Мудрый Юрист

Бенефициарные связи и уголовная ответственность 1

<1> Статья написана с использованием СПС "КонсультантПлюс".

Есаков Геннадий Александрович, заведующий кафедрой НИУ ВШЭ, доктор юридических наук, профессор.

Статья предлагает анализ новой концепции в судебной практике, связанной с бенефициарными отношениями в уголовном праве. Автор отмечает, что ввиду специфических черт российской экономики эти отношения релевантны как с точки зрения потерпевшего в преступлении, так и с точки зрения обвиняемого. Анализируется концепция "фактического собственника" с объяснением ее теоретического базиса. Далее коротко освещаются вопросы соучастия применительно к бенефициарному владельцу. Автор приходит к выводу, что эти вопросы являются отражением более общей дискуссии о терминологии в уголовном праве и иных отраслях права.

Ключевые слова: бенефициар, хищение, контролирующее влияние, мошенничество, терминология уголовного права.

Beneficiary connections and criminal liability

G.A. Esakov

Esakov Gennady Alexandrovich, LLD, Prof., Head of Department, Higher School of Economics.

The article proposes the analysis of a new-born in case law concept concerning beneficiary relations in criminal law. The author states that due to specific features of Russian economy these relations are related to criminal liability as on victims' prospect as on defendants' one. The concept of 'factual ownership' is analysed, and its theoretical basis is explained. Then the issues of complicity of beneficial owners are briefly discussed. The author concludes that these issues mirror the general discussion on terminology in criminal law and other spheres of law.

Key words: beneficiary, larceny, controlling authority, fraud, criminal law notions.

У российской экономической системы, сложившейся с 1990-х гг., немало специфических черт, долгое время остававшихся незамеченными юристами, которые получили лишь постепенное признание. Неудивительно, что признание это начиналось с регулятивных отраслей права как наиболее тесно связанных с экономической сферой. Уголовное право одним из последних сталкивается с этими особенностями. Некоторые из них уже отразились на тексте УК РФ (например, в виде ст. ст. 173.1, 173.2, 193 УК РФ), тогда как другие либо еще "ждут своего часа", либо так и осуждены бытовать в области практической юриспруденции.

К числу последних чисто практических по содержанию на настоящий момент относится проблема, говоря в общем, уголовно-правового признания бенефициарных отношений в российской экономике. Исходно в российском праве терминология "бенефициарности" связана с гражданским правом (п. 3 ст. 53.1, ст. ст. 368 и сл., 860.1 и сл. ГК РФ), налоговым законодательством (п. 2 ст. 7, п. 3 ст. 25.13 НК РФ) и законодательством о противодействии отмыванию преступно полученных доходов (ст. 3 Федерального закона от 7 августа 2001 г. N 115-ФЗ "О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма"; см. также п. 4 ч. 1 ст. 2 Федерального закона от 8 июня 2015 г. N 140-ФЗ "О добровольном декларировании физическими лицами активов и счетов (вкладов) в банках и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации").

Но этими аспектами тематика не исчерпывается. Напротив, все чаще и чаще в судебной практике возникают вопросы, требующие корректного соотнесения бенефициарных связей и уголовного права. Иными словами, если сформулировать вопрос достаточно общо, какое уголовно-правовое значение имеют бенефициарные связи, в рамках которых одно лицо (группа лиц) могут фактически определять (контролировать) деятельность формально отделенных от них экономических субъектов? Этот вопрос требует ответа с двух сторон - потерпевшего и обвиняемого.

  1. В ситуации с потерпевшим субъект экономической деятельности A терпит от преступного посягательства ущерб. При этом собственническая схема выстроена таким образом, что за A стоит не B как прямой выгодоприобретатель от экономической деятельности A, а цепочка номинальных структур, лишь в самом конце которой мы можем увидеть того самого B (например, широко известная схема "Россия - Cyprus - BVI - Россия", где российский экономически ценный актив через посредство офшорных юрисдикций принадлежит российскому же физическому лицу). Наиболее релевантное в этой ситуации примечание 1 к ст. 158 УК РФ, казалось бы, закрывает возможность для учета бенефициарных связей. В соответствии с ним хищение должно причинить ущерб "собственнику или иному владельцу ...имущества", что предполагает на первый взгляд гражданско-правовое наполнение этих понятий.

Тем не менее не все столь очевидно: если в понятии хищения термин "имущество" трактуется по-иному в сравнении с ГК РФ (ст. 128), то почему "собственник или иной владелец" должен получать здесь гражданско-правовое наполнение? Неудивительно поэтому, что в судебной практике в настоящее время разрабатывается применительно к потерпевшему от преступления конструкция "фактического владельца (собственника, бенефициара)" <2> как надлежащего потерпевшего от преступления.

<2> В рамках настоящей статьи эти термины и схожие с ними будут использоваться как синонимы, так как в большинстве случаев фактический владелец, собственник и т.п. совпадает с бенефициаром. Конечно же, на практике в разных ситуациях возможны нюансы.

В соответствии с ней юридические лица, являющиеся прикрытием фактического владения определенным имуществом, рассматриваются как номинальные юридические лица в процессе совершения преступления, так что:

а) в качестве предмета преступления рассматривается именно то имущество, которое является конечной целью мошеннических действий (т.е. экономически ценный актив), а не то имущество, которое является в данной ситуации фактически средством совершения преступления (т.е. акции, доли в ООО и т.п.). Так, предметом преступления в конкретных делах, связанных, говоря в общем, с мошенническим завладением контролем над хозяйствующими субъектами, были признаны: права на распоряжение нежилыми помещениями ТОО общей площадью 2656,5 кв. м стоимостью 680740658 руб. 2 коп. (Апелляционное определение Московского городского суда от 29 января 2015 г. N 10-95); четыре помещения, расположенные в г. Москве, общей стоимостью 22,8 млн. руб., принадлежащие ООО (Апелляционное определение Московского городского суда от 1 сентября 2014 г. N 10-11186); земельный участок площадью 106 тыс. кв. м рыночной стоимостью 569045829,08 руб., принадлежащий ООО (Определение Московского городского суда от 11 апреля 2012 г. N 22-3668);

б) в качестве потерпевшего рассматриваются фактические владельцы имущества, являющегося конечной целью мошеннических действий;

в) промежуточные (номинальные) юридические лица игнорируются при определении потерпевшего от преступления (см., например, Определение Московского городского суда от 11 апреля 2012 г. N 22-3668).

При этом "фактический владелец (собственник, бенефициар)" устанавливается как вопрос факта, как фактическое обстоятельство дела. С этой целью принимаются во внимание:

а) характер деятельности "промежуточных" юридических лиц, т.е. ведут ли они самостоятельную хозяйственную деятельность;

б) получает ли лицо итоговую выгоду от деятельности юридического лица (фактический владелец определяется как "конечный бенефициар... обществ, то есть лицо, осуществляющее контроль и получающее доходы от их деятельности" (Постановление Московского городского суда от 11 февраля 2015 г. N 4у/5-619/15));

в) осуществляет ли лицо фактическое руководство нижестоящими юридическими лицами (Определение Московского городского суда от 15 июня 2011 г. N 22-6849/11).

Подходы, используемые в иных отраслях права для раскрытия понятий "бенефициар", "конечный бенефициар", "бенефициарный владелец", "фактический владелец", "фактический собственник" и применения доктрины снятия корпоративной вуали, могут иметь вспомогательное значение <3>. Наиболее близким по содержанию здесь является понятие "бенефициарного владельца", даваемое в ст. 3 Федерального закона от 7 августа 2001 г. N 115-ФЗ "О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма".

<3> При этом судебная практика по иным категориям дел накопила уже достаточно обширный опыт определения бенефициаров, фактических владельцев и т.п. Например, в известном деле Межпромбанка, связанном с субсидиарной ответственностью при банкротстве, суд счел возможным определить Пугачева С.В. как "лицо, контролирующее банк", исходя из "системы владения и управления банком, связанной, во-первых, с правом контроля С.В. Пугачевым за принятием решений в банке через многоуровневую структуру владения банком с использованием офшорных компаний, и, во-вторых, с фактической системой личного согласования с С.В. Пугачевым основных решений банка со стороны руководителей и органов управления банка". Структура владения банком в конечном итоге вела к единственному юридическому лицу, зарегистрированному в Новой Зеландии, деятельность которого контролировалась С.В. Пугачевым. Что касается системы согласования и принятия решений, то в соответствии с ней без согласия С.В. Пугачева не могло быть принято ни одно решение в банке; он проводил собеседование при приеме на работу; его было необходимо уведомлять о состоянии дел в банке, в частности, в отношении минимизации кредитного риска; он также согласовывал размер вознаграждения работников; у него имелся рабочий кабинет в банке, в котором он лично проводил встречи с сотрудниками банка по рабочим вопросам; им был внедрен определенный порядок согласования любых решений и сделок банка с ним (см.: Постановление Девятого арбитражного апелляционного суда от 24 июня 2015 г. N 09АП-24715/2015, 09АП-22993/2015, 09АП-22353/2015 по делу N А40-119763/10).

В попытке дать строго легальное обоснование такой конструкции потерпевшего можно вновь вернуться ко все тому же примечанию 1 к ст. 158 УК РФ, акцентировавшись на словах "иному владельцу этого имущества" и включив в этого "иного владельца" также и фактических владельцев имущества. Можно пойти дальше, и уже с теоретических позиций обосновать такой подход широким пониманием объекта преступлений против собственности, не сводимого только к формальным отношениям собственности и охватывающего скорее собственность как экономико-правовое понятие - фактическую и юридическую присвоенность имущества конкретному лицу, имеющему в отношении этого имущества правомочия владения, пользования и распоряжения и обладающему исключительным правом на передачу этих правомочий другим лицам <4>.

<4> См.: Лопашенко Н.А. Преступления против собственности. М., 2005. С. 32 - 33; Хилюта В.В. Преступления против собственности и порядка осуществления экономической деятельности: концептуальные основы моделирования объекта и системы. М., 2012. С. 42. Необходимая оговорка: Н.А. Лопашенко и В.В. Хилюта как признанные специалисты в этой области могут и не согласиться с излагаемыми нами подходами, и ссылка на них здесь дается лишь для указания на источник широкого понимания объекта преступлений против собственности.

Таким образом, в связи с потерпевшим от преступления судебная практика склонна придавать значимость фактическим отношениям, нежели юридическим связям: последние важны, но не определяющи. Косвенное обоснование этому можно усмотреть также в ч. 1 ст. 42 УПК РФ, ориентирующей в определении потерпевшего на лицо, которому реально причинен вред ("потерпевшим является физическое лицо, которому преступлением причинен физический, имущественный, моральный вред, а также юридическое лицо в случае причинения преступлением вреда его имуществу и деловой репутации").

  1. Значение бенефициарных связей для целей привлечения к уголовной ответственности в основном обсуждается в связи с конструкцией "теневого руководителя" юридического лица как надлежащего субъекта преступления. Нам уже приходилось высказываться по этому поводу <5>, и здесь позволим себе лишь суммировать основные идеи. Ответственность "теневого руководителя", т.е. лица, фактически осуществляющего стратегическое и оперативное руководство данным юридическим лицом вследствие доминирующего участия в уставном (складочном) капитале (в том числе через цепочку зависимых лиц), представления интересов собственника в государственных или муниципальных унитарных предприятиях, учреждениях или вследствие иных обстоятельств, может быть выстроена на основе норм о соучастии в преступлении.
<5> См.: Есаков Г.А., Понятовская Т.Г., Рарог А.И., Чучаев А.И. Уголовно-правовое воздействие. М., 2012. С. 282 - 284.

Во-первых, невиновно действующий вследствие отсутствия осознания преступного характера действий, невменяемости или иных обстоятельств, предусмотренных уголовным законом, "свадебный генерал" не подлежит уголовной ответственности, тогда как "теневой руководитель" подлежит уголовной ответственности как посредственный исполнитель в силу ч. 2 ст. 33 УК РФ. Во-вторых, при наличии в действиях "свадебного генерала" всех признаков состава преступления он подлежит уголовной ответственности как исполнитель преступления, а "теневой руководитель" в силу правила, закрепленного в ч. 4 ст. 34 УК РФ, - как организатор, подстрекатель или пособник. В этих случаях фактические отношения вновь получают уголовно-правовое значение. Подчиненные "теневого руководителя", совершающие преступление по его указаниям, не могут ссылаться на ст. 42 УК РФ, так как отсутствует признак обязательности приказа (распоряжения), предполагающий по господствующему мнению формальную обязательность, тогда как в ситуации бенефициарных связей обязательность приказа (распоряжения) строится на неформальных (фактических) отношениях, лишь условно переводимых в юридическую зависимость <6>.

<6> Иными словами, работник (менеджер) юридического лица формально не зависит от бенефициаров организации и должен действовать самостоятельно, в интересах организации; последние могут совпадать с интересами бенефициаров, а могут и нет. В любом случае, получая от бенефициара указания, противоречащие его видению, менеджер постольку, поскольку он юридически не обязан им следовать, не вправе ссылаться на ст. 42 УК РФ. Юридическую обязательность не создает для него даже то обстоятельство, что с использованием определенных механизмов бенефициар может его уволить. Вместе с тем в контексте ст. 42 УК РФ можно поставить вопрос о придании признаку "обязательности" не только юридического, но и фактического содержания, так что зависимый de facto менеджер получит право использовать данное обстоятельство, исключающее преступность деяния (при соблюдении иных условий правомерности, конечно же).
  1. Проведенный анализ не исчерпывает всех вопросов, связанных с уголовно-правовой релевантностью бенефициарных связей. Многообразие возникающих ситуаций и постоянное развитие судебной практики могут и будут вносить свои коррективы в изложенное. Однако несколько общих выводов уже представляется возможным сделать.

Итак, практика склонна придавать значение фактическим связям между экономическими субъектами, нежели чем их строго юридическому оформлению. Это служит прикладным эхом давней дискуссии о значении терминологии из иных отраслей права для уголовного права <7>. Наверное, в настоящее время следует признать поражение (хотя, может быть, и неполное, или условное) сторонников единства терминологии: в той мере, в какой понятие судебная практика считает необходимым наполнить своим содержанием для целей уголовной ответственности, она будет это делать <8>.

КонсультантПлюс: примечание.

Монография А.Э. Жалинского "Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ" включена в информационный банк согласно публикации - Проспект, 2009 (2-е издание, переработанное и дополненное).

<7> См. подробнее, напр.: Лопашенко Н.А. Преступления в сфере экономической деятельности: В 2 ч. М., 2015. Ч. I. С. 24 - 36; Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. М., 2008. С. 56 - 66; Шишко И.В. Экономические правонарушения. Вопросы юридической оценки и ответственности. СПб., 2004.
<8> Не давая оценку этому явлению, мы его констатируем лишь как факт. Такие ситуации не очень распространены на практике, но связаны, как правило, с расширением уголовно наказуемой области и потому чувствительны. В целом мы скорее склонны к конструкции презюмируемого приоритета регулятивных отраслей в определении понятий с допущением опровержения этой презумпции в судебной практике по уголовным делам (при условии надлежащей мотивировки, теоретической подкрепленности такого опровержения и отсутствия нарушения принципа законности (включая определенность уголовного закона) за счет восполнения соответствующим судебным толкованием пробелов уголовного законодательства).

Так, руководитель организации для целей гл. 22 УК РФ включает арбитражного управляющего (что лишь очень относительно подкрепляется п. 1 ст. 20.2 Федерального закона от 26 октября 2002 г. N 127-ФЗ "О несостоятельности (банкротстве)"); собственник организации применительно к ст. 199.2 УК РФ в п. 19 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 28 декабря 2006 г. N 64 "О практике применения судами уголовного законодательства об ответственности за налоговые преступления" толкуется в смысле, разительно расходящемся с гражданско-правовым пониманием отношений собственности применительно к организации. Совсем недавно Верховный Суд РФ в контексте ст. ст. 174, 174.1 УК РФ раскрыл расширительно понятие сделки в сравнении со ст. 153 ГК РФ, дополнив его действиями, направленными "на создание видимости возникновения или перехода гражданских прав и обязанностей" (п. 6 Постановления Пленума Верховного Суда РФ от 7 июля 2015 г. N 32 "О судебной практике по делам о легализации (отмывании) денежных средств или иного имущества, приобретенных преступным путем, и о приобретении или сбыте имущества, заведомо добытого преступным путем") <9>.

<9> Понимание сделки в контексте ст. ст. 174, 174.1 УК РФ как раз и является примером корректного иного содержательного наполнения понятия из другой отрасли права. Оно вызвано необходимостью согласовать объективную сторону деяния отмывания по российскому праву с его истинным пониманием, отраженным в международных документах о противодействии отмыванию. Если бы Верховный Суд РФ ограничился понятием сделки, данным в ст. 153 ГК РФ, то часть действий, очевидно должных быть наказуемыми как отмывание (исходя из международной практики), выпала бы из сферы влекущих уголовную ответственность по российскому праву, что вряд ли согласовывалось бы с международно-правовыми обязательствами России по надлежащему противодействию отмыванию. См. подробнее: Филатова М.А. Разрешение Пленумом Верховного Суда спорных вопросов понимания легализации преступных доходов // Уголовное право. 2016. N 3. С. 86 - 93.

В ближайшее время спор скорее всего разгорится в контексте измененного примечания 1 к ст. 285 УК РФ, в соответствии с которым к числу должностных лиц относятся теперь лица, осуществляющие соответствующие функции в "акционерных обществах, контрольный пакет акций которых принадлежит Российской Федерации, субъектам Федерации или муниципальным образованиям". Н.А. Егорова уже отметила неопределенность понятия "контрольный пакет акций", которое отсутствует в действующем законодательстве, и предложила считать последним более 50% обыкновенных акций <10>; с другой стороны, интересам правоприменения может более соответствовать определение, данное в п. 1.1 Временного положения о холдинговых компаниях, создаваемых при преобразовании государственных предприятий в акционерные общества, утвержденного Указом Президента РФ от 16 ноября 1992 г. N 1392 "О мерах по реализации промышленной политики при приватизации государственных предприятий", или даже определение, сконструированное практикой самостоятельно, на основе, например, уже упоминавшейся ст. 3 Федерального закона от 7 августа 2001 г. N 115-ФЗ "О противодействии легализации (отмыванию) доходов, полученных преступным путем, и финансированию терроризма".

<10> См.: Егорова Н.А. Новеллы Уголовного кодекса о должностных преступлениях // Законность. 2016. N 2. С. 34 - 38.

Но не менее сложна конструкция "принадлежности" соответствующего пакета Российской Федерации, субъектам Федерации или муниципальным образованиям: должна ли во главу угла ставиться юридическая или фактическая принадлежность? Юридическая принадлежность означает, что под действие примечания 1 к ст. 285 УК РФ (в контексте, например, Российской Федерации) подпадают только те акционерные общества, в которых от имени Российской Федерации права акционера (владельца акций) осуществляет Федеральное агентство по управлению государственным имуществом. Напротив, более широкая трактовка позволит охватывать примечанием 1 к ст. 285 УК РФ также те акционерные общества, которые принадлежат государству опосредованно. Ярким примером здесь может быть ПАО "Сбербанк России": 50% и одна голосующая акция банка принадлежат Центральному банку РФ, в отношении которого ст. 2 Федерального закона от 10 июля 2002 г. N 86-ФЗ "О Центральном банке Российской Федерации (Банке России)" устанавливает, что "уставный капитал и иное имущество Банка России являются федеральной собственностью".

И если в Средневековье работала максима "вассал моего вассала - не мой вассал", то применительно к Сбербанку (и иным акционерным обществам, в приложении к которым можно сконструировать такую цепочку опосредованной принадлежности государству <11>) и современности следует скорее всего говорить о том, что отныне его служащие могут признаваться должностными лицами (хотя достаточно аргументируема и противоположная позиция, так что точку при условии сохранения действующей редакции уголовного закона должна поставить судебная практика).

<11> В судебной практике уже есть примеры такого конструирования. Например, в связи с недопущением Сбербанка России к участию в аукционе по приобретению муниципального имущества (на основании п. 1 ст. 5 Федерального закона от 21 декабря 2001 г. N 178-ФЗ "О приватизации государственного и муниципального имущества") Высший Арбитражный Суд РФ указал, что довод о том, что в уставном капитале Сбербанка доля Центрального банка РФ не может рассматриваться как доля государства, так как последний не включен в структуру федеральных исполнительных органов, не может быть признан обоснованным. В основу была положена ст. 2 Федерального закона от 10 июля 2002 г. N 86-ФЗ и то, что Банк России владеет федеральным имуществом, имеет особый конституционно-правовой статус и осуществляет определенные Конституцией РФ, федеральными законами соответствующие функции, которые по своей правовой природе относятся к функциям государственного органа, исполняемым публичным юридическим лицом, которое действует от имени и в интересах Российской Федерации (см.: Определение Высшего Арбитражного Суда РФ от 24 декабря 2010 г. N ВАС-16744/10 по делу N А60-57614/2009-С12).

Такая свобода интерпретации имеет свои пределы, но они могут быть выявлены лишь ad hoc; и в любом случае избранные подходы должны быть социально и уголовно-политически обоснованы.

Все сказанное является во многом лишь постановкой проблемы и призывом на основе законодательства и судебной практики вырабатывать частные правила квалификации <12>. Возможно, иным экономически состоявшимся правопорядкам эти проблемы незнакомы. Однако в современных российских реалиях они ощутимы и требуют своего решения.

<12> В литературе уже встречаются определенные наброски к уголовной ответственности бенефициаров. Наиболее значимые, на наш взгляд, - это предложения П.Г. Сычева. Он, представляя следствие в органах внутренних дел, предлагает просто дополнить ст. 33 УК РФ следующими положениями: "Лицо, получившее денежные средства, имущество или иную материальную выгоду от совершенного преступления (бенефициар, выгодоприобретатель), несет уголовную ответственность как соучастник, если оно заведомо знало о преступном характере полученных денежных средств, имущества или иной материальной выгоды. Лицо, руководящее финансовой хозяйственной деятельностью хозяйствующих субъектов (юридических лиц и индивидуальных предпринимателей), не являясь их участником или исполнительным органом (бенефициарный владелец), несет ответственность за общественно опасные деяния, совершенные указанными субъектами, если эти деяния охватывались его умыслом" (см.: Сычев П.Г. Проблемы транспарентности российской экономики и их отражение в уголовном судопроизводстве // Имущественные отношения в Российской Федерации. 2013. N 12. С. 64 - 75).

К этим предложениям следует отнестись критически. Во-первых, кроме общей ссылки на то, что доказать их преступные действия сложно и потому надо упростить процесс привлечения к ответственности, значимого обоснования не дается. Во-вторых, чем не устраивает текущая схема привлечения к ответственности с точки зрения материального права и чем предлагаемая материально-правовая конструкция облегчит процессуальные проблемы, не поясняется (кроме общих слов об увеличении раскрываемости и т.п.). В-третьих, роль соучастника - бенефициарного владельца не проясняется, да и использование конструкции ч. 5 ст. 35 УК РФ в приложении к нему вряд ли может быть обосновано соображениями уголовной политики: организатор (руководитель) организованной группы или преступного сообщества (преступной организации) хотя бы что-то совершает уголовно наказуемое до тех преступлений, за которые он привлекается к ответственности в силу ч. 5 ст. 35 УК РФ, тогда как бенефициарный владелец, просто осведомленный о совершаемых преступлениях, фактически подвергается уголовной ответственности за недонесение о преступлении.

Из частных предложений см. также, например: Болдинов В., Соктоев З. Диспозицию статьи 145.1 УК надо изменить // Законность. 2010. N 3. С. 40 - 42.

Пристатейный библиографический список

  1. Болдинов В., Соктоев З. Диспозицию статьи 145.1 УК надо изменить // Законность. 2010. N 3.
  2. Егорова Н. Новеллы Уголовного кодекса о должностных преступлениях // Законность. 2016. N 2.
  3. Есаков Г.А., Понятовская Т.Г., Рарог А.И., Чучаев А.И. Уголовно-правовое воздействие. М., 2012.

КонсультантПлюс: примечание.

Монография А.Э. Жалинского "Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ" включена в информационный банк согласно публикации - Проспект, 2009 (2-е издание, переработанное и дополненное).

  1. Жалинский А.Э. Уголовное право в ожидании перемен: теоретико-инструментальный анализ. М., 2008.
  2. Лопашенко Н.А. Преступления в сфере экономической деятельности. В 2 ч. М., 2015. Ч. I.
  3. Лопашенко Н.А. Преступления против собственности. М., 2005.
  4. Сычев П.Г. Проблемы транспарентности российской экономики и их отражение в уголовном судопроизводстве // Имущественные отношения в Российской Федерации. 2013. N 12.
  5. Филатова М. Разрешение Пленумом Верховного Суда спорных вопросов понимания легализации преступных доходов // Уголовное право. 2016. N 3.
  6. Хилюта В.В. Преступления против собственности и порядка осуществления экономической деятельности: концептуальные основы моделирования объекта и системы. М., 2012.
  7. Шишко И.В. Экономические правонарушения. Вопросы юридической оценки и ответственности. СПб., 2004.