9-П, от 20 июля 2011 г. N 20-П, от 2 марта 2012 г. N 8-П и др.). Очевидно, что применительно к вопросам, имеющим прямую конституционную подоплеку, значение данного принципа возрастает многократно.

Стремление совершенствовать законы, включая конституционные, неустранимо. Серьезные причины для этого найдутся всегда, т.к. трудно представить себе, чтобы один и тот же законодательный текст одинаково благосклонно воспринимался всеми. Нетрудно предположить, что дефицит намерений усовершенствовать конституционно-правовое поле, избавить его от изъянов и недостатков едва ли может иметь место при любом состоянии конституционного правопорядка. Важно отчетливо осознавать, что сила конституции кроется не в абстрактном совершенстве ее положений и не в отвлеченных рассуждениях о ее ценностях, а в последовательном восприятии имеющихся конституционных правил и неукоснительном следовании им даже тогда, когда это не сулит какой-либо персональной или корпоративной выгоды. Постоянная же "погоня" за улучшением конституции, какими бы "гомеопатическими" ни были его "дозы", вкупе с игнорированием действующих конституционных норм вредит конституционному делу, как правило, безотносительно намерений инициаторов соответствующих перемен. Не случайно немецкий писатель К. Берне на вопрос о том, какая конституция является наилучшей, отвечал: "...та, что лучше всего выполняется".

В заключение уместно будет привести и слова известного русского поэта Н. Рубцова, который, отталкиваясь от особенностей отечественных нравов и обычаев, писал:

В России не умеют ждать,

В России правит нетерпенье,

И неуемное стремленье

Все радикально поменять.

Хотелось бы все же надеяться, что действующая Конституция Российской Федерации сможет "уберечься" от реформаторского "зуда", а те, от кого зависит ее будущее, отчетливо осознают, что восприятие и освоение конституционализма связаны отнюдь не с принятием или пересмотром положений Конституции, а с длительным и весьма сложным процессом созидания конституционного порядка, который может быть только непрерывным и невозможен без твердой поддержки со стороны государства и гражданского общества.

Литература

  1. Авакьян С.А. Проекты законов о поправках к Конституции Российской Федерации // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 2. С. 20 - 25.
  2. Арановский К.В. Роль Конституции в политико-правовом обустройстве России: исходные обстоятельства и современные ожидания / К.В. Арановский, С.Д. Князев // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. N 3.
  3. Боброва Н.А. 20 лет и 20 недостатков Конституции России // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 3. С. 33 - 37.
  4. Варламова Н.В. Конституционализм: вариативность понятия // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. N 5.
  5. Зорькин В.Д. Правовой путь России. М., 2014.
  6. Зорькин В.Д. Современный мир, право и Конституция. М., 2010.
  7. Институты конституционного права / Отв. ред. Л.В. Андриченко, А.Е. Постников. М., 2011.
  8. Князев С.Д. Выборы и избирательное право в современной России: тенденции развития и перспективы / С.Д. Князев, К.В. Арановский // Российское право: образование, практика, наука. 2009. N 4.
  9. Конституционное право: университетский курс. Т. I / Под ред. А.И. Казанника, А.Н. Костюкова. М., 2015.
  10. Костюков А.Н. Практика современного российского конституционализма // Современный конституционализм: вызовы и перспективы. М., 2014.
  11. Кутафин О.Е. Российский конституционализм. М., 2008.
  12. Кюппер Г. Конституционное развитие в Венгрии в 2011 - 2013 годах: конец демократии все еще за горами, но горы стали чуть ниже // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. N 5.
  13. Маклаков В.В. Конституционное право зарубежных стран. М., 2006.
  14. Манасян А.А. Стабильность конституции как важнейшая предпосылка укрепления конституционализма в современных государствах // Сравнительное конституционное обозрение. 2013. N 5.
  15. Осейчук В.И. Несвоевременные мысли о конституционной реформе в России // Закон и право. 2014. N 8.
  16. Ответы академика О.Е. Кутафина на вопросы "Российского юридического журнала" (интервью брала Е.С. Шугрина) // Российский юридический журнал. 2008. N 6.
  17. Панюшкин В. День Конституции // Законы мужской природы. М., 2012.
  18. Пугачев А.Н. Объем, язык и стиль конституции // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 10. С. 8.
  19. Румянцев О.Г. 20-летие Конституции Российской Федерации: уроки истории, перспективы развития // Журнал конституционного правосудия. 2014. N 2. С. 10 - 21.
  20. Советское конституционное право / Под ред. С.И. Русиновой, В.А. Рянжина. П., 1975.
  21. Страшун Б.А. Конституционализм: идея, реальность и возможная перспектива // Сравнительное конституционное обозрение. 2011. N 5.
  22. Троицкая А.А. Пределы пересмотра конституции: формальный и содержательный аспекты // Вестник Московского университета. Серия "Право". 2010. N 1.
  23. Шахрай О.М. Неизвестная Конституция. Constitutio incognita. М., 2013.
  24. Эбзеев Б.С. Конституция, государство и личность в России: философия российского конституционализма // Конституционное и муниципальное право. 2013. N 11. С. 14 - 23.
  25. Юсубов Э.С. Дискурс о стабильности Конституции Российской Федерации 1993 г. // Конституционное и муниципальное право. 2014. N 1. С. 14.