Мудрый Юрист

Законопроект об уголовном проступке: мнимые смыслы и реальная подоплека

Головко Леонид Витальевич, заведующий кафедрой уголовного процесса, правосудия и прокурорского надзора юридического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова, доктор юридических наук, профессор.

Подготовленный Верховным Судом РФ законопроект о введении в российское уголовное законодательство категории "уголовный проступок" активно обсуждается. Однако в обсуждении доминируют мнимые смыслы, которые при более пристальном рассмотрении не имеют к законопроекту никакого отношения. В то же время его реальная подоплека, обусловленная стремлением расширить за счет ограничения прав потерпевших сферу применения института освобождения от уголовной ответственности в связи с назначением судебного штрафа, остается без внимания.

Ключевые слова: Верховный Суд РФ, уголовный проступок, судебный штраф, права потерпевших.

DRAFT LEGISLATION ON MISDEMEANOR: MANUFACTURED MEANINGS AND REAL RATIONALE

L.V. Golovko

Golovko L.V., Chair of Criminal Procedure, Justice and Prosecutorial Supervision Department at Lomonosov Moscow State University, Professor, LLD.

The Supreme Court of the Russian Federation has drafted a law introducing the category of "misdemeanor" into Russian criminal legislation which has generated intense debate. But discussions are dominated by manufactured meanings that, on closer examination, bear no relevance to this bill. At the same time, little attention is being paid to its real rationale based on the intent to curtail victims' rights by wider use of court fines and subsequent discharge.

Key words: Supreme Court of the Russian Federation, misdemeanor, court fine, victims' rights.

Идея введения в российское уголовное право дополнительной категории - уголовного проступка - не нова. Ее достаточно активно обсуждали еще на закате советской эпохи <1>, она является одной из типовых проблем, бесконечно дебатируемых в современной уголовно-правовой науке <2>, и входит в стандартный набор международных рекомендаций, систематически адресуемых глобальными регуляторами постсоветским странам в целях контроля за развитием их уголовного и уголовно-процессуального законодательства <3>.

<1> См., напр.: Уголовный закон. Опыт теоретического моделирования / Отв. ред. В.Н. Кудрявцев, С.Г. Келина. М., 1987. С. 51.
<2> См., напр.: Акутаев Р.М. Об уголовных проступках и категоризации преступлений в свете Постановления Конституционного Суда РФ от 14 февраля 2013 г. // Российская юстиция. 2013. N 5. С. 41.
<3> См., напр.: III Экспертный форум по уголовному правосудию для Центральной Азии. Итоговый отчет. БДИПЧ ОБСЕ. 17 - 18 июня 2010 г. Душанбе, Таджикистан. С. 5. URL: http://www.osce.org/ru/odihr/81161?download=true (дата обращения: 08.01.2018).

Поэтому отнести проект Федерального закона "О внесении изменений в Уголовный кодекс Российской Федерации и Уголовно-процессуальный кодекс Российской Федерации в связи с введением понятия уголовного проступка" (далее - законопроект), внесенный в российский парламент Постановлением Пленума Верховного Суда РФ от 31.10.2017 N 42, к числу каких-то концептуальных инноваций, конечно, нельзя. Сама по себе инициатива вполне предсказуема, рано или поздно мы должны были с нею столкнуться, она уже обкатана в ряде соседних с нами правопорядков (Казахстан, Киргизия, Украина и т.п.), правда, без особого успеха и иногда исключительно на бумаге, но это как раз мало интересует как самих регуляторов, так и их российских последователей.

Доктринальное обсуждение инициативы Верховного Суда РФ также оказалось вполне предсказуемо. Среди столь же типовых, как и сама идея, рассуждений вновь зазвучали мысли о том, что появление наряду с преступлениями еще и отдельной категории уголовных проступков, во-первых, вернет нам утраченные российские и в более широком масштабе континентальные ценности, поскольку предложение Верховного Суда РФ "соответствует зарубежному уголовному законодательству" (Испания <4>, ФРГ, Франция и др.) и восстанавливает "деление уголовно наказуемых деяний на преступления и проступки", существовавшее до 1917 г. <5>. Во-вторых, оно снизит "репрессивность уголовно-правовой реакции на "мелкую преступность" <6> и даже каким-то загадочным образом приведет к исчезновению судимости в случае осуждения лица за совершение уголовного проступка <7>. В общем, возврат к классическим традициям, гуманизация, либерализация и прочие благостные аргументы, оспаривать которые на ценностном уровне невозможно, да и вряд ли нужно.

<4> Упоминание здесь Испании особенно курьезно, к чему мы еще вернемся.
<5> Наумов А. Уголовный проступок как преступление небольшой тяжести // Уголовное право. 2017. N 4. С. 94. Автор не упоминает, что, по оценкам специалистов того времени, в русском дореволюционном праве разграничение преступлений и проступков не имело внятных теоретических и практических оснований, а "с изданием в 1864 г. Устава о наказаниях, налагаемых мировыми судьями... потеряло последнюю почву" (Таганцев Н.С. Русское уголовное право. Лекции. Часть общая. Т. 1. М., 1994. С. 57). Но будем считать, что это частности.
<6> Кибальник А. Уголовный проступок и его правовые последствия // Уголовное право. 2017. N 4. С. 65.
<7> См.: Кадников Н. Категоризация преступлений в зависимости от их тяжести как основа построения многих институтов общей части уголовного права // Уголовное право. 2017. N 4. С. 61.

Но самое поразительное заключается в том, что законопроект об уголовном проступке, принятый Пленумом Верховного Суда РФ, на самом деле не имеет ко всем этим аргументам никакого отношения. Он совершенно об ином. Как это иногда случается, типовая глобальная идея (как бы к ней ни относиться) оказалась лишь формальной оболочкой или, если угодно, поводом для реализации другой концепции, много более приземленной и не имеющей, надо признать, никакого отношения ни к континентальному доктринальному наследию, ни к легендарной гуманизации уголовного права, ни к институту судимости. Для того чтобы понять и оценить логику законопроекта, требуется вывести за скобки все эти мнимые смыслы, которые сегодня активно муссируются в уголовно-правовой литературе, чтобы сосредоточиться на реальной подоплеке предлагаемой реформы. А она вызывает серьезные вопросы, причем не столько даже технического (юридико-догматического), сколько концептуального (уголовно-политического) порядка.

I. На что законопроект не направлен

Во-первых, законопроект имеет лишь вербальное, но не сущностное отношение к действительно принятому в континентальной Европе разграничению уголовных преступлений и проступков.

Иначе говоря, ни о каком движении в сторону континентальной логики речь не идет (если не принимать во внимание сугубо терминологические инновации).

Напомним, что критерием разграничения преступлений и проступков, причем критерием четким и однозначным, является отнюдь не природа преступных деяний, не их мелкий или крупный характер, а вид и размер наказания, которое установлено уголовным законом за каждое из них. При этом линия разграничения проходит по сроку лишения свободы. Например, во Франции уголовным проступком (delit) являются преступные деяния, предусматривающие максимальное наказание в виде пяти лет лишения свободы (все, что выше, - это преступления stricto sensu, т.е. crime). В Бельгии - также по общему правилу в виде пяти лет, хотя в некоторых случаях размер наказания за проступок может доходить и до десяти лет, а при рецидиве быть и выше. В Швейцарии порог разграничения преступлений и проступков чуть ниже, но также ощутим: если установленное наказание не превышает трех лет лишения свободы, то это проступок, если превышает, то - преступление. Даже в Германии, где данный порог, пожалуй, едва ли не самый низкий в Западной Европе, речь тем не менее идет об одном годе лишения свободы, что никто не считает чем-то a priori незначительным и не заслуживающим внимания.

Можно ли считать деяние, за которое установлено наказание в виде пяти или даже трех лет лишения свободы, какой-то мелочью? Разумеется, нет. Если не исходить из логики ГУЛАГа, где все, что не расстрел, это благо, то мы говорим об очень серьезных преступных деяниях и об очень серьезном наказании за них. Можно ли считать, что по таким деяниям должен действовать исключительно упрощенный уголовный процесс, лишенный основного числа уголовно-процессуальных гарантий? Опять же разумеется, нет - так в соответствующих странах никто и не считает.

Более того, классический континентальный уголовный процесс с профессиональной юстицией, активным судьей, судебным следствием и судебными прениями, полноценной второй инстанцией в виде апелляции, автономными апелляционными судами и т.д. конструировался, если исходить из разграничения преступлений и проступков, не по делам о преступлениях, а как раз по делам о проступках. Это объясняется очень просто: во Франции, Бельгии и многих других странах по делам о преступлениях в строгом смысле действовал и часто по-прежнему действует суд присяжных или его современные модификации (французский суд ассизов, например), производство в котором всегда рассматривалось как экстраординарное (усложненное). Здесь исторически никогда не было, допустим, апелляции, поскольку профессиональные судьи не вправе дезавуировать "глас народа", следовательно, не могло быть и апелляционных судов. А появившаяся в той же Франции по настоянию ЕСПЧ (в 2000 г.) апелляция столь своеобразна (повторный суд ассизов), что говорить о ней в данном контексте нет смысла. В отличие от дел о преступлениях, по делам о проступках, где наказание также весьма сурово, в первой инстанции действуют только профессиональные судьи, что и дает возможность требовать от них мотивированный приговор, организовывать его процессуальную проверку другими профессиональными судьями (апелляция) и т.д. Именно поэтому в отношении дел о проступках и выстроилась классическая континентальная инстанционная система, которую мы называем европейской и которая не могла выстроиться применительно к делам о преступлениях. Иными словами, производство по делам о проступках - это отнюдь не упрощенное производство, а напротив - стандарт уголовного судопроизводства, своего рода точка отсчета уголовно-процессуальной системы.

Но как только мы принимаем континентальные подходы, то логика предложенного Верховным Судом РФ законопроекта, направленная на выделение проступков прежде всего в целях создания упрощенных производств, немедленно провисает. Сверх того, в такой ситуации остается только мысленно умолять законодателя навсегда забыть об этих подходах и никогда уже к ним не возвращаться, поскольку последующее гипотетическое материально-правовое "подтягивание" границ между преступлениями и проступками до французского, швейцарского или даже германского уровня приведет к тому, что наказание в виде пяти, трех и т.д. лет лишения свободы будет назначаться вне должных уголовно-процессуальных гарантий, чего категорически нельзя допускать.

Никакой связи между упрощением уголовного процесса, от которого отталкивается Верховный Суд РФ, и проведением границы срока лишения свободы, позволяющего классифицировать преступные деяния, от которого отталкиваются европейские законодатели со времен Наполеона, нет и быть не может.

Стратегически мы здесь не столько сближаемся с континентальными европейскими правопорядками, сколько отдаляемся от них, поскольку сегодняшнее разграничение, допустим, тяжких и особо тяжких преступлений, с одной стороны, и преступлений небольшой и средней тяжести с другой, напоминает европейские традиции много в большей степени, нежели законопроект Верховного Суда РФ.

Если уж и искать какие-то сравнительно-правовые корни предлагаемого Верховным Судом РФ варианта категории "уголовный проступок", то в праве США. Другими словами, за вывеской европейских континентальных ценностей в очередной раз скрывается почти уже легендарная американизация российского права.

Что a priori плохого в праве США и почему его влияние надо каждый раз столь тщательно скрывать, выдавая за влияние французское, германское и т.п.? Для автора данных строк это остается загадкой. Как бы то ни было, деление американских преступлений небольшой тяжести (misdemeanors) на собственно мисдиминоры и мисдиминоры, не предусматривающие лишения свободы (petty offense) <8>, буквально дословно воспроизведено в проектируемой ч. 2 ст. 15 Уголовного кодекса (УК) РФ, в соответствии с которой "преступление небольшой тяжести, за которое настоящим Кодексом не предусмотрено наказание в виде лишения свободы, признается уголовным проступком". А если добавить к этому, что согласно Федеральным правилам уголовного судопроизводства США именно по делам о petty offense суд может предписать обвиняемому уплату фиксированной денежной суммы (fixed sum), заменяющей уголовное преследование <9>, то источник вдохновения разработчиков интересующего нас российского законопроекта становится очевиден: уголовный проступок и неразрывно с ним связанный судебный штраф являются просто-напросто переводом понятий petty offense и fixed sum. В заимствовании конструкций американского права как таковом нет ничего страшного: оно не только ничем не хуже других, но, напротив, представляет собой сегодня влиятельную правовую систему. Проблема здесь в другом: в отсутствии в США известной нам категории административных правонарушений, в силу чего petty offense и представляют собой в американском праве всего лишь аналог данной давно известной в России конструкции. Если у нас есть свои petty offense (административные правонарушения), то зачем нам еще и чужие (уголовные проступки)? На этот вопрос ответить уже много сложнее, если вообще возможно.

<8> См.: Federal Rules of Criminal Procedure. Title IX. General Provisions. Rule 58. Petty Offenses and Other Misdemeanors.
<9> Ibid.

Наконец, в качестве некоего сравнительно-правового курьеза нельзя не отметить частые ссылки в новейшей литературе, посвященной обсуждению инициативы Верховного Суда РФ, на право Испании как образец разграничения в Европе преступлений и проступков <10>, о чем мы уже упоминали. Можно предположить, что соответствующие авторы пользовались устаревшим переводом УК Испании, не учитывающим Закон от 30.03.2015, в чем само по себе нет ничего зазорного, учитывая реалии сравнительно-правового анализа, который часто отстает от действий законодателя той или иной страны. Любопытно другое: современная Испания не только является плохим примером в поддержку инициативы Верховного Суда РФ, но, напротив, демонстрирует нам прямо противоположную тенденцию. Упомянутый Закон от 30.03.2015 отказался от традиционного для испанского уголовного права разграничения преступлений (delitos) и проступков (faltas), вывел значительную часть бывших проступков за пределы уголовного права, превратив их в нечто вроде наших административных правонарушений, преобразовал остальные проступки в преступления, унифицировав эти два понятия. Наконец, единое понятие преступления данный Закон разделил в зависимости от наказаний на преступления небольшой тяжести, преступления средней тяжести и тяжкие преступления <11>. Иначе говоря, испанский законодатель, имеющий колоссальный опыт применения категории "уголовный проступок", от нее отказался и проделал операцию, обратную той, которую рекомендуют консультирующие постсоветские страны международные организации и которую решил инициировать на законодательном уровне Верховный Суд РФ.

<10> Наумов А. Указ. соч. С. 94; Кибальник А. Указ. соч. С. 66.
<11> Pradel J. Droit penal compare. Paris, 2016. P. 68.

Так что говорить здесь о каких-то международных стандартах не приходится: новейшие тенденции весьма противоречивы, даже если исходить из классической европейской традиции и продолжать делать вид, что предлагаемый Верховным Судом РФ законопроект основывается именно на ней.

Во-вторых, если отойти от лозунгового мышления и взглянуть на законопроект предельно рационально, то тезис о гуманизации уголовного права и снижении его репрессивности может вызвать лишь крайнюю степень недоумения, причем даже с сугубо логической точки зрения. В соответствии с уже упоминавшимся положением законопроекта уголовными проступками должны признаваться преступления небольшой тяжести, не предусматривающие лишение свободы. То есть эти деяния как не наказывались и не наказываются лишением свободы по действующему уголовному законодательству, так и не будут им наказываться в случае реализации инициативы об уголовном проступке. Что изменится в сущностном плане? Ничего. В чем выразится гуманизация и снижение репрессивности? Ни в чем. Санкции уголовного закона как таковые вообще не изменятся - ни их вид, ни их размер.

Другими словами, в обычной ситуации, предполагающей возбуждение уголовного дела, предварительное расследование, судебное разбирательство и т.д., суд будет обладать точно такими же возможностями по назначению наказания, которыми обладает сейчас. Ни больше, ни меньше. Они сегодня невелики по определенной категории преступлений, так как закон исключает для последних такой вид наказания, как лишение свободы, не будут велики и завтра. Они сегодня дают суду в отдельных случаях право назначать наказание в виде, скажем, принудительных работ, формально лишением свободы не являющееся, но в общественном сознании нередко таковым признаваемое <12>, будут давать и завтра. Никакой разницы.

<12> Напомним, что не так давно введенное в уголовный закон наказание в виде принудительных работ предполагает помещение лица в специальный центр (что-то вроде общежития с полузакрытым режимом), нередко расположенный в сотнях или даже тысячах километров от дома, поскольку в России на данный момент не так много подобных центров, а всего их планируется открыть несколько десятков (около 40), т.е. соответствующий центр будет иметься далеко не в каждом субъекте Федерации. Не считать нахождение в таком центре лишением свободы можно лишь в формально-юридической, но не в бытовой человеческой плоскости.

Более того, осуждение лица за уголовный проступок в определенных случаях сможет привести и к лишению свободы stricto sensu, т.е. ни о какой полной концептуальной несовместимости уголовного проступка с лишением свободы говорить не приходится. Связано это с ситуациями злостного неисполнения осужденным назначенного за совершенное деяние наказания. Например, лицо осуждено к исправительным работам, но злостно уклоняется от их исполнения. В такой ситуации суд в порядке исполнения приговора вправе заменить исправительные работы лишением свободы (ч. 4 ст. 50 УК РФ), что вполне логично. Никакое переименование части преступлений небольшой тяжести ничего в этом смысле не меняет и изменить не может даже на исключительно теоретическом (гипотетическом) уровне, иначе мы столкнемся с массовым неисполнением наказаний за совершение уголовных проступков. Не случайно, что законопроект не вносит в соответствующие положения УК РФ, касающиеся замены альтернативных наказаний в случае их злостного неисполнения лишением свободы, никаких изменений.

Вооружившись увеличительным стеклом, можно увидеть в законопроекте об уголовных проступках какие-то отдельные немногочисленные элементы снижения репрессивности, связанные не с институтом наказания как таковым (здесь ничего не меняется), а с другими уголовно-правовыми институтами. Например, срок давности привлечения к уголовной ответственности (ст. 78 УК РФ) и срок давности исполнения обвинительного приговора (ст. 83 УК РФ) по преступлениям небольшой тяжести составляют два года, а в отношении уголовных проступков они будут составлять один год. Однако вряд ли такое "снижение репрессивности" выглядит фундаментальным. Да и нужно ли для его реализации затевать столь концептуальную реформу? Не проще ли в случае необходимости просто внести изменения в соответствующие статьи УК РФ и дифференцировать сроки давности по преступлениям небольшой тяжести, не предусматривающим в качестве наказания лишение свободы, и по преступлениям небольшой тяжести, ее предусматривающим?

Третье из небогатого списка локальных проявлений "гуманизации" вовсе выглядит курьезно. Законопроект, казалось бы, уменьшает сроки фактического отбывания наказания, необходимого для рассмотрения вопроса об условно-досрочном освобождении (ч. 3 ст. 79 УК РФ) для лиц, осужденных за уголовный проступок (1/4 срока наказания), по сравнению с лицами, осужденными за остальные преступления небольшой тяжести (1/3 срока наказания). Но, заглянув в ч. 1 ст. 79 УК РФ, мы увидим, что ч. 3 данной статьи применяется только к лицам, осужденным к лишению свободы. Тогда при чем здесь уголовный проступок, если разработчики законопроекта уверяют нас в его концептуальной несовместимости с лишением свободы? Имеются ли в виду описанные выше ситуации замены лишением свободы альтернативных наказаний в случае злостного неисполнения последних или что-то еще? Непонятно. В любом случае объявленная концептуальная несовместимость оказывается преувеличенной, о чем и свидетельствует проектируемая ч. 3 ст. 79 УК РФ.

В целом понятно, что тезис о снижении репрессивности на серьезном уровне рассматривать нельзя. Он является мнимым, а не реальным. Помимо того, сама по себе исходящая от международных организаций и реализованная в ряде соседних с нами стран идея внедрения в уголовное законодательство категории уголовного проступка вовсе и не направлена на снижение репрессивности.

В каких-то ситуациях она даже приводит как раз к обратному - к повышению репрессивности, поскольку, по замыслу идеологов подобных реформ, уголовный проступок должен занять промежуточное место между уголовными преступлениями и административными правонарушениями, в перспективе, возможно, даже полностью вытеснив последние (ведь в США такой категории нет, а есть только petty offenses). В этом мы можем убедиться на примере Казахстана, где после введения уголовных проступков в эту категорию попали 19 бывших административных правонарушений, не говоря уже о 29 новых уголовно-правовых запретах, которых ранее (до введения уголовных проступков) не было <13>. В тактическом плане предлагаемый Верховным Судом РФ законопроект пока ничего подобного не содержит, но где гарантия, что стратегически ситуация не будет развиваться по казахстанскому сценарию, тем более что такого рода предложения уже звучат в российских кругах, интеллектуально близких к международным структурам, вдохновлявшим реформы в Казахстане? <14>

<13> См.: Балтабаев К. Особенности Уголовного кодекса Республики Казахстан // Уголовное право. 2017. N 4. С. 23.
<14> Уголовная политика: дорожная карта (2017 - 2025 гг.). М., 2017. С. 38.

В-третьих, еще более странным обоснованием реформы является утверждение о том, что осуждение за уголовный проступок не будет предусматривать судимость осужденного, в чем якобы кроется фундаментальное отличие проектируемых уголовных проступков от остальных уголовно наказуемых деяний (преступлений).

Прежде всего следует напомнить, что судимость - это категория не формальная, а функциональная. Она "означает определенные правовые последствия отбытия наказания за совершенное преступление" <15>. Данные последствия предусматриваются не только Уголовным кодексом, но и значительным числом других законов, регулирующих трудовые отношения (ограничения на занятия определенной деятельностью), семейные отношения (ограничения в праве усыновления), условия занятия определенных должностей (судей, прокуроров, следователей и др.) и т.д. <16>. Они могут иметь общий характер, а могут быть связаны с совершением определенных преступлений. Их может быть больше или меньше, причем как de lega lata, так и de lege ferenda (при совершенствовании того или иного законодательства). Но ясно, что совершение любого деяния, запрещенного уголовным законом, какие-то последствия для осужденного влечь должно (помимо наказания stricto sensu). Иначе мы элементарно не сможем решать проблему рецидива или добиваться назначения, допустим, на судейские должности лиц с a priori безупречной репутацией. Что не мешает нам иногда говорить об избыточном характере каких-то конкретных последствий и ратовать за оптимизацию института судимости. Иначе говоря, споры количественного характера никак не влияют на качество и природу самого института.

<15> Гравина А.А., Хромова Н.М. Институт судимости и ее правовые последствия // Журнал российского права. 2015. N 5. С. 85.
<16> Подробнее см.: Там же. С. 86 - 89.

Когда разработчики или сторонники законопроекта об уголовных проступках заявляют, что осуждение за уголовный проступок не будет связано со стигматизацией в виде судимости, что они имеют в виду? Что лицо, вышедшее из центра по исполнению принудительных работ, где оно два или три года отбывало наказание, или даже лицо, отбывшее менее жесткое наказание в виде исправительных работ, может как ни в чем не бывало претендовать на занятие должности судьи или прокурора? Дескать, ничего не было? Откровенный нонсенс. Или что человек может сколь угодно часто умышленно совершать уголовные проступки, а суд не будет вправе учитывать этот факт при определении вида или размера наказания (срок тех же самых принудительных или исправительных работ, размер штрафа и т.п.) в порядке ст. 18, п. "а" ч. 1 ст. 63, ст. 68 УК РФ (институты рецидива, отягчающих наказание обстоятельств и т.д.)? Опять-таки нонсенс. Но тогда ни о каком отказе от института судимости речь идти не может, поскольку даже если устранить волевым решением абсолютно все правовые последствия осуждения за уголовный проступок, то такое положение дел просуществует крайне недолго ввиду его очевидной абсурдности. Правовые последствия очень скоро начнут возрождаться, если не в УК, то в других законах. А вместе с ними возродится и институт судимости, по крайней мере в его сущностном и функциональном понимании.

Впрочем, данная логика является сугубо гипотетической: есть большие сомнения, что даже в случае принятия законопроекта законодатель одновременно решится на устранение всех правовых последствий осуждения лица, совершившего уголовный проступок, а значит, сопровождающие законопроект рассуждения об отказе от судимости по делам о проступках полностью оторваны от реальности. Анализ самого законопроекта это только подтверждает: никаких изменений в ст. 86 УК РФ, регулирующую судимость, или в ст. 18 УК РФ, регулирующую рецидив, не вносится. Нет и проектируемых изменений в другие законодательные акты, предусматривающие правовые последствия осуждения лица за совершение деяния, запрещенного уголовным законом. Кто-то может возразить, что там везде говорится о преступлениях, в силу чего соответствующие положения не должны будут применяться к уголовным проступкам. Возможно. Тогда не остается ничего, кроме как вернуться к нашему примеру с кандидатом в судьи, спешащим на заседание квалификационной коллегии прямо из ворот центра по исполнению принудительных работ и искренне рассчитывающим на успех. Реалистичным он не выглядит. Поэтому позволим себе склониться к другому варианту толкования.

Поскольку в соответствии с законопроектом уголовным проступком признается преступление небольшой тяжести, не наказуемое лишением свободы, ничто формально не мешает продолжить применять и к проступкам соответствующие положения законов (уголовного и других) о судимости, невзирая на то, что вербально они затрагивают преступления, а не проступки (юридически проступки остаются преступлениями).

Какая-то инвентаризация правовых последствий преступлений, конечно, может произойти применительно к проступкам, но это уже проблема количественного характера. Кроме того, никто не мешает провести подобную инвентаризацию и без инициативы об уголовных проступках, дифференцируя в случае необходимости или уточняя правовые последствия совершения преступлений в зависимости от их категорий. Так что обоснование законопроекта со ссылкой на институт судимости выглядит оторванным от реальности и весьма искусственным.

II. На что законопроект направлен

Итак, понятны мнимые смыслы, окружающие законопроект об уголовных проступках, но на самом деле не имеющие к нему никакого отношения. Но не может же он быть полностью бессмысленным? Какая-то реальная подоплека его принятия существовать, разумеется, должна. Она есть. Но почему-то совершенно не обсуждается, будучи полностью заслонена увлекательной и идущей годами полемикой о Франции с Германией, гуманизации, либерализации, отказе от стигматизации и т.п.

Идею законопроекта (именно законопроекта, а не старой инициативы об уголовных проступках как таковой) следует искать отнюдь не в традиционной схеме "запрещенное уголовным законом деяние - уголовное преследование - наказание". То есть речь не идет о тех ситуациях, когда имеют место полноценное расследование, судебное разбирательство (пусть и в упрощенной форме), приговор, наказание. Здесь вообще фактически ничего не меняется, в чем мы убедились выше.

Корни законопроекта следует искать в Федеральном законе от 03.07.2016 N 323-ФЗ (далее - Закон от 03.07.2017), который внес в УК и УПК РФ дополнения, предусматривающие освобождение от уголовной ответственности и прекращение уголовного дела в связи с назначением меры уголовно-правового характера в виде судебного штрафа. Именно в случаях прекращения уголовных дел по данному основанию (и ни в каких иных) разграничение уголовных проступков и иных преступлений небольшой тяжести призвано сыграть решающую роль.

Не вдаваясь в детали, напомним, что в соответствии с Законом от 03.07.2016 суд вправе по собственной инициативе (в судебных стадиях процесса) или по ходатайству органов предварительного расследования (в досудебных стадиях) прекратить с согласия обвиняемого (подозреваемого) уголовное дело, освободить его от уголовной ответственности и назначить ему иную меру уголовно-правового характера (т.е. не наказание stricto sensu) в виде так называемого судебного штрафа, размер которого в любом случае не может превышать половины размера штрафа, установленного уголовным законом в виде наказания. Обязательным условием также является возмещение ущерба, причиненного преступлением, в том числе потерпевшему. Напомним также, что данный Закон, еще будучи законопроектом, предусматривал более широкий круг мер уголовно-правового характера, включающий не только штраф, но и обязательные работы, исправительные работы. В результате бурных дебатов, которые велись в том числе в российском парламенте, круг мер был сужен, поскольку в противном случае чрезмерно размывался бы институт наказания (некоторые традиционные виды наказания начали бы применяться не по приговору суда, а на основании решения о прекращении уголовного дела, что концептуально не совсем корректно и в долгосрочной перспективе весьма опасно). Поэтому было решено оставить в качестве меры уголовно-правового характера лишь штраф, учитывая универсальный характер этого института, применяемого в самых разных отраслях российского права и генетически не связанного исключительно с правом уголовным.

Верховный Суд РФ, будучи инициатором данной реформы, видимо, связывал с ней определенные надежды оптимизировать нагрузку на судей, избавиться от необходимости рассмотрения "мелких" уголовных дел и т.д. Надежды оправдались лишь отчасти. Так, в первом полугодии 2017 г., как следует из пояснительной записки к законопроекту об уголовных проступках, суды освободили от уголовной ответственности в связи с назначением судебного штрафа 7 335 лиц, что не так мало, но и не так много. Наверное, инициаторам реформы хотелось бы больше. Ясно также, что ресурс для расширения применения института судебного штрафа, в законодательном смысле вполне достаточный, ограничен причинами социально-экономического порядка - далеко не у каждого российского подозреваемого или обвиняемого есть средства и желание быстро возместить причиненный потерпевшему ущерб, а затем еще и выплатить судебный штраф. Одни этого сделать не могут, а другие и не хотят, рассматривая уголовное наказание как своего рода "издержки" своей деятельности и образа жизни. Возникло не лишенное оснований ощущение, что статистика института судебного штрафа впечатляющего характера так и не приобретет, остановившись примерно на десятке-полутора тысяч уголовных дел в год, хотя реформа многими задумывалась как много более глобальная.

Здесь и пригодилась старая идея об уголовных проступках. Смысловой квинтэссенцией законопроекта является положение о том, что по делам об уголовных проступках возмещение причиненного деянием вреда более не является условием освобождения от уголовной ответственности по данному основанию - суд обязан освободить обвиняемого (подозреваемого) от уголовной ответственности даже в случае, когда он никакой вред не возместил и возмещать не собирается. Возмещение вреда остается обязательным условием освобождения от уголовной ответственности только по делам о преступлениях небольшой тяжести, предусматривающих в качестве наказания лишение свободы, т.е. не являющихся уголовными проступками. Тем самым, если рассуждать арифметически, законопроект представляет собой операцию по делению (на проступки и иные преступления небольшой тяжести), за которой следует операция по вычитанию (возмещения ущерба как условия освобождения от уголовной ответственности по одной из выделенных категорий - уголовных проступков).

Одновременно разработчики законопроекта расширили круг мер уголовно-правового характера, включив в них те, которые исчезли в ходе сложного парламентского прохождения Закона от 03.07.2016 (исправительные и обязательные работы), т.е. восстановив статус-кво. В итоге легко представить себе следующую ситуацию: подозреваемый или обвиняемый, не имеющий соответствующих денежных средств или не желающий их тратить (в том числе тратить полученное в результате преступления-проступка), тем не менее освобождается от уголовной ответственности, никому ничего не возмещая, а в качестве "иной меры" отправляется на обязательные работы на какое-то количество часов-дней, что опять-таки никак не зависит от его материального положения и желания расставаться с вновь обретенным доходом. Очевидно, что снятие всяких финансовых или имущественных барьеров (прежде всего обязанности возмещения вреда) должно привести к резкому увеличению количества уголовных дел, завершающихся освобождением от уголовной ответственности в порядке "применения иных мер уголовно-правового характера". Потерпевшему же, мнение которого теперь по делам о проступках ничего уже решать не будет, разработчики любезно предлагают в пояснительной записке действовать в порядке гражданского судопроизводства. Впрочем, и так понятно, что ничего другого ему уже не остается.

Но на проблему надо все-таки смотреть через призму не только позиции Верховного Суда РФ, пекущегося о нагрузке судей (вполне, конечно, легитимно), или подозреваемого-обвиняемого, пусть и в преступлении небольшой тяжести, но и интересов значительного числа граждан и юридических лиц, оказывающихся в положении потерпевших. Возьмем, например, ч. 1 ст. 159.3 УК РФ (мошенничество с использованием платежных карт), которая не предусматривает сегодня наказания в виде лишения свободы, в силу чего должна отойти к категории уголовных проступков. Предположим, мошенники списали с карты человека деньги. Допустим, он обратился в правоохранительные органы и возбуждено уголовное дело, проведено расследование, установлены обвиняемые, т.е. имеет место идеальная институциональная схема, которая в жизни встречается далеко не всегда. Если законопроект будет принят, то наша институциональная схема отныне почти всегда будет завершаться тем, что, казалось бы, испытывающий чувство удовлетворения работой органов предварительного расследования человек очень быстро узнает о том, что обладатель его денежных средств уже не обвиняемый, он освобожден от уголовной ответственности, поскольку несколько дней ходил на некие "обязательные работы", и даже не имеет судимости (здесь ее действительно не будет), а значит, ничем не рискует и в случае рецидива. В ответ же на недоуменный вопрос, а какова судьба похищенных денежных средств, которыми бывший обвиняемый теперь вправе свободно распоряжаться, последует милостивое предложение обращаться к нему с иском в порядке гражданского судопроизводства, и упрекнуть в бездушии или пренебрежении правами потерпевшего органы предварительного расследования в данной ситуации будет нельзя - таков закон. С той же самой ситуацией столкнутся и многие юридические лица, например банки в случае совершения "проступка" в виде мошенничества в сфере кредитования (ч. 1 ст. 159.1 УК РФ). Список примеров можно продолжить.

Но кому нужна такая уголовная юстиция? Не проще ли тогда просто объявить разного рода мошенничества и прочие деяния подобного рода разрешенным в нашем обществе поведением? К чему столь сложные институциональные схемы? Классический вариант также, конечно, не идеален и не всегда приводит потерпевшего к успеху, но в нем все-таки создаются реальные правовые условия для защиты прав потерпевших. Так, в приведенном выше примере, если ситуация развивается в традиционном ключе, уголовный процесс завершается для потерпевшего приговором (пусть и не связанным лишением свободы) в отношении лица, похитившего у него деньги, судимостью последнего и исполнительным листом о взыскании соответствующей суммы. Если же говорить об альтернативном варианте, предусмотренном Законом от 03.07.2016, то он сейчас хотя и допускает освобождение от уголовной ответственности в связи с судебным штрафом, но требует обязательного возмещения потерпевшему ущерба.

Как видно, при сегодняшних процессуальных перспективах обвиняемый в любом случае вынужден быть сговорчивым во взаимоотношениях с потерпевшим, в том числе с точки зрения стимулов к добровольному заглаживанию причиненного вреда. Предлагаемая же реформа приведет к тому, что по соответствующей категории дел потерпевший его вовсе перестанет интересовать.

Реальная подоплека законопроекта об уголовных проступках оптимизма не вызывает. Нагрузка судей и судов - вопрос важнейший, но принцип "любой цены" здесь действовать не должен. Нельзя также в одних случаях клясться в верности защите прав потерпевших как одному из приоритетов уголовной политики, а в других - полностью о потерпевших забывать, отсекая их из каких-то высших ведомственных соображений от эффективной правовой помощи. Это недопустимо не только юридически, но и социально-политически.

References

Akutaev R.M. About Criminal Offences and the Categorization of Crimes in the Light of the ruling of the Constitutional Court of the Russian Federation of February 14, 2013 [Ob ugolovnykh prostupkakh i kategorizatsii prestupleniy v svete Postanovleniya Konstitutsionnogo Suda RF ot 14 fevralya 2013 g.]. Russian Justitia [Rossiyskaya yustitsiya]. 2013. No. 5. P. 41 - 44.

Baltabaev K. Features of the Criminal Code of Kazakhstan [Osobennosti Ugolovnogo kodeksa Respubliki Kazakhstan]. Criminal Law [Ugolovnoe pravo]. 2017. No. 4. P. 18 - 25.

Gravina A.A. and Khromova N.M. Institute of Criminal Records and its Legal Consequences [Institut sudimosti i ee pravovye posledstviya]. Journal of Russian Law [Zhurnal rossiyskogo prava]. 2015. No. 5. P. 84 - 93.

Kadnikov N. Categorisation of Crimes Depending on Their Weight as a Basis of Creation of Many Institutes of the General Part of Criminal Law [Kategorizatsiya prestupleniy v zavisimosti ot ikh tyazhesti kak osnova postroeniya mnogikh institutov obshchey chasti ugolovnogo prava]. Criminal Law [Ugolovnoe pravo]. 2017. No. 4. P. 59 - 61.

Kibalnik A. Criminal Offence and Its Legal Consequences [Ugolovnyy prostupok i ego pravovye posledstviya]. Criminal Law [Ugolovnoe pravo]. 2017. No. 4. P. 65 - 68.

Kudryavtsev V.N. and Kelina S.G. (eds.). Criminal Law. Experience of Theoretical Modelling [Ugolovnyy zakon. Opyt teoreticheskogo modelirovaniya]. Moscow, 1987. 276 p.

Naumov A. Criminal Offence as Crime of Small Weight [Ugolovnyy prostupok kak prestuplenie nebol'shoy tyazhesti]. Criminal Law [Ugolovnoe pravo]. 2017. No. 4. P. 93 - 97.

Pradel J. Droit penal compare. Paris, 2016. 1114 p.

Tagantsev N.S. Russian Criminal Law. Lectures. General Part. Vol. 1 [Russkoe ugolovnoe pravo. Lektsii. Chast' Obshchaya. T. 1]. Moscow, 1994. 380 p.