Мудрый Юрист

Правовые последствия запрета на распоряжение имуществом (п. 2 ст. 174.1 ГК РФ)

Костко В.С., юрист.

Автор анализирует новое правило, установленное п. 2 ст. 174.1 ГК РФ. Рассматриваются проблемы правовой природы запрета на распоряжение имуществом и последствия установления ареста. Проводится разграничение применения п. 5 ст. 334 и п. 2 ст. 174.1 ГК РФ.

Ключевые слова: недействительная сделка; actio Pauliana; неосновательное обогащение; оспаривание сделок в банкротстве; арест.

Legal implications of disposal of assets prohibition (Art. 174.1(2) of the Civil Code of the Russian Federation)

V.S. Kostko

Kostko V.S. (Moscow), Lawyer.

The author analyze the new regulation according to the Art. 174.1(2) of the Civil Code of the Russian Federation. Contemplate problems of legal nature of court prohibition to disposal a property and consequences of estate seizure. Distinctions are made between Arts. 334(5) and 174.1(2) of the Russian Civil Code.

Key words: invalidity of a transaction; actio Pauliana; unjust enrichment; challenging of the transactions in the bankruptcy procedures; seizure.

Норма п. 2 ст. 174.1 ГК РФ ввела неизвестную ранее отечественному праву конструкцию: нарушение запрета на распоряжение спорным имуществом, установленного судом или в ином предусмотренном законом порядке, не препятствует реализации прав заинтересованного лица. Однако если приобретатель имущества не знал и не должен был знать о запрете, то взыскатель лишается такой возможности.

Несложно заметить, что данная норма похожа на правила § 135 и 136 ГГУ. Подобные сделки, совершаемые в нарушение запрета, именуются относительно недействительными <1>. Хотя в доктрине отечественного гражданского права понятие относительно недействительной сделки считается тождественным понятию оспоримой сделки <2>. Впрочем, нужно обратить внимание на сферу применения § 135 и 136 ГГУ: ввиду существования в германском праве абстрактной распорядительной сделки смысл этих норм состоит в действительности или недействительности распорядительной части <3>. Российское право не знает такого расчленения, поэтому введение в отечественное право вышеуказанной нормы, даже если считать ее подобной нормам ГГУ, неизбежно приводит к совершенно иному регулированию, соответствующему системе ГК РФ <4>.

<1> Егоров А., Громов А. Практический комментарий к первому и второму блокам изменений в ГК РФ. Самые значимые правки. М.: Актион-Медиа, 2014. С. 103.
<2> Новицкий И.Б. Сделки. Исковая давность // Новицкий А.Б. Избранные труды по гражданскому праву: В 2 т. Т. I. М.: Статут, 2006. С. 255.
<3> См., например: McGuire M.-R. National Report on the Transfer of Movables in Germany // National Reports on the Transfer of Movables in Europe. Vol. 3: Germany, Greece, Lithuania, Hungary / W. Faber, B. Lurger (eds.). Sellier, 2011. P. 41 (доступно в Интернете по адресу: http://www.peacepalacelibrary.nl/ebooks/files/333729536.pdf): Василевская Л.Ю. Приобретение права собственности от неуправомоченного лица: германский и российский опыт // Законодательство. 2004. N 8.
<4> О проблемах применения новой нормы ст. 174.1 ГК РФ см.: Скловский К.И. Сделка и ее действие (2-е изд.). Комментарий главы 9 ГК РФ (понятие, виды и форма сделок. Недействительность сделок). М.: Статут, 2015. С. 146 - 156.

1. Соотношение п. 2 ст. 174.1 ГК РФ и недействительных сделок 1.1. Недействительные (ничтожные) сделки

Прежде всего необходимо понимать, в чем состоят те последствия нарушения запрета <1>, о которых упоминает п. 2 ст. 174.1 ГК РФ. Изучение ГГУ в этом нам не поможет, поскольку в отношении последствий нарушения § 135 не отличается от § 136: в обоих случаях распорядительная часть оказывается недействительной (разница лишь в источнике запрета).

<1> В настоящей статье для удобства под запретом, указанным в п. 2 ст. 174.1 ГК РФ, мы будем понимать лишь арест (причем в основном в качестве обеспечения иска).

В юридической литературе встречается мнение о недействительности (ничтожности) подобных сделок в соответствии с ГК РФ. Например, А.М. Демкина, комментируя п. 2 ст. 174.1 ГК РФ, пишет, что сделка действительна лишь в случае добросовестности: "...когда приобретатель имущества является добросовестным... совершенная им сделка будет действительной и права лица, обеспеченные подобным запретом, не будут реализованы" <1>. Значит, a contrario недобросовестность ведет к недействительности сделки.

<1> Гражданский кодекс Российской Федерации. Сделки. Решения собраний. Представительство и доверенность. Сроки. Исковая давность. Постатейный комментарий к главам 9 - 12 / Под ред. П.В. Крашенинникова. М.: Статут, 2013 (автор комментария к ст. 174.1 - А.М. Демкина) (СПС "КонсультантПлюс").

Л.В. Санникова в другом комментарии прямо указывает на ничтожность: "Такое лицо вправе осуществить свои права, поскольку сделка недействительна с самого начала" <1>.

<1> Гражданский кодекс Российской Федерации. Постатейный комментарий к главам 6 - 12 / Под ред. д.ю.н., проф. Л.В. Санниковой. М.: Статут, 2014. С. 228 (автор комментария к ст. 174.1 - Л.В. Санникова).

Разумеется, вопрос о недействительности справедливо возникает уже по той причине, что анализируемая норма расположена в § 2 ГК РФ. В самом деле, если законодатель поместил данную норму в главу о недействительности сделок, то что же еще он мог иметь в виду? Все же технически подобную сделку вряд ли можно квалифицировать таким образом. Дело в том, что все последствия недействительной сделки связаны исключительно с ее недействительностью (ст. 167 ГК РФ). В отношении исполненной сделки это проявляется в реституции. Но анализируемые сделки вызывают именно те последствия, ради которых они и заключались. Так, если совершается договор купли-продажи, то возникают соответствующие права и обязанности, вещь передается покупателю в собственность и т.д. Хотя определенные лица, невзирая на сделку, могут реализовывать свои права в отношении спорного имущества, последствием недействительности это не является, ведь реституция состоит в возврате исполненного стороне сделки, а не в передаче иным лицам.

Используемые законодателем формулировки неслучайны. Если в п. 1 ст. 174.1 ГК РФ ничто не помешало упомянуть недействительность при нарушении установленного законом запрета (хотя значение этого положения вовсе не ясно, поскольку оно отсылает к норме о недействительности части сделки <1>, к которой распоряжение вообще никак отнести нельзя), то в п. 2 намеренно употреблены иные слова и выражения. Можно привести в пример ГГУ: в § 136 специально указано на то же последствие, что и в § 135, т.е. недействительность распорядительной части. Очевидно, что в п. 2 ст. 174.1 ГК РФ выражение "не препятствует реализации прав" введено, чтобы подчеркнуть иную правовую природу конструкции. Объяснить иначе отказ законодателя от использования классической формулировки о недействительности невозможно. При этом А. Егоров и А. Громов почему-то считают, что формулировка "не препятствует реализации прав" еще не означает, что законодатель не говорит о недействительности, поскольку в § 135 ГГУ написано об "отсутствии правового эффекта сделки" <2>. Но для таких выводов нет оснований. Отсутствие правового эффекта как раз подходит под определение недействительности. Аналогия с ГГУ невозможна и по той причине, что § 135 ГГУ, устанавливающий общее правило, должен соответствовать не п. 2, но п. 1 ст. 174.1 ГК РФ. В таком случае в п. 2 ст. 174.1 ГК РФ законодатель должен был, как и в п. 1, написать о недействительности сделки в части распоряжения. Но, как видно, в п. 2 написано совершенно иное.

<1> Ведь часть сделки - это тоже сделка (см., например: Мейер Д.И. Русское гражданское право (в 2 ч.). По исправленному и дополненному 8-му изд., 1902. 3-е изд., испр. М.: Статут, 2003. С. 235 - 236).
<2> Егоров А., Громов А. Указ. соч. С. 106.

Вызывает сомнения и приводимый А.М. Демкиной пример применения п. 2 ст. 174.1 ГК РФ. Автор ссылается на ст. 1302 ГК РФ, согласно которой арест может быть наложен на все экземпляры произведения, в отношении которых предполагается, что они контрафактные. Норма ст. 174.1 ГК РФ говорит о таком последствии, как реализация прав заинтересованного лица; она применяется при обеспечении требований кредитора, когда реализация права осуществляется за счет арестованного имущества, т.е. кредитор может потребовать передачи вещи, обращения на нее взыскания и т.п. также норма защищает и приобретателя, позволяя предъявлять требования, вытекающие из совершенной в нарушение запрета сделки, или же вовсе не отдавать вещь. Контрафактные произведения арестовываются не для того, чтобы взыскатель мог реализовывать свои права за счет них. Они подлежат изъятию из оборота и уничтожению (п. 4, 5 ст. 1252 ГК РФ). Очевидно, что и осведомленность приобретателя не влияет на контрафактность товара. Скорее всего, такие сделки должны быть признаны ничтожными.

Я.Е. Парций считает, что нарушение упоминаемого п. 2 ст. 174.1 ГК РФ запрета "не меняет юридическую квалификацию нарушения данного запрета как нарушения закона, поскольку такой порядок наложения запрета установлен законом" <1>. Отсюда следует вывод, что при нарушении запрета применяются ст. 166 и 168 ГК РФ, т.е. сделка недействительна. С таким мнением согласиться нельзя. Во-первых, из этого рассуждения следует, что нет никакой разницы между запретами, указанными в п. 1 и 2 ст. 174.1 ГК РФ. Но, как было показано выше, законодатель различает эти два случая. Во-вторых, когда нарушение запрета является нарушением закона, источником запрета должна быть именно норма. Как видно из доводов автора, закон лишь устанавливает порядок наложения запрета, но не сам запрет.

<1> Парций Я.Е. Постатейный комментарий к Федеральному закону от 7 мая 2013 г. N 100-ФЗ "О внесении изменений в подразделы 4 и 5 раздела I части 1 и статью 1153 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации" (СПС "КонсультантПлюс").

Л.А. Чеговадзе и С.Н. Касаткин полагают, что совершенная в нарушение ареста сделка не является недействительной из-за того, что отсутствуют какие-либо юридические последствия от действий с имуществом <1>. Такой вывод явно противоречит обсуждаемой норме. Во-первых, закон говорит не просто о действиях с имуществом, но о сделке. Стало быть, уже говорится о юридических последствиях. Во-вторых, зависимость реализации прав от добросовестности приобретателя - это, безусловно, правовое последствие.

<1> Чеговадзе Л.А., Касаткин С.Н. Недействительность и иные правовые последствия сделок // Законы России: опыт, анализ, практика. 2014. N 5.

Введение обсуждаемой нормы призвано подчеркнуть, что сделки в нарушение ареста действительны, поскольку только в таком случае можно эффективнее, чем это позволяют сделать нормы о недействительности, соблюсти и права приобретателя, и права кредитора. Поскольку последствие недействительности состоит в реституции, взыскатели не заинтересованы в том, чтобы спорное имущество снова было возвращено должнику (и сам должник может быть не заинтересован в принудительном исполнении такого решения, либо возврат может быть невозможен по иным причинам (например, в случае ликвидации)).

1.2. Относительно недействительные сделки

Остается вопрос, можно ли причислить сделки в нарушение ареста к относительно недействительным сделкам. О.В. Гутников выделяет такие юридические факты на том основании, что они не создают последствий только для определенных лиц <1>. Между тем поскольку сделка вообще создает права и обязанности только для указанных в сделке лиц, то и недействительность всегда затрагивает не всех, а лишь конкретных субъектов: реституция означает возврат исполненного сторонам и никаким иным лицам; права и обязанности из недействительной сделки также не возникают только для сторон.

<1> Гутников О.В. Недействительные сделки в гражданском праве. Теория и практика оспаривания. М.: Бератор-Пресс, 2003. С. 118 - 119.

То, что речь не идет о недействительности, видно из примера указанного ученого, который ссылается на Д.М. Генкина: когда имеется требование о передаче вещи в собственность, но должник в нарушение установленного запрета продает ее, взыскатель все равно имеет право требовать выдачи от приобретателя. Такое право требования взыскателя не описано в ст. 167 ГК РФ. И наличие права требования именно к приобретателю означает действительность такой сделки. Как отмечал сам Д.М. Генкин, "немыслимо себе представить сделку, действующую в отношении контрагентов и всех третьих лиц, за исключением лишь некоторых лиц" <1>, и далее автор приходит к выводу: "...сделка, заключенная должником с третьим лицом, почитается сама по себе действительной как до возбуждения спора кредитором, так и после, а раз так, то она должна быть признана действительной и по отношению к кредитору" <2>.

<1> Генкин Д.М. Относительная недействительность сделок // Юридический вестник. 1913 - 1914. Кн. VII - VIII (III - IV). С. 234.
<2> Там же.

Иногда упоминают о юридических последствиях сделки для третьих лиц в отношении сделок, подлежащих государственной регистрации. Однако смысл регистрации состоит в осведомленности о сделке <1>, публичной достоверности, а с точки зрения правовых последствий она является лишь фактом, в силу которого возникает публичная обязанность для сторон сделки обратиться за регистрацией, что никак нельзя квалифицировать в смысле частноправовых последствий для третьих лиц. Когда, несмотря на установленное законом последствие в виде недействительности за нарушение условия о форме договора (договор доверительного управления недвижимостью) или несмотря на отсутствие прав на вещь (заключение договора аренды лицом, не имеющим права собственности на вещь и не уполномоченным собственником), ВАС РФ пишет об относительной недействительности (Определение ВАС РФ от 8 июля 2013 г. N ВАС-5257/13 <2>), сторона лишается права ссылаться на недействительность договора, поскольку ее поведение свидетельствовало о признании сделки действительной (такая сделка исполнялась). Иными словами, подобное регулирование ближе к доктрине эстоппель, чем к регулированию недействительности сделок.

<1> В пример можно привести позицию ВАС РФ, изложенную в информационном письме Президиума ВАС РФ от 25 февраля 2014 г. N 165 "Обзор судебной практики по спорам, связанным с признанием договоров незаключенными".
<2> Интересно отметить, что про относительную недействительность было сказано лишь в Определении о передаче дела в Президиум ВАС РФ, тогда как в Постановлении Президиума ВАС РФ, хотя мысль о действии договора между сторонами и воспроизводится, ссылка на относительную недействительность была удалена.

Можно заметить и то, что в отечественном праве недействительность всегда касается только таких последствий сделки, как исполнение и юридический результат, преследуемый сделкой (установление обязательства, связывание воли лиц на будущее время, возникновение права у цессионария и прекращение у цедента и т.п.). Во всех тех случаях, когда говорят о правовом эффекте сделки для третьих лиц, имеют в виду совершенно иные последствия, которые и не охватываются недействительностью. Так, когда упоминается невозможность незарегистрированной сделки создать последствия для третьих лиц (указанных в ст. 617 ГК РФ), речь вообще не об устанавливаемых сделкой правовых эффектах, что уже не может означать недействительность в любом смысле. Замена арендодателя на приобретателя вещи, конечно, является правовым последствием для покупателя, но не вытекает из сделки, поскольку арендатор и арендодатель не вправе установить для покупателя обязательство помимо его воли. Или когда В.К. Райхер писал об "отраженном", косвенном действии обязательства <1>, явно не имелось в виду, что оно следует непосредственно из сделки и его можно признать недействительным отдельно от сделки: скажем, такое действие обязательства, как последствия для кредиторов несостоятельного должника, следует, конечно, не из сделки, но из закона.

<1> Райхер В.К. Абсолютные и относительные права. К проблеме деления хозяйственных прав // Известия экономического факультета Ленинградского политехнического института. 1928. Вып. 1.

Когда оспаривается не вся сделка, а только часть, это происходит лишь по той причине, что такая часть сама является сделкой. Но тогда перед нами будет обычная недействительная сделка (в той самой недействительной части) - все иные сделки (части сделки) будут полностью действительны <1>.

<1> К слову, хотя бы по этой причине п. 1 ст. 174.1 ГК РФ никак нельзя рассматривать как норму, посредством которой вводится абстрактная распорядительная сделка, ведь он отсылает к ст. 180 ГК РФ, посвященной недействительности части сделки.

Можно обратить внимание и на то, что относительно недействительная сделка мало чем отличается от действительной: права и обязанности из такой сделки возникают, право собственности приобретатель получает и т.д. Другое дело, что лицо, в пользу которого установлен запрет, получает возможность предъявить требование несмотря на эту сделку. Отсюда и говорят, что для взыскателя сделки как бы нет, для него она как бы ничтожная. Но истинная ничтожность означает, что у сторон не возникают те права, на которые направлена сделка. Если же сделка вызвала те последствия, для которых совершена, то она действительна. К тому же и для третьих лиц сделка есть: когда взыскатель предъявляет требование к приобретателю, он знает, что ответчик является собственником, и рассматривает его в таком качестве (потому и заявляет к нему требование).

По немецкому праву последствие относительной недействительности проявляется, например, в том, что взыскатель вправе потребовать от должника права на вещь, а впоследствии - передачи вещи от приобретателя. Как было сказано, это возможно только по той причине, что недействительной оказывается распорядительная часть сделки, посредством которой передается право. Поскольку распорядительная сделка ГК РФ не предусмотрена, то отпадает и всякая возможность проводить аналогии с ГГУ. В частности, если покупатель предъявил иск о вещи на основании ст. 398 ГК РФ, но должник во время спора продал и передал ее другому лицу, нарушив обеспечение, покупатель никак не может заявить требование о передаче ему права на вещь (право собственности и не передается сделкой) <1>. Поскольку должник являлся собственником, то приобретатель стал новым собственником в силу ст. 218 и 223 ГК РФ, и только от него вещь теперь может быть получена в собственность.

<1> О переходе права собственности см. подробнее: Скловский К.И. Собственность в гражданском праве. 5-е изд., перераб. М.: Статут, 2010.

Д.М. Генкин полагал, что оспаривается не сделка, а только ее определенный результат <1>. Другой цивилист, А.Х. Гольмстен, видел основание для вывода об относительной недействительности как раз в оспаривании некоторых последствий сделки. Он писал: "...акт безупречен сам по себе и парализуется лишь то или иное его последствие... Не всякий же иск о недействительности должен непременно поразить акт в самом его корне, лишить его всякого значения..." <2>.

<1> Генкин Д.М. Указ. соч. С. 225.
<2> Гольмстен А.Х. Учение о праве кредитора опровергать юридические акты, совершенные должником в его ущерб, в современной юридической литературе. СПб.: Тип. М.М. Стасюлевича, 1894. С. 39 - 40.

Хотя тезис о способности иска о недействительности быть направленным лишь на некоторые последствия сделки рассматривается как бесспорный, полагаю, что основания для подобных выводов отсутствуют. Возможно, правильнее было бы говорить, что истец не обязан требовать применения всех возможных последствий недействительности, но это не означает, что сделка в тех последствиях, которые не были оспорены, стала действительной. Ведь во многих случаях, когда ничтожные сделки вообще не оспорены, они исполняются и влекут последствия как действительные не потому, что они вдруг оказались действительны, а потому, что не обнаружилось интереса к спору об их недействительности <1>.

<1> Скловский К.И. Сделка и ее действие (2-е изд.). Комментарий главы 9 ГК РФ (понятие, виды и форма сделок. Недействительность сделок). С. 16 - 18.

А если требуется избавиться от правового результата сделки (целиком или в части), то оспаривают всегда саму сделку. Ведь процесс оспаривания состоит в признании того, что совершенное действие, имеющее все признаки сделки, не вызвало соответствующих правовых последствий. Так, ст. 12 ГК РФ знает такой способ защиты, как признание сделок, а не их последствий недействительными. Причем отечественное право никогда и не знало такого способа защиты, как признание недействительным последствия, результата сделки, а не самой сделки.

Совершенно невозможно говорить и об оспаривании материального результата, т.е. действий по исполнению. По меткому выражению И.Б. Новицкого, "[ф]акт никак не может превратиться в "не факт" <1>. Воздействуя лишь на сознание субъектов, право не имеет средств для того, чтобы каким-то образом аннулировать осуществленное исполнение и отменить данный факт <2> (для этого требуется другой факт - возврат исполненного, который и достигается посредством регулирования поведения сторон сделки реституцией). Недействительность состоит в том, что совершаемые действия не достигают своей юридической (т.е. нематериальной) цели - того правового результата, на который они были направлены. Исполнение же всегда направлено на материальный результат (передать вещь, выполнить работу, оказать услугу), и этим оно схоже с деликтом, который также преследует не юридический результат (т.е. ответственность), а известную материальную цель (например, присвоение чужой вещи). Прекращение обязательства связывается не с целью сторон, как было бы в случае со сделкой, а с тем действием, которое соответствует договору, т.е. надлежащим исполнением (ст. 408 ГК РФ) <3>. Это само по себе и делает бессмысленным вопрос о признании действий по исполнению недействительными. Обычно приводимый контраргумент о возможности оспаривания действий в рамках банкротства не достигает своей цели, поскольку подчиняется другой логике и регулируется другим правовым институтом, о чем будет подробнее сказано далее. Если сделка совершается с целью передать (не)исключительное право, право требования, то такая сделка и не исполняется, а результат связан непосредственно со сделкой (или с указанным в ней фактом), что исключает обжалование какого-либо результата отдельно от сделки.

<1> Новицкий И.Б. Указ. соч. С. 251.
<2> Как писал Пухта, владение не может приобретаться ipso jure (см.: Пухта Г.Ф. Курс римского гражданского права. Т. I. М.: Тип. "Современных известий", 1874. С. 515). Посредством фикции также невозможно достигнуть такого результата, поскольку она является лишь приемом, на основании которого одни факты регулируются (рассматриваются) правом как иные факты (см. подробнее: Ширвиндт А.М. Значение фикции в римском праве. М.: Статут, 2013). Понятно, что выходит бессмыслица, если факт исполнения учитывать как отсутствие исполнения, ведь вещи от этого обратно не вернутся (если были переданы), результат работ не превратится в материалы и затраченный труд и т.д.
<3> Иногда говорят, что цель исполнения - прекратить обязательство. Но это не цель, а мотив исполнения (Скловский К.И. Сделка и ее действие (2-е изд.). Комментарий главы 9 ГК РФ (понятие, виды и форма сделок. Недействительность сделок). С. 56). Также считает и Е.Я. Мотовиловкер (Мотовиловкер Е.Я. Спорные вопросы теории сделок // Вестник гражданского права. 2011. Т. 11. N 4).

Поэтому сам по себе довод о том, что обычно оспариваются все последствия сделки, но можно оспорить лишь некоторые из них, не находит своего подтверждения. Допустимо оспаривать сделку, но не ее результат сам по себе, не отдельные ее последствия.

Показательно, что Е. Годэмэ видел схожесть требования взыскателя с недействительностью только в том, что осуществляется возврат вещи в натуре <1>. Но такое последствие характерно и для иных институтов гражданского права: неосновательного обогащения, реституции, виндикации. Исходя из этих соображений, мы скорее должны заключить, что требования взыскателя не имеют отношения к недействительности.

<1> См.: Годэмэ Е. Общая теория обязательств / Пер. с франц. И.Б. Новицкого. М.: Юрид. изд-во МЮ СССР, 1948. С. 416.

Таким образом, необходимо прийти к выводу о том, что совершаемая в нарушение частного запрета сделка полностью действительна. Она не является ни относительно недействительной, ни тем более ничтожной.

2. Соотношение норм п. 2 ст. 174.1 и п. 5 ст. 334 ГК РФ. Судебный залог

Если перед нами действительная сделка, то какова же правовая природа последствий нарушения запрета (ареста)? Среди многих ведущих юристов, которые полагают, что анализируемая норма не говорит о недействительности, получил распространение взгляд о том, что п. 2 ст. 174.1 ГК РФ устанавливает судебный залог. Например, М.А. Ерохова пишет следующее: "Установленный в судебном порядке запрет на распоряжение имуществом является арестом, а гарантируемое в п. 2 ст. 174 ГК РФ кредитору право обратить взыскание на арестованное, но отчужденное вопреки аресту имущество схоже с залоговым правом и правилом о сохранении залога при отчуждении имущества (ст. 353 ГК РФ) при условии осведомленности покупателя о покупке заложенного имущества без согласия на сделку залогодержателя. Это первый шаг к оценке ареста как судебного залога" <1>.

<1> Ерохова М.А. Освобождение имущества от ареста в российском праве: вещный иск или административная процедура? // Aequum ius. От друзей и коллег к 50-летию профессора Д.В. Дождева. М.: Статут, 2014. С. 57 - 58.

Схожего мнения придерживается и такой авторитетный цивилист, как Р.С. Бевзенко <1>. На это, по его мнению, указывает право следования. Он ссылается на п. 5 ст. 334 ГК РФ (в ред. Федерального закона от 21 декабря 2013 г. N 367-ФЗ), согласно которой лицо, в чьих интересах был наложен запрет на основании ст. 174.1 ГК РФ, обладает правами залогодержателя с момента вступления в силу решения суда. Не исключает такого толкования и А. Егоров <2>.

<1> http://zakon.ru/blogs/chto_takoe_prava_kreditora_obespechennye_zapretom_na_rasporyazhenie_imushhestvom_dolzhnika_p2_st_17/9393
<2> Егоров А., Громов А. Указ. соч. С. 106.

Подобная квалификация вызывает возражения. Рассматриваемая норма намного шире и устанавливает последствия, которые не охватываются указанным правом. Кроме того, необходимо различать случаи применения норм п. 2 ст. 174.1 ГК РФ и п. 5 ст. 334 ГК РФ, тогда как утверждается, что обе нормы говорят о залоге.

Прежде всего, если п. 2 ст. 174.1 ГК РФ для своего применения требует нарушения запрета, то п. 5 ст. 334 ГК РФ подразумевает возникновение дополнительных прав у взыскателя только в силу наличия запрета и вступления в силу решения суда, а не нарушения. Ни совершения сделки, ни недобросовестности не требуется, чтобы право залога считалось установленным. Скажем, если сделки в обход запрета не было, то норма п. 2 ст. 174.1 ГК РФ не подлежит применению. Но в силу п. 5 ст. 334 ГК РФ у кредитора тем не менее будут права залогодержателя с момента вступления в силу решения суда.

Можно предположить, впрочем, что новелла ст. 334 ГК РФ была направлена на уточнение весьма неясной по своему изложению нормы п. 2 ст. 174.1 ГК РФ (хотя и п. 1 ст. 174.1 ГК РФ ясностью не отличается). В этом отношении уместность распространения на данные отношения некоторых правил о залоге вполне очевидна. Во всяком случае, действие залога не нуждается в признании сделки недействительной. Идея судебного залога, по всей видимости, состоит в том, что каждый из кредиторов, обратившихся в суд, получает возможность участвовать в обращении взыскания на имущество - разница состоит лишь в старшинстве залогодержателя. Кажется, отечественная конструкция отвечает этой цели <1>, но только если мы говорим об обеспечении денежного требования. При этом известное положение нормы п. 3.1 ст. 80 Федерального закона от 2 октября 2007 г. N 229-ФЗ "Об исполнительном производстве" (далее - Федеральный закон об исполнительном производстве) не мешает такому толкованию, поскольку указанная норма не регулирует наложение ареста в качестве обеспечительной меры суда <2>. Между тем эта норма может привести к определенным трудностям, если арест накладывается, например, судебным приставом. Хотя п. 5 ст. 334 ГК РФ отсылает к ст. 174.1 ГК РФ, где сказано не только о судебном запрете, п. 3.1 ст. 80 Федерального закона об исполнительном производстве не позволит приставу арестовать имущество после вступления решения в силу, когда будет установлен залог.

<1> См., например, доводы Р.С. Бевзенко, изложенные в качестве тезисов к научному Круглому столу Юридического института "М-Логос" по теме "Проблемные вопросы новой редакции норм ГК РФ о залоге" (http://www.m-logos.ru/img/Tezis_Bevzenko_181114.pdf).
<2> Об этом свидетельствует сложившаяся судебная практика (см., например: Постановление ФАС Северо-Кавказского округа от 25 сентября 2012 г. по делу N А53-17384/2012; Постановление Семнадцатого арбитражного апелляционного суда от 27 октября 2014 г. по делу N А50-17732/2014).

Главное отличие правила п. 2 ст. 174.1 ГК РФ от правил о залоге видится в том, что он вводится с целью продажи спорного имущества и удовлетворения требований кредитора из его стоимости. Стало быть, это право может обеспечивать только денежные требования.

С этой позицией не согласна М.А. Ерохова, которая считает, что правила о залоге применяются и при реституции, и при кондикции, и при виндикации - вообще "независимо от того, какое требование было заявлено истцом - денежное или неденежное" <1>. Сложно согласиться с тем, что в неденежных требованиях будут применяться какие-либо правила о залоге. Понятно, что запрет (арест) может устанавливаться с целью обеспечения любых исков (сюда можно отнести вещные (виндикация, о разделе вещи), обязательственные требования об истребовании вещи и т.д.). Залог в этом случае невозможен, ведь кредитор не намерен продать вещь и получить лишь какую-то часть ее стоимости. В этом защита его прав и не состоит: при кондикции защита кредитора состоит в получении конкретной вещи; при реституции возвращается исполненное - та вещь, которая была передана; при виндикации интерес истца только в получении вещи во владение, соответственно, ни о какой стоимости говорить нельзя и т.д. Согласно абзацу второму п. 1 ст. 334 ГК РФ удовлетворение требований залогодержателя путем передачи ему предмета залога возможно только в предусмотренных законом случаях, но закон не содержит подобных положений насчет п. 5 ст. 334 ГК РФ.

<1> См. тезисы автора к научному Круглому столу Юридического института "М-Логос" по теме "Проблемные вопросы новой редакции норм ГК РФ о залоге" (http://www.m-logos.ru/img/Tezis_Erohovoi_181114.pdf).

Впрочем, применение правил о залоге вполне возможно при обеспечении кондикционного требования, если вещь утрачена, поскольку в таком случае приобретатель должен вернуть ее стоимость. Но при этом в обеспечение требования арест будет наложен, конечно, на имущество, которое не являлось предметом требования, и обеспечиваться в итоге будет денежное требование. То же самое возможно и в случае реституции, когда допускается требование о возврате стоимости (ст. 167 ГК РФ).

В неденежных требованиях не могут применяться и другие правила о залоге. Так, исключена замена вещи при ее гибели. Скажем, если был удовлетворен иск по ст. 398 ГК РФ, а после вещь погибла, то кредитор лишается соответствующего требования к ответчику: вещь не может быть заменена на другую. Кредитору остается требовать только убытки, расторгать договор и т.д. Залог же допускает замену предмета (ст. 345 ГК РФ). Сложно представить и старшинство залогов при обязательственном требовании об истребовании вещи или ее разделе (другом неденежном требовании), ведь норма ст. 342 ГК РФ говорит об удовлетворении требований кредиторов из стоимости вещи, тогда как неденежные требования такого не предполагают. Или, скажем, если арест обеспечивает виндикационный иск, то залога быть не может, поскольку истец является собственником. М.А. Ерохова в этом, напротив, видит возможность установления залога на свою же вещь. На это можно возразить следующими аргументами: залог подразумевает обеспечение обязательства, которого при виндикации никак быть не может (ст. 334, 337 ГК РФ); залогодателем всегда выступает лицо, отличное от взыскателя (ст. 335 ГК РФ); виндикационное требование исключает наличие созалогодержателей (ст. 335.1 ГК РФ) или старшинство залога (ст. 342 ГК РФ); нет никакого смысла в определении стоимости заложенной вещи, ведь удовлетворение требований взыскателя не может выражаться в продаже вещи; невозможны замена и восстановление предмета требования (также в иске будет отказано и при переработке вещи); невозможно применение правил об ограничениях, налагаемых на залогодержателя, и т.д.

Согласно п. 5 ст. 334 ГК РФ залог возникает, если это не противоречит его существу. Очевидно, когда запрет не обеспечивает денежное требование, это как раз такой случай.

К особенностям ГК РФ можно отнести то, что залог устанавливается только при наличии запрета, без обеспечительных мер никаких преимуществ кредитор не получает. Значит, в нашем варианте недостаточно обратиться в суд и получить решение - необходимо еще добиться обеспечения иска. Также в п. 5 ст. 334 ГК РФ установлено, что залог возникнет только после вступления решения об удовлетворении иска в законную силу. Следовательно, отождествление ареста и залога недопустимо уже по той причине, что обычной является ситуация, когда арест наложен, но залог еще не возник.

Это означает и то, что в п. 2 ст. 174.1 ГК РФ не предусмотрено права следования, которое характерно для залога. К примеру, вполне может оказаться, что до вступления решения в силу вещь уже будет принадлежать не должнику, а иным лицам, которые, в свою очередь, могли получить вещь от третьих лиц - даже не должника и т.п. Объяснить сохранение каких-либо прав взыскателя правом залога при этом невозможно, поскольку его в момент отчуждения и передачи вещи еще не существовало. Норма п. 5 ст. 334 ГК РФ устанавливает, что датой введения обеспечения определяется старшинство залогодержателей, но не момент возникновения залога. Права взыскателя обеспечиваются наличием ареста, и добросовестность проверяется знанием об аресте, а не залоге.

Право следования для залога установлено ст. 353 ГК РФ, что уже указывает на иную природу правила п. 2 ст. 174.1 ГК РФ, так как двух тождественных норм быть не может. В частности, когда указывается на то, что право следования при аресте подтверждает залог, тем самым скорее подтверждается, что залога нет, так как ссылаются не на ст. 353, а на ст. 174.1 ГК РФ. Причем в п. 2 ст. 174.1 ГК РФ и не сказано об установлении права на вещь и его сохранении при отчуждении. Говорится лишь о том, что нарушение запрета не препятствует реализации прав кредитора. Но возможность реализации имеющегося права, в защиту которого взыскатель обращается в суд, и получение права на вещь - это совершенно разные ситуации.

Стоит обратить внимание и на то, что, когда законодатель говорит о сохранении прав, он выражается иначе: прямо о сохранении сервитута написано в ст. 275 ГК РФ; в ст. 353 ГК РФ сказано "залог сохраняется"; в ст. 300 ГК РФ говорится о "сохранении права хозяйственного ведения"; ст. 617 ГК РФ озаглавлена "Сохранение договора аренды в силе при изменении сторон", а в п. 1 указано, что отчуждение вещи не является основанием для расторжения договора, и т.п. Как видно, право следования в нашем законе выражено словами о сохранении права. Если речь идет об обязательстве, то следование означает перемену стороны (как в аренде, когда приобретатель становится на место арендодателя). Заметно отличаются от этого формулировки ст. 174.1 ГК РФ. Но ведь там и не могло быть написано по-другому, поскольку законодатель сказал лишь о реализации права, которое есть у кредитора и которое защищается посредством иска: если покупатель требует передачи вещи в порядке ст. 398 ГК РФ, то именно такое право и обеспечивается арестом, ведь другого у взыскателя нет. И такое право, конечно, не является залогом - оно именно то, которое будет обеспечено арестом, т.е. конкретное требование из обязательства. Однако речь не идет о том, что всякое такое обеспеченное требование следует за вещью. Вряд ли законодатель хотел сказать, что приобретатель становится в обязательстве на место должника. Например, если обеспечено денежное требование, то между взыскателем и новым собственником не устанавливается такое же обязательство - кредитор может лишь потребовать вещь с целью реализации своего права по отношению к должнику. Тем более п. 5 ст. 334 ГК РФ говорит о совершенно другом правоотношении - залоге.

Когда обеспечено неденежное требование, можно также усмотреть установление нового обязательства между взыскателем и недобросовестным приобретателем в связи с нарушением ареста. При этом выражение "реализация права" должно толковаться расширительно, т.е. как право взыскателя реализовать свое требование за счет арестованного имущества: если обеспечено денежное требование - реализовать имущество, если неденежное - потребовать вещь и т.д. <1>.

КонсультантПлюс: примечание.

Монография В.А. Белова "Что изменилось в Гражданском кодексе?: Практическое пособие" включена в информационный банк согласно публикации - "Юрайт", 2014.

<1> В.А. Белов пишет следующее: "...сделки вопреки запрету в иных случаях (напр., аресту), наоборот, всегда действительны, но если будет доказано, что контрагент знал о запрете, они не препятствуют лицу, в интересах которого установлен запрет реализации своих прав на имущество" (выделено мной. - В.К.) (Белов В.А. Что изменилось в Гражданском кодексе? Практическое пособие. М.: Издательство "Юрайт", 2015 (СПС "Гарант")). Между тем эту мысль нельзя назвать точной, поскольку закон говорит о реализации обеспеченных арестом прав, а не прав на имущество.

Следует разделить области применения ст. 174.1 и 334 ГК РФ:

  1. запрет нарушается при обеспечении денежного иска, но до вступления в силу решения и потому до залога. Регулирование осуществляется ст. 174.1 ГК РФ, но не нормами о залоге. При совершении сделок с арестованным имуществом никакие правила о залоге еще применяться не будут. Действие нормы, стало быть, проявляется в обеспечении интересов как кредитора, так и приобретателя в ожидании вступления решения в силу;
  2. после вступления в силу решения, если обеспечены денежные требования, отношения регулируются правилами о залоге (п. 5 ст. 334 ГК РФ). При этом ст. 174.1 ГК РФ применяется, если приобретатель ссылается на получение имущества до вступления решения в силу. Ссылка на сохранение залога невозможна, так как при совершении сделок залога не было;
  3. после вступления в силу решения, когда обеспечено неденежное требование, правила о залоге не применяются, поскольку кредитор получает возможность реализовать права согласно п. 2 ст. 174.1 ГК РФ.

Однако и в случае обеспечения денежных требований законодателя нельзя назвать последовательным в части применения норм о залоге. Возникновение обеспечения после разрешения спора может привести к тому, что если в период с наложения ареста до вступления решения в силу должник впадет в банкротство, то залог не возникнет, а сам по себе арест никаких преимуществ взыскателю не создаст. С введением конкурсного производства арест должен быть снят <1> (ст. 126 Федерального закона от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)" (далее - Федеральный закон о банкротстве)), а п. 5 ст. 334 ГК РФ не предполагает, что залог возможен вне зависимости от наличия ареста на момент вступления решения в силу. Во всяком случае, из нормы не вытекает, что если ареста на момент вступления решения в силу не будет, то залог все равно подлежит установлению.

<1> С особенностями, предусмотренными Постановлением Пленума ВАС РФ от 23 июля 2009 г. N 59 "О некоторых вопросах практики применения Федерального закона "Об исполнительном производстве" в случае возбуждения дела о банкротстве". Причем это не вопрос, разрешаемый судом: арест отпадет в силу закона.

Конечно, вполне возможно возражение, что в п. 5 ст. 334 ГК РФ указано лишь на то, что арест должен был быть, но это никак не является требованием о наличии ареста на момент вступления решения в силу. Однако поскольку до вступления решения в силу права кредитора защищаются нормой ст. 174.1 ГК РФ, то после отмены ареста и до вступления решения в силу фигура недобросовестного приобретателя просто не может появиться. Как кредитор потребует обращения взыскания на вещь, отчужденную приобретателю, если не было ареста и ссылка на недобросовестность невозможна? Между тем если имело место отчуждение в нарушение ареста, то его дальнейшее отпадение по причине введения конкурсного производства не должно влиять на права кредитора, так как приобретатель уже стал недобросовестным в момент, когда нарушил арест. В то же время сложно представить, что при отмене ареста судом (когда отпала необходимость в обеспечении) сам факт его нарушения может повлиять на права приобретателя, даже если он и знал об обеспечительных мерах. Следовательно, в некоторых случаях под вопросом и самая главная функция залога - преимущества перед иными кредиторами. Пусть мы и говорим о частном случае банкротства, но обычно залог дает преимущества и на случай несостоятельности. Такое право залога действует у нас, стало быть, ограниченно и в полной мере обеспечивает права кредиторов только после разрешения спора и только в случае наличия запрета.

Возможно указать и на иные различия в действии ст. 174.1 и ст. 334 ГК РФ. Согласно ГК РФ залог прекращается только в случае приобретения предмета залога добросовестным лицом (ст. 346, 352 ГК РФ). Если заложенное имущество было отдано в аренду, в отношении его было установлено вещное право и т.п., то такое право прекращается после обращения взыскания на предмет залога или его поступления в собственность кредитора, если только он не согласится на его сохранение (ст. 346 ГК РФ). В этом случае закон не защищает добросовестное лицо. Очевидно, что запрет п. 2 ст. 174.1 ГК РФ касается не только отчуждения вещи, но и различных обременений, которые могут быть установлены должником. Норма прямо говорит о запрете распоряжения имуществом, а не только об отчуждении.

Попутно можно заметить, что Д.М. Генкин предлагал рассматривать эту ситуацию так, что кредитор предъявляет требование к недобросовестному лицу о снятии обременения <1>. В соответствии с ныне действующим законодательством такой способ защиты вряд ли возможен: его не предусматривает ст. 12 ГК РФ, и само по себе решение об удовлетворении такого иска окажется неисполнимым. К примеру, сложно представить требование кредитора к арендатору об отказе от аренды или иное подобное требование. Вероятно, оно будет состоять в обязании расторгнуть договор. Но арендатор (как и арендодатель) не вправе отказаться от договора в одностороннем порядке (ст. 310 ГК РФ). Кредитор вправе предъявить иск о признании права (обременения) отсутствующим и об истребовании вещи. Если же арест обеспечивал денежное требование, то допустим иск об обращении взыскания, в чем и будет сходство с залогом. Любые же возражения и притязания недобросовестного третьего лица на вещь не будут учитываться в силу п. 2 ст. 174.1 ГК РФ. Третье лицо после изъятия у него вещи вправе предъявить требование должнику в связи с нарушением договора. Точно такие же последствия будут, если обременения устанавливает недобросовестный приобретатель вещи: поскольку все сделки с вещью действительны, то и любые заключенные таким лицом договоры по поводу спорной вещи также действительны, а последствия их заключения определяются в зависимости от добросовестности контрагента. Такое действие нормы обусловлено прежде всего ее близостью к Паулианову иску.

<1> Генкин Д.М. Указ. соч. С. 235.

Нужно отметить, что в иностранной литературе конструкция, при которой наиболее расторопный кредитор получает преимущества за счет залога имущества должника, часто критикуется <1> - прежде всего с тех позиций, что нарушается равенство кредиторов (например, когда разные кредиторы находятся на разном расстоянии от должника, одним из них будет куда труднее обратиться в суд, чем другим, и т.д.), а для самого должника создается ситуация, когда кредиторам невыгодно ожидание финансового восстановления его состояния, что напрямую ведет к его банкротству. Поэтому применение конструкции судебного залога должно быть весьма осторожным и содержать установленные законом гарантии соблюдения прав как иных кредиторов, так и должника. Следует указать и на такую особенность нашей судебной системы, что добиться залога в суде общей юрисдикции намного легче, чем в арбитражном суде <2>. В этом также усматривается неравенство кредиторов, которое неминуемо приведет к злоупотреблениям, если последовательно применять правила о залоге на случай обеспечения.

<1> Tarzia G. Distribution of Assets // The Execution of Court Decisions in Civil Cases. Council of Europe Pub., 1998. P. 98 - 105.
<2> В одном из блогов сайта zakon.ru как раз обсуждается эта ситуация. Автор (П. Семенцов) верно отмечает, что арест в судах общей юрисдикции - это обычное дело, тогда как в арбитражном суде - редкость (http://zakon.ru/Discussions/pochemu_dolg_vygodnee_vzyskivat_v_sude_obshhej_yurisdikcii_a_ne_v_arbitrazhnom_sude/16799).

Итак, согласно п. 2 ст. 174.1 ГК РФ установление судебного залога весьма сомнительно и во всяком случае допустимо только при обеспечении денежного требования, поскольку:

  1. залог возникает не с момента ареста, а с момента вступления в силу решения суда, которым обеспеченное арестом требование было удовлетворено. Наличие ареста еще не означает залога на вещь.

При нарушении запрета на распоряжение (арест) будет выясняться вопрос не об осведомленности о залоге, но об аресте. Применяться будет норма п. 2 ст. 174.1 ГК РФ, а не ст. 353 ГК РФ. При этом п. 2 ст. 174.1 ГК РФ не устанавливает права следования, характерного для залога;

  1. данная норма применяется при нарушении ареста, тогда как согласно п. 5 ст. 334 ГК РФ право залога устанавливается независимо от нарушений при вступлении решения в силу;
  2. данная норма защищает добросовестное третье лицо при любом распоряжении имуществом, тогда как залог предусматривает добросовестное приобретение только при отчуждении;
  3. залог может обеспечивать лишь денежные требования, тогда как арест - любые;
  4. при обеспечении денежных требований применение норм о залоге вполне обоснованно, однако законодатель непоследователен (например, под сомнением остается введение залога, если арест был снят по причине введения конкурсного производства в отношении ответчика).

Возможно, правильнее было бы сказать о том, что если арест обеспечивал денежное требование, то после вступления решения в силу взыскатель получает возможность реализации вещи по правилам о залоге, но в то же время по своей правовой природе это не залог. Ведь п. 5 ст. 334 ГК РФ говорит не о том, что залог возникает (как это происходит в других случаях (см., например, п. 5 ст. 488 ГК РФ)), но о получении взыскателем прав и обязанностей залогодержателя.

3. Паулианов иск и неосновательное обогащение

Норма п. 2 ст. 174.1 ГК РФ устанавливает конструкцию, которая схожа с известным римскому праву институтом - Паулиановым иском <1>. Суть иска была такова, что при распоряжении должником имуществом кредиторы могли предъявить требование к приобретателю. При этом если приобретатель получал имущество по возмездной сделке, то он отвечал перед кредиторами в случае недобросовестности <2>. Е. Годэмэ прямо называл такую ситуацию относительной недействительностью, однако отмечал, что к недействительности данное требование не имеет непосредственного отношения <3>. Ученый указывал, что в современном праве такой иск воспринимается определенно как личный <4>.

<1> О схожести институтов упоминает К.И. Скловский (Скловский К.И. Сделка и ее действие (2-е изд.). Комментарий главы 9 ГК РФ (понятие, виды и форма сделок. Недействительность сделок). С. 152).
<2> По этой причине сложно согласиться с О.В. Сысоевой, которая полагает, что осведомленность приобретателя о целях должника не требовалась для Паулианова иска (см.: Сысоева О.В. Паулианов иск как способ защиты в процедурах банкротства // Право и экономика. 2011. N 10).
<3> Годэмэ Е. Указ. соч. С. 414 и сл.
<4> Там же. С. 416.

Вопрос о вещном или обязательственном характере этого требования связан с известной неясностью институций Юстиниана, когда говорится о праве кредиторов на выдачу вещи (eam rem petere). Между тем первоначально Паулианов иск являлся иском из причинения вреда, целью которого было взыскание штрафа, однако ввиду отсутствия у него строгой определенности достигалось возвращение вещи в натуре <1>. М. Пляниоль поэтому видел суть этого иска в возмещении вреда <2>.

<1> Пляниоль М. Курс французского гражданского права / Пер. с франц. В.Ю. Гартмана. Ч. 1: Теория об обязательствах. Вып. 1. Петроков: Изд. Тип. С. Панского, 1911. С. 73.
<2> Там же. С. 74.

Таким образом, требования взыскателя к приобретателю носят личный характер. Однако было бы неверно полагать, что приобретатель становится участником обязательства, которое установлено между взыскателем и должником. Его обязательство возникает в силу нарушения запрета на отчуждение и недобросовестности. На возникновение обязательства приобретателя обращал внимание и Д.М. Генкин, который также ссылался на немецких авторов (хотя они расходились во мнении о природе такого обязательства) <1>. Отвечает приобретатель только в размере стоимости приобретенного имущества.

<1> Генкин Д.М. Указ. соч. С. 249.

Как видно, по своему происхождению такое обязательство близко к обязательствам из причинения вреда. Но деликт, положенный в основу Паулианова иска, предполагал обман кредиторов, мошеннические намерения должника <1>. Норма п. 2 ст. 174.1 ГК РФ таких требований не предъявляет. Кроме того, в литературе всегда отмечалось, что злой умысел должника практически невозможно доказать <2>.

<1> См.: Санфилиппо Ч. Курс римского частного права: Учебник / Пер. с итал. И.И. Маханькова; Под общ. ред. Д.В. Дождева. М.: Норма, 2007. С. 301.
<2> См., например: Шершеневич Г.Ф. Учение о несостоятельности. Казань: Тип. Университета, 1890. С. 238.

Если исторически Паулианов иск связан с деликтом (поскольку взыскатель мог требовать от приобретателя уплаты штрафа), то обсуждаемая норма предусматривает только реализацию прав в отношении имущества. В том виде, в котором иски об отмене (формулировка М. Пляниоля) были восприняты современными гражданскими кодексами, они уже утрачивают общность с деликтом, хотя в некоторой части эта связь ощущается: например, оспаривание действий в рамках банкротства предусматривает недобросовестность кредиторов (в некотором смысле напоминающую вину).

Обязательство недобросовестного приобретателя, когда реализация прав взыскателя состоит в изъятии вещи, схоже с неосновательным обогащением. Так, Г. Дернбург, рассуждая об основаниях оспаривания действий должника его кредиторами, когда такие действия объективно неправомерны в отношении кредиторов, указывал, что в этом случае оспаривание имеет нечто общее с condictio sine causa <1>. К теории неосновательного обогащения обращались и в том случае, когда кредитор мог предъявить требование вне зависимости от добросовестности приобретателя (Паулианов иск допускал такое требование при безвозмездном отчуждении) <2>.

<1> См.: Дернбург Г. Пандекты. Т. 2: Обязательственное право. 3-е изд. М.: Универ. тип., 1911. С. 378.
<2> Otto V. Die Anfechtung von Rechtshandlungen, welche ein Schuldner, zu dessen Vermogen Konkurs nicht eroffnet ist, zum Nachtheile seiner Glaubiger vornimmt: Nach gemeinem, sachsischen und deutschem Reichsrechte. Rossberg, 1881. S. 13 - 14 (приводится по: Гольмстен А.Х. Указ. соч. С. 4).

К неосновательному обогащению такое обязательство можно отнести, видимо, по той причине, что отчуждение в обход запрета является недозволенным действием, препятствующим получению взыскателем спорного имущества (или удовлетворения за счет него). В общем виде неосновательное обогащение имеет место во всех случаях незаконного получения имущества <1>. Как видно, добросовестность приобретателя, в отличие от общих оснований кондикции, является ключевым фактом для предъявления требования. Но, как отмечает А.Л. Маковский, "недобросовестное обогащение (а оно вполне может быть виновным) охватывается понятием неосновательного обогащения..." <2>. Поэтому конструкция п. 2 ст. 174.1 ГК РФ, предусматривающая специальные основания для предъявления требования, все же может считаться кондикционным требованием.

<1> Маковский А.Л. Обязательства вследствие неосновательного обогащения // Маковский А.Л. О кодификации гражданского права (1922 - 2006). М.: Статут, 2010. С. 536.
<2> Там же. С. 537.

Но можно ли говорить о том, что приобретатель обогащается за счет взыскателя? Ведь имущество ему в соответствии с договором передает собственник, основание его получения устанавливается сделкой. Нельзя сказать, что вещь выбывает из имущества взыскателя. Между тем, по замечанию Е.А. Крашенинникова, на стороне потерпевшего необязательно должно наступать уменьшение имущества - достаточно, чтобы выгода причиталась ему по распределению благ <1>. Вполне возможно такое рассуждение: взыскатель должен был получить вещь или удовлетворение за счет вещи, но она становится собственностью третьего лица; раз уж выгода достается вместо взыскателя третьему лицу, то последнее и обязано возвратить имущество как неосновательное обогащение. На кондикцию указывает и то, что продажа спорного имущества первым приобретателем добросовестному приобретателю позволяет предъявить к первому требование о взыскании цены такой вещи <2>.

<1> См.: Комментарий к Гражданскому кодексу Российской Федерации. Часть вторая (постатейный) / Под ред. А.П. Сергеева. М.: Проспект, 2010 (автор комментария к ст. 1102 - Е.А. Крашенинников) (СПС "КонсультантПлюс").
<2> См., например: Пляниоль М. Указ. соч.

Таким образом, если запрет обеспечивает обязательственное требование взыскателя о передаче вещи в собственность, то права взыскателя при нарушении запрета похожи на требования о возврате неосновательного обогащения. Особо следует подчеркнуть, что это специальное требование, поскольку имеет значение добросовестность третьего лица. Как известно, кондикция применяется и при действительности сделки. Более того, обогащение и предполагает, что сделка, на основании которой приобретается вещь, действительна (третье лицо должно приобрести имущество в собственность <1>).

<1> Хотя это не всегда так, например при кондикции владения. Однако для целей настоящей статьи это неважно.

Скорее всего, кондикционными являются и требования о признании недействительными действий в рамках банкротства должника. В литературе встречается мнение, согласно которому появление норм об оспаривании действий в банкротстве свидетельствует о том, что исполнение обязательств причислено законодателем к сделкам <1>. К сделкам такие действия, видимо, заставляет причислять то, что в случае признания их недействительными имущество подлежит возврату, а это похоже на последствия аннулирования сделки. Но последствие оспаривания действий в рамках банкротства не является реституцией. Права кредиторов защищаются установлением обязательства вернуть имущество в конкурсную массу, а не возврата исполненного сторонам. Федеральный закон о банкротстве предусматривает специальные правила для сторон таких "сделок" (ст. 61.6). Например, если был оспорен договор оказания услуг, заключенный должником, по причине подозрительности сделки (ст. 61.2 Федерального закона о банкротстве), то контрагент будет обязан вернуть должнику полученную по договору плату, а после возврата он сможет включить свои требования в реестр. Соответственно, должник никакого возврата не осуществляет. Оспаривание такой сделки по правилам ст. 167 ГК РФ, если уж она была исполнена с обеих сторон, вообще невозможно, поскольку невозможна реституция (если истец не докажет интерес лишь в признании сделки недействительной). Если допустить реституцию, то стороны возвращают друг другу все полученное.

<1> См.: Кресс В.В. Последствия признания недействительной сделки должника по исполнению денежного обязательства в ходе рассмотрения дела о несостоятельности (банкротстве) // Закон. 2011. N 1. С. 177.

Кроме того, допустимость оспаривания в банкротстве сама по себе не может свидетельствовать о сделке. Как справедливо отмечается в юридической периодике, оспаривание вводится не только для исполнения обязательств, но и вообще для действий, которые к сделкам никак нельзя отнести (например, выплата заработной платы, уплата налогов, сборов и т.п.) <1>.

<1> См.: Андрианов А.Н. Правовая природа сдачи результата работ по договору строительного подряда. Продолжение дискуссии // Право и экономика. 2013. N 7.

Обязательство кредиторов нельзя отнести к деликту. Г.Ф. Шершеневич отмечал, что обязательство вернуть имущество в конкурсную массу не составляет obligatio ex delicto, поскольку, хотя злой умысел часто встречается, он не является необходимым условием <1>. Действительно, оспаривание действий в рамках дела о банкротстве допускается не только потому, что должник имеет намерение причинить ущерб кредиторам (хотя это обстоятельство имеет значение, например, в подозрительных сделках), но и потому, что необходимы защита прав кредиторов, восстановление их имущественного положения.

<1> См.: Шершеневич Г.Ф. Указ. соч. С. 235.

Неправомерное обогащение в данном случае существует из-за того, что удовлетворение требований кредиторов допустимо лишь в определенном порядке. Имущество должника подлежит распределению между всеми кредиторами в соответствии с размером их требований. При нарушении порядка выходит, что отдельные кредиторы получают обогащение по сравнению с остальными: истребованная из конкурсной массы часть имущества уже не может быть направлена на удовлетворение требований иных кредиторов. Actio Pauliana, которая также была направлена на оспаривание действий при действительности сделки, в качестве одного из оснований предъявления требования как раз предусматривала, что действие должника должно в том числе уменьшать долю, падающую на каждого кредитора. Е. Годэмэ указывал на то, что оспаривание таких действий, как платеж, допустимо именно по той причине, что нарушается равенство кредиторов <1>. Но нарушение равенства состоит только в том, что одни кредиторы получают имущество за счет других. Возвращается имущество в конкурсную массу, а не отдельным кредиторам по той же причине: оно должно быть распределено между всеми. Неслучайно исторически Паулианов иск предъявлялся от имени имущественной массы, т.е. не от имени конкретного кредитора или должника, а от имени всех кредиторов <2>. Использование законодателем для описания последствий оспаривания выражения, указывающего на возврат имущества не стороне сделки - должнику, а именно в конкурсную массу, весьма показательно: видно, что речь не идет о реституции.

<1> Годэмэ Е. Указ. соч. С. 418.
<2> Там же. С. 414.

Важно заметить, что эта логика применима исключительно к банкротству, поскольку только здесь проводится принцип имущественного равенства кредиторов (точнее, необходимости соблюдения такого равенства), что позволяет оспаривать действия. В обычных правоотношениях кредиторы не могут оспаривать действия, т.е. требовать возврата обогащения, так как нельзя сказать, что происходит обогащение одних кредиторов за счет других.

По указанным причинам частный случай возможности оспаривания действий в рамках банкротства не означает ни того, что можно вообще оспорить всякое действие, ни тем более того, что исполнение является сделкой.

В случае с совершением сделки в нарушение ареста кондикционное требование носит специальный характер и преследует цель не соблюдения имущественного равенства кредиторов, но восстановления имущественной сферы лица, в пользу которого наложен запрет распоряжения. Арест в таком случае выполняет функцию соблюдения имущественного status quo кредитора. Ведь обеспечение накладывается судом, когда истец может доказать, что имеется угроза неисполнения решения в его пользу. Действие ареста, стало быть, в таком случае схоже с оспариванием действий в банкротстве.

4. Выводы

Итак, подводя итоги, отметим, что конструкция п. 2 ст. 174.1 ГК РФ не позволяет квалифицировать совершенные в нарушение запрета сделки как недействительные.

Арест сам по себе право залога не устанавливает, а их отождествление весьма неточно, но имеет практическое значение, во-первых, разъясняя правило п. 2 ст. 174.1 ГК РФ, а во-вторых, указывая на действительность распоряжения, обосновывает неприменимость к данному составу общей нормы п. 2 ст. 167 ГК РФ.

Кроме того, обычной является ситуация, когда арест наложен, но залога еще нет. При этом со вступлением решения в силу он необязательно возникнет (например, в некоторых случаях, когда до судебного акта обеспечительные меры будут отменены).

Правила о залоге во всяком случае могут применяться, если арест (как обеспечение имущественного требования взыскателя) обеспечивал денежные требования.

Последствие нарушения запрета состоит в том, что заинтересованное лицо получает возможность осуществить взыскание вещи, невзирая на то что она была отчуждена недобросовестным третьим лицам. Практически это будет выражаться, по всей видимости, в предъявлении иска к приобретателю (например, иска о взыскании вещи или обращении взыскания на нее). При этом приобретатели также получают возможность защищаться посредством предъявления требований из заключенной с должником сделки. Если после продажи вещи и после удовлетворения требований кредитора останутся в какой-либо части полученные от продажи денежные средства, такой остаток подлежит передаче приобретателю вещи: он является собственником реализованного имущества, поэтому имеет право на остаток.

Права кредиторов зависят от того, какое требование обеспечивает запрет (арест). Если это денежное требование, то после вступления решения в силу положение кредитора схоже с положением залогодержателя: он вправе требовать продажи вещи (подлежат применению правила о старшинстве залога и т.д.).

Если обеспечивается требование об изъятии имущества, то оно ближе к неосновательному обогащению, точнее, является специальной формой кондикции.

Действие нормы п. 2 ст. 174.1 ГК РФ не ограничивается отчуждением имущества в собственность третьих лиц. Она применяется и в случае любого другого распоряжения: при передаче в аренду, установлении вещного права и т.д. Тогда реализация прав взыскателей в случае недобросовестности третьих лиц будет состоять в истребовании вещи, вероятно, совместно с требованием о признании права (обременения) отсутствующим.

References

Andrianov A.N. Pravovaya priroda sdachi rezul'tata rabot po dogovoru stroitel'nogo podryada. Prodolzhenie diskussii [Legal Nature of Deliverables according to Construction Contract. Continuation of the Discussion] (in Russian) // Law and Economy. 2013. No. 7.

Bevzenko R.S. Author's Blog (in Russian) (http://zakon.ru/blogs/chto_takoe_prava_kreditora_obespechennye_zapretom_na_rasporyazhenie_imushhestvom_dolzhnika_p2_st_17/9393).

Bevzenko R.S. Theses to the Scientific Round Table (in Russian) (http://www.m-logos.ru/img/Tezis_Bevzenko_181114.pdf).

Chegovadze L.A., Kasatkin S.N. Nedeistvitel'nost' i inye pravovye posledstviya sdelok [Invalidity and Other Law Consequences of Deals] (in Russian) // Laws of Russia: Experience, Analysis, Practice. 2014. No. 5.

Dernburg G. Pandekty. T. 2: Obyazatel'stvennoe pravo [Pandects. Vol. 2: Law of Obligation] (in Russian). M., 1911.

Egorov A., Gromov A. Prakticheskii kommentarii k pervomu i vtoromu blokam izmenenii v GK RF. Samye znachimye pravki [Practical Comment to the First and Second amendments Blocks to the Civil Code of the Russian Federation. The Most Significant Alterations] (in Russian). M., 2014.

Erokhova M.A. Osvobozhdenie imushchestva ot aresta v rossiiskom prave: veshchnyi isk ili administrativnaya protsedura? [Discharge Assets from Seizure in Russian Law: Proprietary Claim or Administrative Procedure?] (in Russian) // Aequum ius. From Friends and Colleagues to the 50th Anniversary of Prof. D.V. Dozhdev. M., 2014.

Erokhova M.A. Theses to the Scientific Round Table (in Russian) (http://www.m-logos.ru/img/Tezis_Erohovoi_181114.pdf).

Gaudemet E. Obshchaya teoriya obyazatel'stv [General Theory of Obligations] (in Russian) / Trans. from French by I.B. Novitsky. M., 1948.

Genkin D.M. Otnositel'naya nedeistvitel'nost' sdelok [Invalidity in a Part of Deals] (in Russian) // Law Bulletin. 1913 - 1914. Books VII - VIII (III - IV).

Gol'msten A.Kh. Uchenie o prave kreditora oprovergat' yuridicheskie akty, sovershennye dolzhnikom v ego ushcherb, v sovremennoi yuridicheskoi literature [About Creditor's Right to Dispose legal Acts, Made by Debtor to His Harm, in Modern Legal Texts] (in Russian). St. Petersburg, 1893.

Grazhdanskii kodeks Rossiiskoi Federatsii. Postateinyi kommentarii k glavam 6 - 12 [Civil Code of the Russian Federation. Itemized Commentary to the Chs. 6 - 12] (in Russian) / L.V. Sannikova (ed.). M., 2014 (author of the commentary to the art. 174.1 - L.V. Sannikova).

Grazhdanskii kodeks Rossiiskoi Federatsii. Sdelki. Resheniya sobranii. Predstavitel'stvo i doverennost'. Sroki. Iskovaya davnost'. Postateinyi kommentarii k glavam 9 - 12 [Civil Code of the Russian Federation. Deals. Decisions of Meetings. Representation. Limitation. Itemized Commentary to the Chs. 9 - 12] (in Russian) / P.V. Krasheninnikov (ed.). M., 2013 (author of the commentary to the art. 174.1 - A.M. Demkina).

Gutnikov O.V. Nedeistvitel'nye sdelki v grazhdanskom prave. Teoriya i praktika osparivaniya [Invalidity of the Deals in Civil Law. Theory and Practice of Challenge] (in Russian). M., 2003.

Kommentarii k Grazhdanskomu kodeksu Rossiiskoi Federatsii. Chast' vtoraya (postateinyi) [Commentary to the Civil Code of the Russian Federation. Second Part (itemized)] (in Russian) / A.P. Sergeev (ed.). M., 2010 (author of the commentary to the art. 1102 - E.A. Krasheninnikov).

Kress V.V. Posledstviya priznaniya nedeistvitel'noi sdelki dolzhnika po ispolneniyu denezhnogo obyazatel'stva v khode rassmotreniya dela o nesostoyatel'nosti (bankrotstve) [Consequences of Debtor's Deal invalidity of Financial Obligations Discharge according to Bankruptcy Procedure] (in Russian) // Statute. 2011. No. 1.

Makovsky A.L. Obyazatel'stva vsledstvie neosnovatel'nogo obogashcheniya [Obligations from Unjust Enrichment] (in Russian) // Makovsky A.L. On Codification of Civil law (1922 - 2006). M., 2010.

McGuire M.-R. National Report on the Transfer of Movables in Germany // National Reports on the Transfer of Movables in Europe. vol. 3: Germany, Greece, Lithuania, Hungary / W. Faber, B. Lurger (eds.). Sellier, 2011 (available at: http://www.peacepalacelibrary.nl/ebooks/files/333729536.pdf).

Meier D.I. Russkoe grazhdanskoe pravo (v 2 ch.) [Russian Civil law (in 2 chs.)] (in Russian). 3rd ed., rev. M., 2003.

Motovilovker E.Ya. Spornye voprosy teorii sdelok [Deal Theory Disputed Issues] (in Russian) // Civil Law Review. 2011. Vol. 11. No. 4.

Novitsky I.B. Sdelki. Iskovaya davnost' [Deals. limitation] (in Russian) // Novitsky I.B. Selected works of Civil law: In 2 vols. Vol. I. M., 2006.

Otto V. Die Anfechtung von Rechtshandlungen, welche ein Schuldner, zu dessen Vermogen Konkurs nicht eroffhet ist, zum Nachtheile seiner Glaubiger vornimmt Nach gemeinem, sachsischen und deutschem Reichsrechte. Rossberg, 1881.

Partsy Ya.E. Postateinyi kommentarii k Federal'nomu zakonu ot 7 maya 2013 g. No. 100-FZ "O vnesenii izmenenii v podrazdely 4 i 5 razdela i chasti 1 i stat'yu 1153 chasti tret'ei Grazhdanskogo kodeksa Rossiiskoi Federatsii" [Itemized Commentary to the Federal Law of May 7, 2013, No. 100-FZ "On Amendments to Subsections 4 and 5 of Section i of Part 1 and Article 1153 of Third Part of the Civil Code of the Russian Federation"] (in Russian) (Database "Consul'tantPlus").

Planiol M. Kurs frantsuzskogo grazhdanskogo prava [Course of French Civil Law] (in Russian) / Trans. from French by V.Yu. Gartman. Pt. 1: Theory of Obligation. Issue 1. Petrokov, 1911.

Raikher V.K. Absolyutnye i otnositel'nye prava. K probleme deleniya khozyaistvennykh prav [Absolute and Relative Rights. On the Problem of Commercial Rights Dividing] (in Russian) // News of the Faculty of Economics of the Leningrad Polytechnic Institute. 1928. Issue 1.

Shershenevich G.F. Uchenie o nesostoyatel'nosti [Doctrine of Insolvency] (in Russian). Kazan, 1890.

Shirvindt A.M. Znachenie fiktsii v rimskom prave [A Fiction Meaning in Roman Law] (in Russian). M., 2013.

Sklovsky K.I. Sdelka i ee deistvie (2-e izd.). Kommentarii glavy 9 GK RF (ponyatie, vidy i forma sdelok. Nedeistvitel'nost' sdelok) [Deal and its Force (2nd ed.). Commentary to Ch. 9 of the Civil Code of the Russian Federation (notion, types and form. Deal invalidity)] (in Russian). M., 2015.

Sklovsky K.I. Sobstvennost' v grazhdanskom prave [Property in Civil law] (in Russian). 5th ed. M., 2010.

Tarzia G. Distribution of Assets // The Execution of Court Decisions in Civil Cases. Council of Europe Pub., 1998.

Vasilevskaya L.Yu. Priobretenie prava sobstvennosti ot neupravomochennogo litsa: germanskii i rossiiskii opyt [Acquisition of Ownership from an Unauthorized Person: German and Russian Experience] (in Russian) // Legislation. 2004. No. 8.